Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

Тем более что если нужно, он умеет сказать об этом прямо. Уроком таких разъяснений, я думаю, является для всех нас его послесловие к книге А. Хюбшера „Мыслители нашего времени“, где по поводу этой книги, а вернее, по поводу всего того, что за ней стоит, Лосев говорит: „Все еще думают, что Западная Европа — центр мировой мысли; и все еще думают, что только там существуют боги. Прогрессивное человечество смотрит на это совершенно иначе“.

Да, мы благодарны Лосеву прежде всего за то, что массив его знаний, его культура и фундаментальная мысль во всей их обширности умеют делать нас участниками одного большого общечеловеческого дела, понять в нем свое место, определить позиции и при всей академической строгости и объективной полноте защищать их сознательно, быть лично активными. Не забуду надписи, которую сделал Алексей Федорович на оттиске одной его статьи — „Природа у Гераклита“: „Природа природой, а сам не плошай“».

Хотя мы уже давно только вдвоем, без нашей Мусеньки[358], но мы не брошены, мы не одни, нам посылаются добрые и верные друзья, о которых хочется мне вспомнить — и о ушедших (годы идут), и о тех, кто еще мне сопутствует, кто был собеседником А. Ф. и кто поддерживал его идеи, да и сам их впитывал, чтобы передать другим.

Но самыми первыми пришли в начале 1960-х годов к Алексею Федоровичу два молодых человека, Сережа Аверинцев (1937–2004) и Саша Михайлов (1938–1995). Сначала вместе, постепенно привыкая к нашему дому, а потом и порознь, сообразуясь каждый со своими интересами.

Сережа окончил классическое отделение, которым я заведовала в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова, а Саша был германистом. Сережа погружался в древние языки, поэзию символистов, византийскую духовную стихию. Саша — в музыку, в немецких романтиков и философов, да еще таких трудных, как Хайдеггер… Помнятся мне вечерние встречи в кабинете Алексея Федоровича, длившиеся за полночь — ведь посетители приходили, по нашему обыкновению, в 9 часов вечера, когда Алексей Федорович, поработав над своими книгами и немного отдохнув, принимал людей, близких ему душевно. Молодые люди читали книги Лосева 1920-х годов, знаменитую «Диалектику мифа», «Очерки античного символизма и мифологии» (добывали в Ленинской библиотеке, в ИНИОНе и другими неведомыми путями), углублялись в проблемы богословские: православие, католицизм, немецкие мистики — Мейстер Экхарт, Таулер, Сузо, философствовали, обращаясь к неоплатоникам и Николаю Кузанскому. Все это — вопросы особые, трудные, не каждому доступные, но Алексею Федоровичу нравились пытливость молодых умов и поиски ими своих жизненных путей[359].

Сережа более решительный, а Саша необычайно тих. Но оба материально пока совсем не устроены, и Алексей Федорович старался приспособить их хотя бы на временную работу — то в «Философскую энциклопедию», то в издательство «Мысль», то в издательство «Искусство», где он сам активно работал и над статьями по античной философии, и над изданием сочинений Платона, и над изданием своей многотомной «Истории античной эстетики».

Получилось вполне естественно, что Саша Михайлов стал приходить к нам не только как гость, но и в связи с делами редакторскими. Хотя в издательстве «Искусство» и был собственный редактор, Юрий Данилович Кашкаров (в 1990-е годы он станет главным редактором после Романа Гуля нью-йоркского «Нового журнала»), но Алексей Федорович специально для Саши Михайлова предложил особую должность научного редактора. Редакция издательства «Искусство», учитывая трудность лосевских текстов, согласилась с этим предложением. Так во втором томе «Истории античной эстетики» «Софисты. Сократ. Платон» (М., 1969) значилось два редактора, один из них — научный, А. В. Михайлов. Саша усердно редактировал также III и IV тома «Истории античной эстетики»: «Высокая классика» (М., 1974), «Аристотель и поздняя классика» (М., 1975).

Алексей Федорович познакомил Сашу с одним из своих молодых почитателей — эстетиком и большим любителем музыки Вячеславом Шестаковым, который затеял многотомную серию «Музыкальная эстетика». Первой книгой в этой серии была «Античная музыкальная эстетика» А. Ф. Лосева (М., 1961). Пока дошло дело до XIX века, прошло много лет. Саша Михайлов проделал громадную работу. Можно сказать, что он создал «Музыкальную эстетику Германии XIX века» (в двух томах: М., 1981–1982) сам, один, хотя составителями значились А. В. Михайлов и В. П. Шестаков.

Саша подарил нам свой труд к Новому году. Поздравляя нас, он писал, что «Музыкальная эстетика» «вся от первого до последнего знака, во всем хорошем и плохом (а это уже по небывалой его скромности. — А. Т.-Г.) сделана мною одним, в чем же другие (редакторы, рецензенты) помогали и мешали по мере своих способностей и знаний» (а это уже излюбленная Сашей ирония). Он не стал надписывать книги, а в один из томов вложил письмо-открытку с таким объяснением: «Счастлив доставить Вам эти книги и не делаю на них никаких надписей только лишь потому, что не способен никак, никоим образом, выразить на деле благодарные мои чувства к Вам».

Однажды Саша сделал редкостный подарок. Он с таинственным видом принес какие-то перепечатанные страницы и пояснил, что это строки, абзацы, фрагменты, пропущенные в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита», появившемся в журнале «Москва» (1966–1967) — цензура не разрешила. Трогательно позаботился.

Что особенно объединяло Алексея Федоровича и Сашу — это музыка. Ни одно посещение им нашего дома не обходилось без разговоров о музыке, без слушания пластинок и обсуждения игры и т. п. Необычайно интересны были беседы Саши с Алексеем Федоровичем в связи с «Кольцом Нибелунга» Р. Вагнера. Дело в том, что Алексей Федорович, будучи в 1914 году в Берлине, слушал там в Королевской опере всю тетралогию Вагнера, изучал его творчество и знал наизусть не только музыку, но и тексты музыкальных драм, написанные самим Вагнером и имевшие самодовлеющую ценность как произведения поэтические.

В середине 1960-х мы с огромным подъемом слушали лучшие заграничные записи Вагнера в доме известного философа, нашего друга, Эвальда Васильевича Ильенкова. Алексей Федорович в то время собирал материалы для исследований по творчеству одного из своих любимых композиторов[360].

В библиотеке Алексея Федоровича сохранились две интересные немецкие книги начала XX века. Одна — «Кольцо Нибелунга», где в тексте помечены все лейтмотивы и приложены нотные записи этих лейтмотивов, сопровождающих героев и их действия, как, например, мотивы судьбы, смерти, любви, прощания Вотана, мотив меча Зигфрида, Валькирий, копья Вотана и т. д. Интересно, что в эту книгу, уцелевшую после бомбежки 1941 года, когда погиб дом, где жил А. Ф. Лосев, оказались вложены между страниц листки с карандашными записями Алексея Федоровича. Среди этих записей есть одна, где говорится о великой борьбе Вагнера с механистическим миром. И здесь Вагнер стоит в одном ряду с Ницше и Достоевским.

Другая книга — Richard Wagners gesammelte Dichtungen (Hrsg. von Julius Kapp. Leipzig, 1914). Она, как и предыдущая, куплена Лосевым в Берлине. На ней по-немецки роспись A. Losseff, год, месяц и число (4 июля 1914 года). Оба издания Саше очень нравились. И они с Алексеем Федоровичем, можно сказать, радовались, как дети, когда Саша, глядя в Nolenbeispiele, называл тот или иной лейтмотив, а Лосев очень точно, артистично и даже с жестикуляцией его воспроизводил (особенно выразительны были лейтмотивы меча и копья — я и сейчас их вижу и слышу). У него ведь, как у скрипача, слух абсолютный, в гимназии он пел в церковном хоре, да и на концертах любил, глядя в ноты, следить за исполнением и про себя пропевал мелодию.

Как-то Саша пришел с известием, что букинисты продают на Арбате роскошное трехтомное издание 1912 года «Моей жизни» R Вагнера. Лосев тотчас же отправил его за этой книгой. Оказался великолепный именной экземпляр некоего Отгона Оттоновича Липпе. Так он и обрел свое новое место у нас в старинном шкафу вместе со всей вагнерианой.

Вот так же внимательно мы — Алексей Федорович, Саша и я — изучали клавир оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» (М., 1934), поскольку оперу слушали сначала в концертном исполнении, а потом, уже в 1973 году в Большом театре.

Объединяла Лосева и Сашу Михайлова и музыка Скрябина. Мы вместе слушали записи «Поэмы экстаза». Алексей Федорович рассказывал, как он слушал в молодости игру самого композитора, совсем непохожую на игру других исполнителей. Каждый раз он играл одну и ту же вещь как будто заново. Скрябин больше всего ценил игру своей первой жены Веры Ивановны Исакович, которая была лучшей пропагандисткой его творчества. Высоко ставил Скрябин игру Елены Александровны Бекман-Щербины. Сашу интересовали подробности исполнительского мастерства произведений Скрябина. Мы с Сашей узнавали от А. Ф. множество любопытных деталей. Особенно смешно было, когда Алексей Федорович с юмором повествовал об известном музыкальном критике Леониде Сабанееве, близком Скрябину, которому он часто приписывал свои собственные суждения, чуждые самому композитору. Сабанеев, оказывается, иной раз заранее писал критическую статью о том или ином концерте, и хотя часто случалось, что этот концерт отменяли, это нисколько не смущало критика. Как-то после всех наших общих скрябинских бесед и переживаний Саша принес и подарил Алексею Федоровичу прекрасно изданный толстый том «А. Скрябин. Письма» (М., 1965) с портретами, комментариями и подробными указателями.