Лиловый (II) - Ганнибал

— О чем вы говорите, профессор, — опешил Касвелин; Синдрилл, очевидно, тоже был поражен этими словами и молчал.

— Мы неправильно оценили положение на Анвине, — пояснил Квинн. — Все эти годы их массовое бессознательное было не рассеяно, а просто направлено в неведомое; в космос, они не знали о нашем существовании, не представляли себе, как именно мы выглядим. Теперь у них в руках есть вся необходимая информация, даже изображения Кэрнана и Эйреана. Я, по правде говоря, не уверен, что делать дальше. Если мои опасения подтвердятся… возможно, единственным способом спастись станет война.

Капитаны молчали.

— Время покажет, — наконец раздался глухой далекий голос Синдрилла. — Я исполню ваше поручение, профессор. До связи.

Чернота обволакивала его.

Черное небо, исполненное сияния звезд; звезды были самые разные: некоторые светили оглушительно ярко, ослепляя, другие еле заметно мерцали в глубине. Он медленно двигался между ними, и пальцы нашаривали тонкие нити, соединяющие звезды между собой. Каждая звезда — отдельное человеческое решение. Эта паутина решений обволакивает жесткую кристаллическую структуру бытия, мягко окутывает собою острые выступы случайностей, впитывает в себя физические законы вселенной. Стоит иногда изменить одно-единственное решение, и узор изменится… звезда гаснет, появляется другая.

Он искал.

Огромная красная звезда мешала ему, она пульсировала все быстрей и быстрей, затмевая менее яркие своим свечением, она вызывала у него тревогу. Он нашел то, что интересовало его, но на этом не остановился. Он беспокоился. Это заставило его пойти дальше.

Вглубь.

Звезды растворились в чернилах; диковинные видения проплывали перед его взором, все из них имели какой-то внутренний смысл, но этот смысл обычно был сокрыт от него. Еще глубже, и еще… на самое дно.

Там уже не звезды; там люди плавали в вечном сне, нагие, застывшие, и чудовищные насекомые глодали их, медленно перебирая мохнатыми лапами. Он никогда точно не знал, что это означает; возможно, это были человеческие страхи и желания, заставляющие совершать выбор. О других вариантах даже не хотелось думать.

Он двигался все дальше, и вот он увидел то, что хотел.

Виденное напугало его.

Этот человек по-прежнему был закутан в паутину, повиснув в бездне, но нити незаметно разматывались, ослабли; он не был совершенно неподвижен, как все остальные. Наблюдатель с тревогой смотрел за тем, как еле заметно движутся слабые пальцы.

Вот он повернул голову… лицо его было закрыто; но наблюдатель судорожно отшатнулся, попытался выбраться… бежал прочь.

Вдох!..

Фальер резко вскинулся. Он лежал на кушетке в одной из гостиных дворца, и в комнате было темно, никто не смел беспокоить его; в правом виске судорожно пульсировала острая боль. Он добился своего: он знал теперь, что предпринять, какой следующий шаг приведет его к цели.

Он не знал только, что значили эти видения. Что это за человек в бездне? Кто он? Что будет, когда он пробудится от своего сна?..

Он долго еще сидел так, тер лицо ладонями, пока мысли его крутились вокруг одного и того же и бесполезно бились в глухую стену. Но вот кто-то осторожно постучался в дверь.

— Войдите.

— Господин Фальер, — в гостиную осторожно заглянул Тегаллиано. — Разрушители волнуются. Люди Зено докладывают, что никто не пытался покинуть город… что прикажете?

Фальер выпрямился, взъерошив светлые волосы.

— Завтра утром отправьте людей на обыск, — сказал он. — Пусть проверят все дома в Централе. Отказ содействовать обыску расценивать как предательство. В каждой группе обыска должно быть два разрушителя.

— Хорошо, — коротко отозвался Тегаллиано и исчез.

— Ну что?

— Да подожди ты, он еще толком не проснулся.

— И так спал столько времени! У нас его не то чтобы вагон.

— Который час? — стремительно вскинулся Леарза, раскрыв глаза. Кажется, вид у него был растрепанный; ответили ему не сразу, наконец добродушный голос профессора сообщил ему:

— Половина девятого, юноша. Ты спал весь вечер и всю ночь. Что тебе снилось?

Тогда Леарза осекся и вяло осел на диване. Тело затекло, руки и ноги ломило, как бывает, когда слишком долго спишь; голова у него была тяжелая.

— …Ничего, — потом признался он. — Только черная пустота.

Они переглянулись.

— Должно быть, лекарство помешало ему, — потом мягко сказал Квинн. — Не стоило прибегать к неестественным методам.

Леарза вцепился пальцами в свою шевелюру и принялся неистово ерошить ее. Глухая ненависть к себе опять проснулась в нем; он все-таки был совершенно бестолковый и ненужный человек, и ничем не мог помочь!..

— Не казни себя, — негромко произнесла Нина. — Ведь ты не виноват в том, что у тебя не получилось. Потом получится.

— Когда — потом? — воскликнул он. — У нас так мало времени! Пока я тут бесполезно дрыхну, он все видит и все знает! Информация — самое опасное оружие! Что, если он уже сейчас отдает распоряжения? А мы даже понятия не имеем, что нас ждет!

— Не ори, — коротко резко оборвал его Таггарт; Леарза несколько смутился и отвел взгляд.

— Что ж, будем просто действовать так, как знаем, — подытожил профессор Квинн. — В конце концов, именно так мы поступали веками. С чем бы ни довелось нам бороться, — мы будем бороться.

Внутри у Леарзы что-то больно дернуло. Он знал уже; они будут бороться. По-прежнему со спокойными лицами пойдут на смерть, до последнего будут пытаться спасти своего противника, их люди будут гибнуть, — остальных это не остановит… как Морвейн, Таггарт и Каин просто оставили позади тела своих товарищей, чтобы спасти чужую планету, так и теперь…

Он поник. Разведчики негромко переговаривались; Теодато что-то говорил Морвейну, потом почти выбежал из гостиной. Кажется, они собрались здесь, чтобы дождаться пробуждения руосца, в надежде услышать какие-нибудь новости. Теперь смысла сидеть тут не было, и понемногу они начали расходиться.

Наконец Леарза остался один. Последней ушла Нина; Таггарт будто ждал ее в дверях, она замешкалась, пригладила Леарзе волосы, упавшие на глаза. Ничего не сказав, отвернулась и почти убежала. «Хорошая, — грустно подумал Леарза. — Совсем не такая, как я. Если бы она была на моем месте, она никогда не подвела бы Таггарта».

Беспокойство снедало его; хуже всего было ничегонеделание, хотя Леарза практически мог чувствовать нависшую над ними всеми опасность. Вздохнув, он сполз с дивана и поплелся в комнату, которую делил с Финном.

В комнате Богарта не было, а вместо него неожиданно обнаружился Морвейн; стоял себе как ни в чем не бывало и курил электронную сигарету, выглядывая в наполовину закрытое шторами окно. Леарза так удивился, что не нашелся, что и сказать ему, остался стоять возле двери. Морвейн тоже будто собирался с мыслями, даже не обернулся. Тогда у Леарзы вырвалось:

— Ну и что ты хочешь от меня услышать?

— Ничего, — пробасил тот. — Но я подумал, может, ты захочешь что-нибудь сказать мне.

Прежние чувства вспыхнули в нем с прежней силой. Леарза, не успев подумать, зло сказал:

— Да, пожалуй, захочу. Ты поступил, как трус, Морвейн. Прекрасно знал, что я опасен, — я и сейчас, может статься, опасен, — и сбежал. И теперь еще смотришь на меня с таким видом, будто это я во всем виноват!

Разведчик продолжал стоять спиной к нему, затянулся.

— Если я и повел себя, как трус, — наконец ответил он, — это одно. Но ничто не отменяет того, что ты поступил подло. Я не могу с улыбкой смотреть на человека, который причинил боль Волтайр.

Внутри у Леарзы все вскипело; он стиснул кулаки, еле сдерживаясь, чтобы не подскочить к Морвейну и не ударить его.

— Причинил боль Волтайр! — задыхаясь, повторил Леарза. — Смешно! Я скорее мог причинить боль какому-нибудь Лексу, чем этой бездушной твари! У нее вместо сердца камень, ей все равно, погибну ли я или нет, даже на тебя ей наплевать, скорее всего! Если она и пытается притворяться, что что-то чувствует, у нее выходит ненатурально!

Вот тогда разведчик обернулся; в другое время Леарза, наверное, перетрухнул бы, но теперь кровь горела у него в жилах, и Леарза, наоборот, сам сделал шаг вперед, криво оскалившись.

— Никчемный ублюдок, — произнес Морвейн, — и ты смел говорить, что любишь ее!

— Я любил ее! Но это было все равно, что любить стену! Я еще удивляюсь, для чего она вышла замуж и родила ребенка!..

В этот момент, — Леарза так и не успел углядеть начало его движения, — Морвейн стремительно приблизился к нему, и в глазах у него все так и вспыхнуло от боли; голова мотнулась, Леарза едва не упал и был вынужден схватиться рукой за оказавшуюся поблизости стену. Что-то соленое было на языке, он не сразу понял, что это. Морвейн тяжело дышал в стороне, отвернулся.