Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

Делали они свою работу в горестях и страданиях, нищие и униженные, пока не решил их хозяин снизить на треть их заработок. Собрались несколько мастеров и сказали: «До каких пор мы будем тяжело работать на других? Откроем лавку, и будем продавать свой товар сами, и поделим между нами прибыль». Написали они еврейским благотворителям и обратились с просьбой одолжить им деньги. Проглядели все глаза мастера от бесконечного ожидания. Дал им Господь, Благословен Он, совет положиться на самих себя. Взяли они деньги под проценты и основали свой бизнес. Не прошло трех-четырех лет, как выплатили они долг и проценты, и все еще оставалось у них на руках товару на семьсот фунтов стерлингов.

Увидели это ремесленники-христиане и позавидовали им. В одну из ночей забрались к ним в мастерскую. Всю утварь, которую можно было поднять, забрали, а то, что нельзя было поднять, подожгли. Остались мастера без оборудования, без ничего. Сжалился над ними один господин, заместитель австрийского консула в Иерусалиме. Пошел к своим коллегам, консулам в Иерусалиме, и собрал около двадцати лир. И господа из дома Ротшильда тоже послали свое пожертвование в двести франков. Вернулись мастера к своему ремеслу. Как-то раз увидели они свои вещи у воров. Подали жалобу на них судьям в городе. Суд продолжался три месяца. Воров, которые принадлежали к именитым семьям, поддержали родственники и сумели обмануть суд. Но глава ремесленников, реб Хаим Яаков, не успокоился, пока не обратился в высшие инстанции, прибывшие из Дамаска. Что сделали воры? Мало им было, что наложили руку на имущество, решили покуситься на жизнь человека. В те дни пропал мусульманский ребенок. Явились они и заявили, что тот самый еврей, Яаков, украл ребенка, и зарезал его, и принес его кровь раввинам к празднику Песах. Явились королевские полицейские, избили его до крови и потащили в тюрьму. Собрались видные представители общины и поехали к паше. Распорядился паша нарядить розыск, и нашли ребенка, живого, в доме одного из родственников в пригороде. Выпустили реб Хаима-Яакова из тюрьмы, но от побоев он не смог оправиться. Напал на него страх перед врагами, и он перестал судиться, чтобы не добавили ему еще обвинение, и еще навет, и не навели на него еще большее несчастье. Опустились у него руки, и дело его упало, так как вынужден он был брать деньги в долг под высокий процент, восемнадцать на сотню, а товар уже заложен в ломбард. Приходит человек купить себе вещь, но нет ее у мастера. Бежит мастер в ломбард. Не соглашаются в ломбарде вернуть ему вещь, разве что за деньги. Закрылась мастерская, и разошлись ремесленники.

Спустя некоторое время вернулись они и создали новое предприятие. Наняли для себя в странах диаспоры агентов, которые брали у них товар и пускали в оборот. Были такие, что вернули им часть вырученных денег, были такие, что — не вернули. Написали они им. Ответили те: не получается у нас сбыть товар, заплатите за пересылку, и мы вернем вам товар. Не было у них денег, чтобы заплатить за пересылку. Застрял товар в руках агентов, и не стало у мастеров ни товара, ни заработка. Разочаровались они и в предприятиях этих и, в агентах, и вернулся каждый работать сам по себе и продавать свои изделия хозяевам христианских магазинов, а хозяева христианских магазинов продают их под видом изделий, сделанных в Бейт-Лехеме и в Нацерете. Однажды увидел тот гравер, у которого Ицхак снял потом комнату, как вырезают крест на его сосудах, и не захотел продавать свои изделия хозяевам магазинов. Прижала его нужда, и был он вынужден сдать комнату, в которой работал. Посмотрел Ицхак комнату и нашел ее подходящей, увидел членов семьи и нашел их достойными. Заплатил им за комнату и переехал в нее.

Ицхак не ошибся ни в комнате и ни в хозяевах дома. Комната маленькая, но уютная, и хозяева дома — люди хорошие, и скромные, и не заносчивые, и доброжелательные со всяким человеком, как почти все ремесленники в Иерусалиме, которые кормятся трудом своих рук и ничего не просят для себя, кроме хлеба насущного, и необходимой одежды, и хороших учителей для сыновей, и подходящих женихов для дочерей.

Жил себе Ицхак в доме гравера и чувствовал себя, как мастер, который живет со своими коллегами. Хозяин дома делает свое дело внутри, Ицхак — снаружи. И поскольку ему не нужна комната днем, он позволил хозяину дома работать в ней, как и раньше. Работает хозяин дома в комнате жильца и удивляется, что тот платит за комнату. Непостижимы деяния Всевышнего. То, чем Он наказывает, этим же Он награждает. И все еще не иссякло милосердие Благословенного. Когда понял Ицхак, в какой тесноте ютятся обитатели дома, взял он к себе в комнату одного из детей и устроил ему постель на двух стульях, этому он выучился в доме отца еще при жизни матери. Гордится малыш перед своими братьями, те спят на полу, а он на кровати; обнимает мальчик Ицхака и шепчет ему на ухо: «Ицхак, я люблю тебя!» Целует его Ицхак в лоб и говорит: «Хорошо, хорошо. Главное, чтобы ты спал хорошо». Говорит малыш Ицхаку: «Уже сплю», — и подглядывает сквозь ресницы, видит ли Ицхак, что он не спит. Пока суть да дело, наваливается на него сон и он засыпает, а когда просыпается утром, оглядывается и удивляется, где же Ицхак? Ведь только что мальчик обнимал его за шею.

Со дня, как поселился Ицхак в Эрец Исраэль, не приходилось ему жить вместе с другими, если не считать первых дней, когда он скитался по углам у своих друзей, а потом жил в гостинице в Яффе. Вдруг он видит себя живущим в доме на равных с обитателями дома. И еще… Со дня, что он живет в Эрец Исраэль, не доводилось ему поиграть с ребенком, ведь большинство наших товарищей в Эрец либо — холостые, либо — нет у них детей. И теперь полюбился ему этот ребенок, и ребенок полюбил его. Забавлялся Ицхак с ним, и усаживал его к себе на колени, как делал Юделе с Вови, и повторял с ним: отец — а фотер, разбойник — а тотер… Сидит малыш и дивится на рифмы, которые катятся изо рта Ицхака, а Ицхак удивляется на малыша: до чего умный малыш, хватает слова на лету. Думает Ицхак: если бы был мой брат Юделе здесь, он бы рифмовал больше. Юделе — поэт и слагает рифмы. Но одно преимущество есть у Ицхака, которого нет у Юделе, а именно Ицхак умеет рисовать и рисует ребенку всякие смешные картинки, к примеру, собаку с палкой в зубах и всякие другие картинки, веселящие сердце.

Живет Ицхак в Иерусалиме, и ребенок, иерусалимский ребенок, забавляется у него на коленях, как будто он — брат ему, сын его матери. Задумался Ицхак: отец мой, и братья мои, и сестры мои — живут в галуте, а я — живу в Иерусалиме. Снова и снова осматривается Ицхак: неужели и вправду в Иерусалиме я? Приходят и толпятся перед его внутренним взором прежние картины, те, что он видел в изгнании. И две любви, любовь к Иерусалиму в мечтах и любовь к этому Иерусалиму, тому, что в действительности, приходят, и сливаются друг с другом, и рождают новую любовь, в которой есть что-то — от той и что-то — от другой.

Рядом с ним сидит хозяин дома, и трудится над своими изделиями, и вырезает на них виды Иерусалима и имя Иерусалима, и заливает буквы разноцветными чернилами. Посылают эти изделия за границу и продают в самых разных странах рассеяния, а святой народ, евреи, почитающие Эрец Исраэль, приходят и покупают их. Один покупает шкатулку для этрога, а другой — коробочку для благовоний, этот — пару подсвечников на субботу, а тот — ложку или вилку. Вспоминает резчик по дереву, что все те, кто покупает его вещи, — в изгнании, и нет у них ничего из Эрец Исраэль, только маленькая вещица эта из оливкового дерева; в то время как он — живет в Святом городе с женой и детьми. Чем отблагодарит он Восседающего на небесах, чем умиротворит своего Создателя? Если произнесением псалмов? Так не найдется псалма и псалма, чтобы не произносили его тысячи и тысячи раз; однако его ремесло есть у него в руках, и вот он старается делать все отлично, чтобы покупатели были довольны. На одном сосуде он изображает место, где стоял Храм, а на другом сосуде вырезает Стену Плача; на одном сосуде он изображает могилу праматери нашей Рахели, на другом — Двойную пещеру, а на третьем он вычерчивает Башню Давида. Братья наши в изгнании, если не посчастливилось вам увидеть святые места, смотрите на их изображения. А иногда наносит мастер контур синагоги «Хурва» с помещениями для изучения Торы и ешивами. Со дня, как был разрушен Храм, остался для Господа, Благословен Он, только мир еврейского закона, и подобает рабу быть похожим на своего учителя и радоваться, что и в унижении нашем удостоились мы домов учения.

Как повел себя Ицхак, так повели себя с ним. Он предоставил свою комнату хозяину дома, хозяйка дома подметала его комнату. Он укладывал спать у себя ребенка, хозяйка дома стелила ему постель. Не прошло двух-трех дней, как стал Ицхак своим человеком в доме. Так как стал он почти членом семьи, начал вести себя как остальные домочадцы — рано ложился спать и рано вставал, а утром молился в синагоге. Когда наступил канун субботы, спросил Ицхак хозяйку дома, может ли она приготовить ему субботнее блюдо. Сказала ему она: «Почему нет? Огонь, что варит им еду, сварит еду и ему».