Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты - Александр Осокин

– Да, времени у нас в обрез, – сказал Мерецков. – Надо немедленно будить Тимошенко, принимать решения и докладывать Сталину.

– Товарищ генерал! – обрадованный удачным исходом доклада, воскликнул я. – Если вы думаете изложить ему этот доклад, то он у него будет через два часа. Я направил ему такой же доклад фельдъегерской связью. В шесть часов утра он его получит, а два часа погоды не сделают и ничего не изменят.

– Ах так! Вы уже направили ему доклад?

– Да, конечно. И не только ему. Доклад и сводки посланы Сталину, Ворошилову, Маленкову, Берия и другим, – начал перечислять.

– Значит, к утру все будут знать о положении дел на границе?

– Конечно.

– Очень хорошо! Спасибо! – Мерецков пожал мне руку. – Вы свободны. Идите отдыхайте.

Из Генштаба я не шел, а летел на крыльях. Вот хорошо, думаю, не все такие твердолобые, как Голиков, есть в Генштабе светлые головы<…> [С. 96–99].

Через несколько дней после моего доклада сняли с должности начальника Генштаба Мерецкова[226]. Теперь уже стало известно, за что был снят Мерецков. На совещании Главного военного совета совместно с членами Политбюро он заявил, что война с Германией неизбежна, что нужно переводить на военное положение армию и страну. Нужно укрепление границ. Его посчитали «паникером войны» и отстранили от должности начальника Генерального штаба, назначив вместо него генерала Жукова. Не знаю, каким чудом уцелел Василевский, ведь он придерживался таких же взглядов, как и Мерецков и многие другие. Это просто счастье, что Василевского не арестовали! Неизвестно, как сложился бы ход войны, если бы не было Василевского. В этот период он сильно заболел, что, возможно, и спасло его от расправы[227].

Новый начальник Генштаба повел совершенно отчетливую и твердую линию «мирного сосуществования» с фашистами и дружбы с ними в духе доклада Молотова. Он начал борьбу с «провокаторами» и «паникерами войны». Эта борьба коснулась и моего отдела.

Приложение 3. Немецкие мемуары о московских поездках

Август 1939 г.

Й. фон Риббентроп (министр иностранных дел Германии, обергруппенфюрер CC):

«…23 августа во второй половине дня, между 4 и 5 часами, мы в самолете фюрера прибыли в московский аэропорт, над которым рядом с флагом Советского Союза развевался флаг рейха. Мы были встречены нашим послом графом фон дер Шуленбургом и русским послом (в действительности первым заместителем наркома иностранных дел СССР. – Перев.) Потемкиным. Обойдя строй почетного караула советских военно-воздушных сил… мы в сопровождении русского полковника направились в здание бывшего австрийского посольства, в котором я жил в течение всего пребывания в Москве.

Сначала у меня состоялась в германском посольстве беседа с нашим послом графом Шуленбургом. Туда мне сообщили, что сегодня в 6 часов меня ожидают в Кремле… Незадолго до назначенного срока за нами заехал широкоплечий русский полковник (как я слышал, это был начальник личной охраны Сталина), и вскоре мы уже въезжали в Кремль…

Когда мы поднялись, один из сотрудников ввел нас в продолговатый кабинет, в конце которого нас, стоя, ожидал Сталин, рядом с ним стоял Молотов… После краткого официального приветствия мы вчетвером – Сталин, Молотов, граф Шуленбург и я – уселись за стол. Кроме нас присутствовал наш переводчик – советник посольства Хильгер, прекрасный знаток русской жизни, и молодой светловолосый русский переводчик Павлов, который явно пользовался особым доверием Сталина…

Теперь больше никаких трудностей не имелось, и пакт о ненападении, а также Секретный дополнительный протокол к нему были парафированы и уже около полуночи подписаны.

Затем в том же самом помещении (это был служебный кабинет Молотова) был сервирован небольшой ужин на четыре персоны. В самом начале его произошло неожиданное событие: Сталин встал и произнес короткий тост, в котором сказал об Адольфе Гитлере как о человеке, которого он всегда чрезвычайно почитал. В подчеркнуто дружеских словах Сталин выразил надежду, что подписанные сейчас договоры кладут начало новой фазе германо-советские отношений. Молотов тоже встал и тоже высказался подобным образом. Я ответил нашим русским хозяевам в таких же дружеских выражениях…

Я спросил Сталина, может ли сопровождавший меня личный фотограф фюрера сделать несколько снимков. Сталин согласился, и это был первый случай, когда он разрешил фотографировать в Кремле иностранцу…

24 августа я вместе с нашей делегацией вылетел в Германию. Предусматривалось, что я прямо из Москвы должен лететь в Берхтесгаден, чтобы доложить фюреру в его резиденции Бергхоф… Неожиданно наш самолет радиограммой повернули на Берлин, куда Гитлер вылетел в тот же день. Из соображений безопасности нам пришлось сделать большой крюк над Балтийским морем…» [75. С. 186–192].

Пауль Шмидт (личный переводчик и стенографист Гитлера, посланник):

«Я получил указание лететь в Москву с Риббентропом, чтобы присутствовать при его встрече со Сталиным. В этом случае я ехал не в качестве переводчика, так как я не говорил по-русски. В мои функции входило составление отчета о ходе переговоров и запись любых соглашений, какие могут быть достигнуты… 22 августа я самолетом отправился в Москву вместе с Риббентропом и большой делегацией. Мы провели ночь в Кенигсберге… На следующий день мы отбыли в Москву… После четырех часов полета мы достигли Москвы… Перед нами стоял Потемкин… Он возглавлял делегацию официальных лиц, прибывших встретить нас. С ним были итальянский посол Россо (Ни Россо, ни сам П. Шмидт ни на одной из фотографий делегации Риббентропа в Москве не обнаружены. – А. О.), с которым я познакомился в Женеве, и немецкий посол фон Шуленбург… Торопливо перекусив, Риббентроп немедленно отправился на встречу с Молотовым в Кремль. Я должен был бы поехать вместе с ним, но мой багаж, в котором находился полагавшийся по такому случаю даже в Москве темный костюм, задержался по пути с аэродрома… (Это очень смахивает на забытый в ноябре 1940 г. парадный фрак посла Шуленбурга, из-за которого спецпоезд с делегацией Молотова останавливался в Вязьме. Далее Шмидт утверждает, что он весь день гулял по Москве с женой работника немецкого посольства, «которая отлично говорила по-русски». Думаю, просто у Шмидта в тот день было другое задание – он либо находился рядом с фюрером, если тот инкогнито тоже находился в Москве, либо вместе с личным врачом фюрера Карлом Брандтом сопровождал Еву Браун, которая впервые выехала за границу в составе эскорта фюрера в Вену, Прагу и Рим всего годом раньше[228], и вполне возможно уговорила Гитлера взять ее с собой и в Москву. – А. О.). Когда я вернулся вечером в посольство, Риббентроп вернулся из Кремля… (Это не совпадение, в переговорах был перерыв с 7 до 10 часов вечера, во время которого немецкая делегация ужинала в посольстве. – А. О.) Сразу же после быстро проглоченного ужина Риббентроп помчался обратно в Кремль с Шуленбургом и доктором Гаусом, начальником юридического отдела. К моему сожалению, я не поехал с ними. Хильгер, переводчик с русского, тоже должен был составлять отчеты о переговорах. “Я не хочу, чтобы новое лицо вдруг появилось среди тех, кто уже принимает участие в переговорах”, – объяснил Риббентроп… (В последние годы опубликовано несколько фото, на которых Хильгер присутствует при подписании договора, а происходило это, скорее всего, во время второй части переговоров – около полуночи. Либо по непонятной причине Шмидт говорит неправду об отсутствии Хильгера во второй части переговоров в Кремле, либо договор был подписан до 7 часов вечера, а после 10 часов обсуждался и подписывался секретный протокол. – А. О.)

Мы отбыли в Берлин в час дня 24 августа, проведя в Москве лишь двадцать четыре часа… (Значит прибыли туда в шесть-семь часов дня с учетом посадки в Кенигсберге. – А. О.) Наша делегация была такой многочисленной, что для этой поездки потребовалось два самолета “кондор”. Один должен был доставить Риббентропа прямо к Гитлеру в Берхтесгаден, тогда как второй летел в Берлин. Так как я был единственным “туристом” – не выполнявшим на тот момент никаких обязанностей и все же присутствовавшим, – я получил место во втором самолете, взлетавшем через час после первого… (Далее Шмидт описывает невероятную историю о том, что второй самолет почему-то взлетел сразу же за первым, поэтому он опоздал на него и еле улетел на третьем – «запасном» Ю-52, об отлете которого в Берлин ему подсказали в «Бюро воздушных сообщений». – А. О.) Я приземлился в Берлине через полчаса после Риббентропа. Ему пришлось сменить маршрут на Берлин, потому что сам Гитлер направлялся туда» (довольно двусмысленная фраза – то ли Гитлер сам должен был прилететь в Берлин из Берхтесгадена, то ли он должен был прилететь туда на одном из самолетов немецкой делегации, возвращающейся из Москвы. – А. О.) [104. С. 181–192].