Падение драконов - Кристиан Камерон

заклинания и невероятно древнюю магию врат. Как будто вздувшийся поток бился в очень старую плотину. Вода поднималась медленно, хотя порой случались всплески, давление росло постепенно, на многих уровнях, так что даже сравнение с наводнением в какой-то реальности могло быть истиной. Само здравомыслие Мирам было поставлено под сомнение, ее личность, ее самоощущение, ее вера, ее пол, ее уверенность, ее любовь. Все было разорвано и растоптано.

Аббатис выбирали именно так: они должны были понимать себя и обладать силой духа, которую непросто сломить. Мирам всегда немного сомневалась: вера ее каждый день подвергалась испытаниям, принадлежность к женскому полу ничего для нее не значила, ее уверенность всегда основывалась на вере в других, ее здравомыслие всегда было делом ее собственного разума.

Но ее любовь к своему народу и ко всем людям, которых она знала, была слишком велика.

И ее хор пел очень, очень хорошо.

К тому часу когда тьма опустилась на снежные поля у подножия хребта, Мирам провела в сражении весь день, давая хору отдых, как сэр Шон давал отдых своим рыцарям, и теперь битва приближалась к неизбежной кульминации, и Мирам была вынуждена, как утомленный фехтовальщик, вспомнить последние прибереженные уловки.

Она указала на сестру Элизабет, и левый хор с полуслова подхватил Ave Maria. Теперь пели оба хора. До самого конца никто не сможет отдохнуть.

Мирам знала, что конец близок. Она предвидела его, как могла бы предвидеть неизбежный мат в шахматах. Но она могла оттягивать этот конец в надежде на чудо.

«Где ты, Габриэль?»

Она отбросила все мечты о Габриэле и собственной славе и сосредоточилась на продлении агонии.

Под могучими крыльями Эша царил хаос. Дракон скользнул ниже, не обращая внимания на град дротиков и стрел, и снова дохнул на руины Пенрита. Шпиль церкви упал, каменный крест рухнул на землю, и егерей охватило пламя. Так погиб Харальд Редмид, и Джон Хэнд, и целое поколение лучших егерей Альбы. А потом очередной рогатый повел боглинов вперед, они прорвались через горстку людей, еще способных противостоять им, взяв нескольких, чтобы сожрать живыми, и уничтожив остальных огнем и молниями.

Великолепные крылья Эша ударили воздух, он радостно вытянул шею. Армия людей была разбита, его рабы хлынули через руины Пенрита, как морские воды через разрушенную дамбу.

Командование армией альянса перешло к Алкею. Лорд Монтрой взял своих рыцарей и ворвался в хаос у Пенрита. Он сказал, что попытается остановить нападение, но у Алкея сложилось впечатление, что он просто надеется умереть, пока не случилось самое страшное.

Алкей улыбнулся горькой улыбкой. Это было так по-альбански. Но Алкей не был альбанцем, он был морейцем, он видел много горьких поражений и много пустых побед, и его люди не находили смысла в славном самоубийстве. Морейцы были терпеливы.

Он ждал столько времени, сколько потребовалось бы священнику, чтобы произнести торопливую молитву перед причастием. Он видел, как дракон обрушивает огонь на развалины Пенрита, видел, как рыцари нанесли удар, отбрасывая врага назад, видел, что они движутся очень медленно и неспособны противостоять жару горящего города и что враг постепенно окружает их.

Дракон пролетел над ними, пламя снова хлестнуло людей, сотни погибли на месте. Но тут дракон внезапно повернулся, его длинная шея жутко изогнулась, потянувшись на северо-запад, крылья забили по воздуху, и адское видение унеслось на запад, подняв напоследок снежный вихрь.

Алкей, прищурившись, глядел, как улетает дракон. Затем он посмотрел на свой народ: пять тысяч морейских ветеранов, последний из древних легионов Ливии, все облачены в длинные кольчуги и вооружены тяжелыми копьями и круглыми щитами. Некоторые с боем прошли от Н’Гары и обратно, другие всего несколько дней назад охраняли Ливиаполис.

— Веди нас, Алкей, — сказал кто-то, ухмыляясь.

— Положение еще можно спасти, — кивнул сэр Кристос.

Алкей указал на самый центр:

— Кристос, туда. До самого низа и займись центром. Я пойду направо… — он посмотрел на подножие хребта, где все еще держались Экреч и его легионы, — пойду направо и постараюсь… что-нибудь сделать. — Он улыбнулся. — Что-нибудь. Черт возьми, Кристос. Что-нибудь я сделаю.

— И я тоже, — сказал Кристос и отсалютовал. — За императора.

— Где бы он ни был, — пробормотал Алкей.

СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Огненная стрела попала в пылающий меч Гэвина, или, возможно, он отбил ее. Она раскололась на две части, и они ушли в землю, которая от крови и других телесных жидкостей тысяч разумных существ и от копыт сотен лошадей превратилась в грязь. Гэвин наклонился вперед, погоняя Бесс, и она откликнулась, удлиняя шаг.

Безрогий демон ударил Бесс кулаком по бронированной голове, он смял большой шип, и ее огромная сила ничего не значила по сравнению с его злобой. Гэвин съехал к крупу, как будто тренировался на наклонной площадке.

Он грохнулся с седла. Земля подмерзла, и удар болью отдался в плече. Встав, он понял, что потерял меч Хартмута, и тут же увидел, что демон наступил на него, вытянув ногу.

Для существа с такими длинными ногами позиция была неустойчивая.

— А теперь, — сказало чудовище, — я съем твою душу…

Тварь была крупнее Гэвина, но не сильно, и стояла в крайне нелепой позе. Гэвин изо всех сил ударил головой в остроконечном шлеме, целясь в огромные тестикулы, а тварь шарахнула его кулаком по бронированной спине. Монстр покачнулся, опрокидываясь, и Гэвин, не обращая внимания на боль в ребрах, потянулся к рукояти меча Хартмута, который немедленно вспыхнул.

Гэвин ударил, куда дотянулся, по почти человеческой руке, на которой уже не хватало нескольких черных когтей, поранил ее, и черная кровь потекла толчками, как будто ее выкачивали насосом.

Монстр наставил на него кровоточащий обрубок, и Гэвин весь оказался в омерзительной крови, снова ударил, на этот раз вслепую, но получилось неплохо, простой fendente куда-то попал. Гэвин откатился в сторону, поднял забрало и увидел, что тварь держится за лицо.

— Нет! Я могуществен! Я несокрушим! Я бессмертен!

Не обращая внимания на собственные ожоги и на внезапный укол жалости, Гэвин сделал шаг вперед и замахнулся мечом справа налево, нанося простой резкий удар.

Голова твари отделались от тела.

У него уже кружилась голова, в памяти возникали непрошеные воспоминания и сомнения, но в его темном сердце все равно надувался своеобразный пузырь успеха, пока его рабы неслись вперед в последнем свете дня, сметая все на своем пути.

А потом…

Одно из его творений получило рану. Этого просто не могло произойти, это говорило об ошибке его предвидения, означало, что он не сделал чего-то, что должен был сделать, и это оказалось только одно из