Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали - Аркадий Александрович Вайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне туда тоже далеко… отсюда. Да черт с тобой! Только гляди без фокусов – я деньги вперед пересчитаю, ты не думай, не лопух…
Она кивнула и ухмыльнулась, и мне показалось, что в сизой ее стальной ухмылке было злорадство.
– До вечера, пока! – махнула рукой и пошла в сторону Никитской.
И ни одного из наших я поблизости не видел. Где-то здесь же были и Жеглов, и Пасюк, и Коля Тараскин, но я их никого не видел.
А я пошел в Кинотеатр повторного фильма. В четыре тридцать там шла картина «Светлый путь», я взял билет и вошел в вестибюль. И еще в кассе заметил, что около меня вьется парень в сапогах-гармошках, штанах с напуском и косой челочкой из-под модной малокопеечки – крохотной кепчонки с узеньким козырьком и пуговицей в середине.
Я добросовестно осмотрел фотографии всех киноартистов, которые были развешаны в вестибюле, и, переходя от стены к стене, углом глаза видел, как рядом мелькает малокопеечка. Потом спустился на первый этаж, и в уборной рядом со мной уже ныряла среди лиц и спин косая челка над юркими мышиными глазками. И недалеко от автомата в упор меня кольнул этот настороженный взгляд, он отирался об меня, щупал, держал, он сам боялся – потерять меня или обнаружить себя? Я бесцельно покрутился еще несколько минут – мне надо было дать Жеглову доехать до места. И автомат был, как назло, не в будке, а просто висел телефонный аппарат на стене. Пошарил я в кармане, нашел пятнадцатикопеечную монету, юркнула она беззвучно в щель, и, прикрывая на всякий случай диск ладонью, набрал я наш номер. А за спиной все ошивался молодец в малокопеечке – я почти его дыхание слышал у себя за спиной. Один только гудок раздался в трубке, и жегловский быстрый баритончик плеснулся мне в ухо:
– Слушаю!..
– Маня? Это Маня? – неспешно начал я. – Маня, это я, Володя…
– Шарапов, слушаю тебя, говори…
– Да как же я теперь приеду, когда у меня права забрали?..
– Они что, рядом с тобой? Шарапов, ты знаешь, что за тобой «хвост»?
– Так я об этом и толкую! Никак мне теперь без прав. Но я думаю, числа, может быть, девятнадцатого или двадцатого выберусь я к вам…
– Володя, тебе назначили встречу между семью и восемью вечера? Я тебя правильно понял?
– Ну конечно, не от меня же это зависит. Я точно так и постараюсь. Где-нибудь посредине…
– В девятнадцать тридцать? Правильно, Володя? Я тебя понял?
– Ну конечно, ты ведь баба сознательная. За это и ценю тебя…
– Давай, давай, ты не резвись там! Сориентируй по месту.
– А чем там! От моего дома прямая дорога, чешу себе по солнцу – и привет!..
– На Сретенке? – быстро спросил Жеглов.
– He-а… От колхоза нашего асфальт идет…
– От Колхозной площади? На Мещанке?.. – Я чувствовал, что Жеглов просто дрожит на том конце провода.
Зазвонил первый звонок, открылись двери в зал, надо было кончать.
– Ага, конечно. Как на большак выедешь, там уже не собьешься. Пятый поворот, коли память не сшибает…
– Угол с переулком?..
– Ага. Бог даст, и я к вам приеду, Маня…
– Переулок Астраханский? Капельский?..
– Нет, Маня, не смогу, попозже…
– Банковский?..
– Это точно! Там и для детишек с хлебушком будет посвободнее…
– Ты про булочную на углу говоришь? – надрывался, исходил у телефона Жеглов.
– Верно, Маня. А? Да я в кинишку намылился сходить, времени у меня теперь навалом. Ну, прощевайте там, деток своих целуй. А я постараюсь выбраться к вам…
И повесил трубку, обернулся – юркнула в толпу, затерялась коричневая кепчонка. Разговор он весь слышал.
В зале этот поганец тоже сидел все время за моей спиной, ряда на два подальше, и его присутствие меня невольно нервировало. Почему-то все время стоял у меня перед глазами прибитый ножом к лавке Вася Векшин. На экране пела, плясала, стреляла глазками Любовь Орлова, двигалась она своим замечательным путем от девки-замарашки до знатной стахановки, но, честно говоря, ничего я не запомнил из этого фильма, потому что не до него мне было. В зале было душно, плавал кислый запах мокрого сукна, пота и гуталина, люди вокруг меня хохотали и топали ногами, а я сидел и думал о том, что дело, похоже, не сорвалось, и сегодня уж конечно мы с Варей не увидимся, а с двенадцати ночи у нее дежурство – ей три постосмены осталось до демобилизации, – и если сегодня у меня все пройдет благополучно, то, может быть, на этой неделе вся история закончится и мы с Варей пойдем в загс, а потом устроим свадьбу, позовем Жеглова, всех наших ребят, Вариных подруг – это будет замечательный праздник. Только бы с этими проклятыми выползнями закончить!
К концу картины, когда все дела у Любови Орловой совершенно наладились и ее любимый инженер тоже понял, какая она замечательная, мне уже стало совсем невмоготу – от напряжения, ожидания, неизвестности. Это как перед атакой: уж лучше бы команда – и через бруствер вперед, чем это невыносимое тоскливое ожидание, когда знаешь, что ровно через час уже все будет решено, но неизвестно только как. Ах, Вася, Вася, как ты томился этот час!
Праздник, радость, свадьба, ордена, конец фильма! Зажегся свет, и
