Блондинка. Том II - Джойс Оутс

Может, это все же моя вина? Мы все хотели, чтобы ребенок умер.

Эдди Дж. сообщил, что Касс умер сегодня, рано утром. Согласно медицинскому заключению — где-то между 3 и 5 часами. В доме на Топанга-драйв, где последнее время жил и где Эдди Дж. изредка навещал его.

Умер он потому, что был алкашом, а не наркошей, — именно так выразился Эдди Дж.

Норма Джин судорожно сглотнула слюну. Ей не хотелось этого знать.

Эдди Дж. меж тем продолжал свой рассказ, голос его дрожал, он, как опытный актер, нагнетал «эмоцию». Сначала говорил тихо, но то было притворное спокойствие. Затем в голосе все чаще стала прорываться ярость, он скрипел зубами, чуть ли не рычал:

— Лежал на спине, в постели, и был уже весь холодный. А до этого пил, в основном водку, и заедал ее какой-то дрянью, тухлыми яйцами, словом, китайской жратвой. И начал от всего этого пукать, и слишком ослаб, чтобы повернуться на бок, и рядом с ним никого не было, вот он и задохнулся в собственном пуканье. Типичная смерть алкаша. Я заскочил к нему где-то в полдень и нашел уже мертвым.

Норма Джин слушала. Ей не хотелось верить в то, что она слышит.

Сидела, сгорбившись, прижав кулачок к губам.

А Эдди Дж. с ребяческой жестокостью и настырностью меж тем продолжал (словно поставил своей целью не успокоить Норму Джин, а, напротив, огорчить ее, сделать ей как можно больнее):

— Касс оставил тебе кое-что на память, Норма. Вообще-то большую часть вещей он оставил мне. Я ведь был лучшим его другом, ни разу не подводил, вот он и решил оставить мне почти все… кроме этой вещички. Как-то раз говорит мне: «А вот это для Нормы. Сердце мое всегда принадлежало Норме». Прямо так и сказал, этими самыми словами.

В ответ на что Норма Джин еле слышно шепнула:

— Нет.

— Что нет?

— Я не х-хочу. Мне этого не н-надо, Эдди.

— Да откуда тебе знать, надо или нет? Ведь ты еще не знаешь, что это за штука.

Она не ответила.

— Ладно, детка. Тогда просто перешлю тебе. Специальной доставкой. Жди.

И явилась Смерть, примчалась к ней, как на крыльях, и вот наконец в бледнеющем свете дня (ей так казалось, что дня, на улицу она не выходила, штор на окнах не поднимала), а выдался он на удивление удушливым и жарким, Смерть позвонила в дверь. И весь ужас и страх ожидания закончились.

Смерть скалилась, обнажая в улыбке крупные белые зубы, утирала потный лоб краем рукава. Тощий долговязый парень испанского типа в футболке с надписью «Cal Tech».

— Мэм? Вам пакет.

Велосипед у него был совершенно безобразный, старый, весь какой-то ободранный, и, представив, как он пробирался на нем сквозь потоки машин, она улыбнулась. Этот незнакомец привез ей Смерть и сам не понимал, что привез. Он работал на Студии, в отделе доставки, и широко улыбался в надежде на щедрые чаевые, ведь этот адрес в Брентвуде говорил о многом, и ей не хотелось его разочаровывать. И вот она взяла из его рук почти невесомый пакетик в красно-белой полосатой обертке, обвязанный шелковой лентой с бантом.

«ММ» ПРОЖИВАЮЩЕЙ 12305, ПЯТАЯ ХЕЛЕНА-ДРАЙВ БРЕНТВУД КАЛИФОРНИЯ США ПЛАНЕТА «ЗЕМЛЯ»

Она услышала собственный смех. И расписалась: «ММ».

Паренек не стал спрашивать, что это за имя такое, что за странное имя, мэм? Но, по всей видимости, «ММ» все же не узнал.

Да и трудно было узнать эту женщину, которая стояла перед ним босая, в выстиранной, но не глаженой одежде, с обгрызенными ногтями, встрепанными, потемневшими у корней волосами, прикрытыми тюрбаном из полотенца. И еще — в огромных очках с очень темными стеклами, через которые весь мир выглядел бесцветным, как негатив. Она спросила:

— Вы можете п-подождать? Всего м-минутку?

И пошла искать сумочку, но бумажника в сумочке не оказалось, о, но ведь она точно помнит, что клала его туда! Или нет… погодите, куда же она положила этот бумажник? Может, его просто украли, как совсем недавно украли другой, у нее, растерянной, потерявшей ориентацию, вообще тащили все подряд. Она искала бумажник и повсюду таскала с собой этот пакетик в полосатой обертке, словно в нем не было ничего такого особенного, обычная посылка, словно уже совершенно точно знала, что там находится.

Она покусывала нижнюю губку и уже вся вспотела в поисках этого проклятого бумажника, растерялась среди беспорядочно сваленных в полутемной гостиной вещей. Абажур так и не успели повесить, он валялся в целлофановой обертке на диване, рядом лежали плетеные мексиканские коврики, купленные еще в начале лета и до сих пор тоже не повешенные, керамические вазы землистого оттенка; о, ну куда же подевался этот бумажник? Кстати, там же находились ее водительские права, кредитные карточки, а наличных денег, что ли, вовсе не осталось?..

Вот она уже в спальне, где царит острый запах лекарств, смешанный с ароматом духов, рассыпанной пудры, вонью гниющего огрызка яблока, который, должно быть, закатился под кровать накануне ночью. Наконец на кухне она нашла, что искала, дорогой бумажник из телячьей кожи, подарок какого — то давным-давно забытого друга. Пошарила в нем, нашла купюру и поспешила назад, к входной двери, но…

— О, какая жалость!..

Парнишка-посыльный уже укатил на своем неуклюжем велосипеде.

Она растерянно сжимала в ладони двадцатидолларовую купюру.

Это был маленький полосатый тигренок.

Детская плюшевая игрушка. Та самая, которую Эдди Дж. украл тогда для их ребенка.

— О Бог ты мой!..

Как же давно это было! Она дрожащими пальцами сорвала бумажную обертку и сперва подумала — о, это была совершенно безумная мысль! — что это тот самый тигренок, которого украли у нее в сиротском приюте. Флис говорила, что украла его просто из ревности, но может (вполне вероятно!), Флис лгала. Затем она подумала, что, возможно, это тот самый тигренок, которого она сама сшила из лоскутков для малышки Ирины, а ее мать, Гарриет, даже тогда не поблагодарила. И в то же время она точно знала: именно этого тигренка выхватил тогда Эдди Дж. из разбитой витрины. Ей с такой живостью вспомнился магазин под вывеской «ИГРУШКИ ГЕНРИ. ИГРУШКИ РУЧНОЙ РАБОТЫ — МОЯ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ». Эдди Дж. так испугал ее тогда, с грохотом разбил витрину и выкрал маленького полосатого тигренка, поскольку Норма Джин вдруг возжелала его. Захотела подарить своему ребенку.

Она смотрела на детскую игрушку, и сердце колотилось так сильно, что от него, казалось, содрогается все тело. Зачем понадобилось Кассу оставлять ей эту вещицу? И потом прошло уже десять лет, а тигренок до сих пор как новенький. Не мятый, не испачканный, словно его и не касались руки ребенка. Должно быть, Касс сунул тогда игрушку в ящик комода, в память о Норме и ребенке. И всегда помнил их.

— Но ведь и ты тоже хотела, чтобы ребенок умер. Сама знаешь, что хотела.

Она взглянула на открытку, которая прилагалась к игрушке. Где Касс напечатал на машинке, словно предвидя, что скоро умрет:

ММ ПРИ ЕЕ ЖИЗНИ. ТВОЙ СКОРБЯЩИЙ ОТЕЦ

«И все мы ушли в мир света»

Пианино-призрак. Когда возникала необходимость, она могла действовать быстро. Особенно если время поджимало. Два-три телефонных звонка, и маленькое белое пианино «Стейнвей» было доставлено в лейквудскую психиатрическую клинику, где заняло свое место в приемной для посетителей, названной именем ГЛЭДИС МОРТЕНСЕН. Глэдис, похоже, очень смутилась, узнав, какая ей тем самым оказана честь. Она вступила в новую фазу жизни — ей исполнилось шестьдесят два, она уже не пыталась удрать из клиники, не вступала в ссоры с другими пациентами и медперсоналом, вот уже несколько лет не совершала сколько — нибудь серьезных попыток свести счеты с жизнью. И состояние ее расценивалось как умеренно стабильное.

Она научилась радоваться разным пустякам; постоянно, словно маленький ребенок, пребывала в ожидании счастья. Долго отказывалась сесть за пианино, но потом все же поддалась уговорам, села, робко дотронулась до клавиш и взяла несколько аккордов, осторожно и неуверенно, как делала некогда ее дочь.

Директору восхищенному персоналу Норма Джин сообщила: Это очень дорогой инструмент. В прекрасном состоянии, я даже вызывала настройщика, не правда ли, какой чистый и изумительный звук? И все они бросились уверять ее — да, звук прекрасный, и сам инструмент просто изумительный, такой красивый, и большое вам спасибо. Короче, получилась не слишком тщательно отрепетированная сцена, но прошла она гладко. Просто на удивление хорошо. Директор выразил ей благодарность, весь персонал расточал улыбки, несколько пациенток, подруг Глэдис, временно пребывавших в просветленном сознании, тоже улыбались с восторгом смотрели на белокурую посетительницу, которую им разрешалось называть так запросто, «мисс Монро». И она считала просто глупым и бессмысленным требовать, чтобы ее называли настоящим именем.