Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Глава 24. Первые шаги на пути к себе

(июль 1909 – март 1910 года)

Спустя пару недель после провала на экзаменах меня положили в больницу. Всю зиму я болел, со здоровьем становилось все хуже и хуже. Врач настаивал на срочной операции. Оперировали меня в государственной клинике, затем я лежал там около трех недель. После того как меня выписали, я еще две недели лежал дома – у меня была большая кровопотеря и еще в течение двух месяцев после операции я ощущал слабость; все это время я занимался «подведением итогов», которое повлияло на весь ход моей дальнейшей жизни.

В те дни я очень остро ощутил, насколько я одинок. Меня неожиданно постигло разочарование во всех моих близких и друзьях. Казалось, что никого из них не трогало мое самочувствие. Меня не покидало ощущение, будто я остался один на всем белом свете.

Больница была переполнена до отказа. Основной контингент больных составляли крестьяне и рабочие, «пролетариат». Меня почти никто не навещал, и это сближало меня с остальными больными. Хотя, конечно, то, что у меня были книги и я их читал, и то, что в графе «род занятий» у меня было записано «учитель», несколько поднимало мой социальный статус. В целом я ощущал дружеское расположение и уважительное отношение со стороны моих соседей по больнице. Многие из них подолгу сидели возле моей кровати и рассказывали о себе. Надо сказать, что мое пребывание в больнице дало мне возможность заглянуть в такие сферы жизни, с которыми я никогда не соприкасался. В частности, мне запомнились рассказы о семейной жизни в деревне. Сильнее всего меня поразило укоренившееся у моих собеседников полное и глубочайшее недоверие к своим женам. Общее мнение заключалось в том, что женщина – изменщица по своей натуре; почти все больные были убеждены в том, что их жены радуются возможности пожить без мужа и как следует «насладиться своей свободой». Я рассказал им аггадическую историю о сотворении женщины. В Талмуде рассказывается, что женщина была создана из ребра – самого скромного места в человеке. Не из глаза, чтобы не была слишком любопытной, не из уст, чтобы не была болтливой, и не из ноги, чтобы не была гулящей. Все мои слушатели буквально взорвались от смеха и закричали: «Ну и женщина, перехитрила самого Бога! Ведь все эти черты ей присущи, она просто умеет их скрыть?!» А затем они стали задавать вопросы по Талмуду и еврейской традиции.

Одним из моих соседей по палате был украинский юноша, молодой крестьянин, сельскохозяйственный рабочий в поместье; его звали Грицко. Во время разговора про женщин он громко воскликнул: «Я возьму себе в жены самую страшную уродину! Но зато точно буду знать, что она будет моей…» Я рассказал ему талмудическую историю про раба, которого господин отправил на базар за рыбой, и тот принес испорченную рыбу. Господин поставил его перед выбором: либо заплатить стоимость рыбы, либо получить в наказание сто ударов палками, либо съесть испорченную рыбу. В итоге несчастному рабу пришлось и тухлую рыбу съесть, и наказание палками стерпеть, и деньги заплатить. Слушателям очень понравилась история, и когда Грицко вышел из больницы, все больные нашего отделения напутствовали его криками: «Ты, Грицко, не забудь историю о тухлой рыбе, которую рассказал учитель. Припомни ее хорошенько, когда будешь стоять перед скромным и гладким "ребром"…»

Я тогда записал в тетрадку, взятую с собой в больницу: «Благодаря пребыванию в больнице мне стал ясен истинный и глубокий смысл слов мудреца, говорившего: «Национальное самосознание – это прежде всего желание постоянно быть вместе со своим народом и радость от этой близости к народу». И действительно, мое «подведение итогов» было связано с моей «еврейской сущностью». Думая об этом, я ощущал, как мое мировоззрение претерпевает серьезные изменения; в их важности я убедился через несколько месяцев, когда увидел, что те же мысли и чувства разделяют многие мои друзья. Среди моих тогдашних записей сохранилось немало посвященных пресловутому «подведению итогов». Приведу здесь один отрывок (в переводе с идиша), где записано самое основное: «Еврейский вопрос многопланов и разносторонен. Можно сказать, что он проявляется в каждой еврейской душе. Конечно, существенную его часть составляет экономическое, социальное и юридическое положение евреев в различных странах. Однако кроме того, исключительное значение имеет сила еврейского самоощущения у каждого еврея». Следствием этого является распространенное у наших интеллигентов глубокое противоречие между их «еврейской самостью» и «глобальным мировосприятием». «Сообразно с этим, я ныне определяю себя как сиониста. Я всецело предан Израилю и слежу за каждым нашим шагом по Святой Земле. Более того, я собираюсь связать свою жизнь с Землей Израиля.

Однако должен сказать, что это лишь мой субъективный ответ на собственный еврейский вопрос. Всем своим существом я связан с еврейством: мысли о нашем прошлом и нашем будущем вошли в мою плоть и кровь; я не хочу и, вероятно, не могу адекватно приспособиться к изгнанию, в котором я живу. Но будет ли объективное решение еврейского вопроса отвечать моим чаяниям? На мой взгляд, это более чем сомнительно».

И вот через несколько дней после того, как я записал эти строки себе в тетрадь, меня пришел навестить Элиэзер Шейн (я написал ему, что заболел, но выздоравливаю). Едва получив мое письмо, он немедленно пришел меня проведать. Я уже лежал дома, но был еще слаб и выздоравливать только начинал. Я очень обрадовался его приходу, отрадно было видеть, что Элиэзер здоров, весел, доволен своей преподавательской работой в школе талмуд-тора в городе Шавли Ковенской губернии и активно занимается решением проблем еврейского образования. Мне было приятно, хотя и удивительно узнать, что Шейн возвращается (или планирует вернуться) к сионистской деятельности и ищет подходящую для этого организационную структуру. Но еще сильнее я удивился, когда мой младший брат Авраам, работавший наборщиком в полтавской типографии и иногда участвовавший в газетных дискуссиях, попросил рассказать ему, сможет ли он найти работу в Эрец-Исраэль: он хочет репатриироваться…

Визит Шейна поднял у меня в доме целую бурю. Моя комната была расположена в квартире торгового служащего, коренастого еврея, человека скромного, застенчивого и расчетливого, который вместе со своей молодой женой старательно и упорно умножал свои доходы и экономил на расходах. Квартира находилась в доме моего лечащего врача, в полуподвальном этаже: из окон моей комнаты виднелись лишь ноги прохожих. После долгих уговоров, в том числе со стороны врача, они согласились, из «особых дружеских чувств ко мне», ухаживать за мной и следить за моим самочувствием и правильным питанием. И вот Шейн обнаружил, что квартирные хозяева попросту наживаются на мне: «усиленное питание», которое они мне готовят, однообразное, грубое и неподходящее, никоим образом не способствует выздоровлению больного, а может скорее ослабить здорового. Шейн посмеялся над моей непрактичностью, сам вник в суть дела, жестко поговорил с хозяйкой, внес «существенные исправления» в мой рацион и взял заботу обо мне под свой контроль…