Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова

Сеанс связи закончился. Судя по последним словам, вполне удовлетворительно. Правда, вместо того, чтобы найти местечко, куда можно присесть, Карлито начал слоняться по комнате. Туда-сюда.

Нервничает? А разве есть повод? Ему явно пообещали что-то обнадеживающее. Но не успокаивающее? Или причина мельтешения совсем в другом? Может, в содержимом свертка, пристроенного на остатках кровати?

– Карлос…

Я подумал, что ослышался.

– Карлос?

Нет, это его голос. Точно, его!

– Ты здесь?

Слабый, наполовину тонущий в слоях одеяла.

– Почему я тебя не вижу?

– Заткнись!

О, с неизвестным «учителем» мы разговаривали куда как любезнее!

– Карлос, мне жарко.

– Потерпишь.

– Кар…

Поверх уже накрученных слоев одеяла шлепнулся новый. С нескрываемой злостью.

Не знаю, что ты задумал, Карлито, но уже содеянного хватит на пожизненный срок заключения. Или даже на смертную казнь. Похищение людей строго карается в этих краях, и судебные процессы всегда проходят с показательной помпой. Очень редко, к счастью. В смысле, редко преступления такого рода совершаются. На моей памяти было всего два, и во второй раз речь шла о матери, которая выкрала своего родного ребенка из семьи усыновителей, но снисхождения не получила. Ни малейшего. И ты не получишь. По крайней мере, с моей стороны.

Надо торопиться? Да. Но торопиться нельзя. Нельзя спугнуть или заставить нервничать ещё больше: риск слишком велик. Пусть все будет спокойно, небрежно, равнодушно. И зайти нужно издалека. Из комнаты через одну от этой.

Он обернулся, услышав шум. Уставился на меня – это почувствовалось бы даже затылком, но я стоял вполоборота. Наклонившись над грудой поломанной мебели.

– Ты что здесь делаешь?

Спросил не сразу. Лишь когда понял, что его не замечают.

Выпрямляюсь. Делаю отметку в блокноте и только потом поворачиваюсь.

– О, какая встреча!

– Я спросил, что ты здесь делаешь!

Дрожит всеми сочленениями. Крупно и страшно.

– Могу задать тебе тот же вопрос.

– Я спросил первым!

Вздыхаю, всем видом показывая: ты мне мешаешь, но так и быть, поговорю.

– Работаю, вообще-то.

– Когда я пришел, тебя здесь не было!

– Так ведь и когда я пришел, тебя тоже здесь не было.

Бросает взгляды на сверток. Старается делать это осторожно, как ему кажется.

– И что, все-таки, делаешь?

– Мусор переписываю. В задних комнатах уже переписал, теперь этой займусь. Вот, к примеру…

Дергаю за край одеяла прежде, чем Карлито успевает сообразить, что происходит. Сверток раскрывается.

– Ого! Это ещё что такое?

– Не твоё дело. Хотя… Раз уж увидел, теперь и твоё тоже.

Звучит угрожающе. С надеждой, что испугаюсь и уберусь восвояси? Размечтался!

Присматриваюсь к бледному детскому личику.

– Слушай, а это разве не…

Одеяло снова плюхается сверху.

– Он самый.

– Сын сенатора? А как он здесь оказался?

Задумчиво изучаю лицо, по которому струйками от корней волос начинает сбегать пот.

– Неужели… Ты его привез?

– Да, я. И у тебя есть шанс. Два шанса. Целых два. Поворачиваешься и уходишь, забыв, что видел – это раз. Или остаешься. Здесь. Навсегда.

Трель звонка доносится из кармана.

– Смотри, я предупредил! – грозит мне пальцем Карлито и нажимает клавишу на телефоне.

– Да, дом рядом с машиной. Анхель, ты, что ли? Подходи, давай. Подожди, махну из двери, чтобы ты видел.

Отбой связи. И новый жест нервно скрюченным пальцем:

– Одна минута. Потом пеняй на себя.

Он идет к двери, переступает порог. В самом деле, машет рукой. Ждет с четверть минуты, потом делает шаг обратно. Поворачивается, словно собираясь удостоверится, что посторонних в комнате больше нет, находит меня взглядом, морщится, смотрит презрительно-брезгливо, открывает рот и…

Харкает навстречу мне.

Кровью.

* * *

Лицо у этого Анхеля вовсе не ангельское, а такое, что и в черти бы не приняли. Гнусное. Очень даже. Да и нож, перепрыгивавший из ладони в ладонь, надежд не внушает. На то, например, что все закончится тихо и мирно.

– Ты, что ли, его подарок?

Он не знает. Хорошо. Значит, есть шанс. Только бы Генри не начал барахтаться в одеяле раньше времени. А так, парень прирежет меня и успокоится. Надеюсь. Хотя…

Нет, здесь умирать нельзя. Ни в коем случае. Он ведь обязательно начнет обыскивать комнату, и тогда любые жертвы окажутся напрасными. Увести? Как можно дальше. Чтобы не было желания возвращаться, а главное, времени. Время ведь всегда ограничено, особенно в боевых операциях, как любил повторять наставник.

– Не отвечай. Не надо.

Это я уже понял. С кем бы Карлито не вел разговор, сделал он не то, не так и не тогда, когда следовало. Иначе не лежал бы ничком, с кровавым пятном на рубашке.

Места для маневра… Практически нет. Со стороны Анхеля гораздо просторнее: там хозяева дома освобождали проход, уезжая. У меня справа и слева мебельные скелеты, загруженные, чем попало.

Опрокинуть? Не факт, что получится. Падать некуда. Схлопнуть вместе? На каждый шкаф по руке, значит… Мало реально, только если очень хорошо напрячься. К тому же, заваленный проход отрежет убийцу от меня. Отвлечет на другие действия, а этого допустить нельзя.

Что остается? Пятиться. И желательно так, чтобы не устроить ловушку самому себе.

– Хочешь проверить, кто быстрее?

Конечно, он, тут и думать нечего. Хотя бы потому, что весит раза в полтора меньше. Жилистый и верткий, зараза. И мне ни за что на свете не угадать, в какую сторону…

– Сегодня хороший день для смерти, как думаешь?

В ножевом бою я слишком часто проигрывал спарринг. Как шутил по этому поводу наставник, мне проще подставиться под удар, чтобы добраться до противника.

Шанс есть. Он есть всегда. Но моя главная задача не победить и даже не выжить, а вывести кое-кого из зоны риска. А там уже неважно, как все пойдет. Единственное, что у меня выходило хорошо, это принимать удары, и первый – выдержу. Сто очков. Подпуская Анхеля так близко, чтобы можно было…

– Для игры точно хороший. Славной игры между кошкой и мышкой.

Спасибо, Господи. Спросишь, за что? За то, что вел меня. Вел именно сюда. Если все случившееся было задумано и воплощено только ради этого дня и часа, значит, у моей жизни есть смысл. Будет. Через минуту или чуть меньше.

– Маленькой испуганной мышкой.

Шаг. Второй. Оба неторопливые. Ленивые даже.

Мне тоже осталось два шага. До прохода в заднике комнаты и наружу, в проулок между домами.

А ведь он не боится, что я сбегу. Смогу сбежать, вернее. Да и в самом деле, чего беспокоиться? Моё лицо известно, карточка, болтающаяся на груди, выдает место обитания. Всего и надо – прочесать Низину. Или даже просто поспрашивать уличную шпану.

Мне