Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты - Александр Осокин

К сожалению, это сообщение не подтверждено архивным документом, поэтому некоторые считают его сфальсифицированным в годы борьбы с культом личности. Мне кажется, что этот документ подлинный, так как я обнаружил и привел в своих книгах письма В. Г. Деканозова своему наркому и председателю Совнаркома Молотову от 3 апреля [63. C. 285–291] и от 4 июня [62. C. 571–578] 1941 г., в которых изложено множество фактов, свидетельствующих о подготовке Германии к войне с СССР с однозначным выводом об этом автора писем. Далее, в Приложении 13 данной книги, я привожу сообщение В. И. Тупикова Голикову от 25/26 апреля 1941 г., где он пишет, что послал уже несколько десятков предупреждений о готовящейся Германией войне с СССР. То есть все, о чем говорится в докладной записке Берии Сталину (о сообщениях Деканозова, Тупикова и Новобранца), подтверждено.

Я публикую отрывок из воспоминаний В. А. Новобранца с любезного разрешения его сына – Александра Васильевича Новобранца.

Для меня, как для автора новой гипотезы начала войны, эти воспоминания дали целый ряд серьезных ее подтверждений, на которые я указываю в примечаниях к тексту Василия Андреевича.

Отрывок из книги В. А. Новобранца «Я предупреждал Сталина о войне. Записки военного разведчика» [59]

…Перехожу к описанию событий, начинавшихся на наших западных границах. Нас интересовал вопрос, куда будет перебрасываться немецкая армия из Франции. Если Гитлер примет решение нанести удар по Англии, форсировать Ла-Манш, то немецкая армия не уйдет из Франции, а будет группироваться во Фландрии. Если же начнется переброска в Восточную Германию и Польшу, то нам следует быть начеку.

Осенью 1940 года наша разведка зафиксировала тщательно скрытые перевозки немецких войск в Чехословакию, Польшу и Восточную Пруссию. Военнослужащие были переодеты в гражданскую одежду, а военные грузы маскировались под сельскохозяйственные. Уже один факт этой маскировки говорил о многом. Однако высказывать какие-либо подозрения и опасения было рискованно, так как начал действовать заключенный с Германией в августе 1939 года пакт о ненападении и договор о дружбе. Для его подписания Риббентроп прилетел в Москву, и ему была выстлана ковровая дорожка от самолета до аэровокзала. Что и как говорили дипломаты, нам неизвестно, но совершенно очевидно, что Гитлеру удалось убедить Сталина и Молотова в своих «честных» намерениях по отношению к Советскому Союзу. «Штатные докладчики» и все газетные обозреватели на все лады расхваливали пакт и «гениальную мудрость» Сталина.

Как расценивало наше правительство заключение пакта о ненападении и договора о дружбе с Германией, видно из доклада Молотова на заседании Верховного Совета» СССР… Доклад этот настолько любопытный документ, что я приведу его полностью[211]. <…>

Майор Василий Андреевич Новобранец в период учебы в Академии Генштаба (1937–1939 гг.

За этой плотной завесой дружеских славословий Молотова нарастали тревожные события на наших западных границах: немецкие войска, сосредоточенные ранее во Франции, начали постепенно перебрасываться в Польшу и подтягиваться к нашим границам. Вот что об этом говорил немецкий генерал фон Бутлер: «Уже в июле 1940 года на Восток был переброшен штаб группы армий фельдмаршала фон Бока, а также штабы 4, 12 и 18-й армий. Тогда же сюда было переведено около 30 немецких дивизий. Так были сделаны первые шаги к стратегическому разворачиванию сил, которое заняло довольно продолжительный период времени» (Мировая война 1939–1945 гг.). Эти переброски были точно установлены нашей разведкой.

Чтобы дезинформировать наше правительство, Гитлер выступил с заявлением, что немецкая армия перебрасывается в Восточную Германию и Польшу с целью улучшения условий расквартирования и отдыха после войны во Франции. Но сосредоточие войск в непосредственной близости от наших границ в густонаселенных местах только ухудшало условия расквартирования.

Наша агентура все время докладывала о нарастании численности войск у наших границ. Открытых перевозок как будто нет. Едут только «гражданские» туристы, а количество дивизий растет и растет. Они вылезают из земли, как грибы. Мы заметили также, что много «туристов» едет из Германии в Финляндию. Туда едут, а обратно не возвращаются. Послали туда, под видом железнодорожного кондуктора, нашего офицера-разведчика. После нескольких рейсов – «кондуктор» доложил, что это не туристы, а немецкие солдаты и офицеры сосредоточиваются в северной чести Финляндии. Было установлено, что там уже сосредоточено около 35 тысяч человек.

Это было примерно в декабре 1940 года. Мы фиксировали эти данные, брали на учет каждую дивизию. Делали это очень доброкачественно… Все накопленные сведения мы включали в разведывательные сводки.

Система информации в нашем отделе была такова. Регулярно раз в месяц выпускались разведсводки, которые составлялись и переписывались начальником информотдела, а утверждались начальником Разведупра. Разведсводки рассылались правительству, всем членам Политбюро, в Генеральный штаб, центральным военным учреждениям, штабам военных округов и войскам до штаба корпуса включительно[212].

Кроме сводок, мы выпускали различные справочники, описания, наставления. В последнее время по моей инициативе начали составлять доклады о военно-экономическом потенциале страны и о возможном масштабе развертывания армий. Эти документы, как уже упоминалось выше, назывались «мобилизационными записками».

Был у нас еще один вид информации под грифом «Совершенно секретно». Это «спецсообщения». В них включали особо важные данные и за подписью начальника Разведупра направляли по особому списку, установленному самим Сталиным. Список был таков: Сталин, Молотов, Маленков, Берия, Ворошилов, Тимошенко, Мерецков и Жуков… [С. 76–79].

По телефону часто наводили справки начальник Академии Генштаба комдив Мордвинов и начальник Оперативного управления Генштаба генерал Ватутин.

В результате анализа всех данных разведки для меня стало очевидным, что Германия готовится факел войны перебросить с Запада на Восток, напасть на СССР. Поэтому стал сам спешно готовить «мобзаписку» по Германии. Данных для «записки» у меня было вполне достаточно. О положении дел на наших границах я регулярно докладывал генералу Голикову.[213] Он внимательно меня выслушивал, но первое время своего мнения не высказывал. Я объяснял это тем, что он в разведке человек новый и не успел еще во всем разобраться. <…>

Очень запомнилось еще очень интересное письмо из-за рубежа. Оно определило наши отношения с Голиковым. Он дал мне его на очередном докладе и приказал доложить свое мнение.

Я внимательно изучил это интересное письмо. Оно было написано мелким убористым почерком на 6–8 листах ученической тетради.

С первых же строк письма мне стало ясно, что автор его – весьма грамотный в политическом и военном отношении человек, хорошо разбирается в сложных международных событиях. Автор писал о неизбежном нападении Германии на СССР…

На следующий день генерал Голиков спросил меня, что я думаю о письме и его авторе. Я ответил, что полностью разделяю мнение автора и что все его соображения подтверждаются нашими данными. Я посоветовал отправить это письмо правительству в «спецсообщении».

Голиков посмотрел на меня с явным недовольством:

– Да вы что? Вы понимаете, что вы говорите? Ведь он же хочет столкнуть нас лбами с Германией. Скорей всего, немцы будут наносить удар по Англии, форсировать Ла-Манш. Если сделать так, как пишет этот «друг», то мы своими военными приготовлениями можем спровоцировать немцев против нас. Так думает и наш «хозяин».

Мне стало ясно, что письмо побывало у Сталина, что Голиков выражает его точку зрения. Я ничего не возразил. Но внутренне я попал в полосу мучительного душевного разлада. Фактические данные противоречили умонастроениям моего непосредственного начальства и всего правительства. Я был на стороне фактов, но пока не мог найти формы защиты своей позиции.

Закончив «мобзаписку» по Германии, я понес ее Голикову. В «записке» мы определяли масштабы развертывания немецкой армии в двух вариантах: для молниеносной войны (блицкрига) и для длительной. Для молниеносной войны мы определяли количество дивизий около 220, для длительной – 230. И приложили карту-схему, на которой были показаны существующие группировки немецких войск на наших границах и возможные варианты направления их действий…

Много позже, уже после войны, мне стало известно, что эта мобзаписка пролежала у него без движения до самого начала войны, хотя другие «мобзаписки» быстро утверждались и немедленно отсылались в Генштаб. После этого между мною, вернее, между Информотделом, и генералом Голиковым установились весьма странные отношения. На каждом докладе генерал «срезал» у меня по нескольку дивизий, снимая их с учета, как пешки с шахматной доски. Никакие мои возражения на него не действовали… [С. 80–83].