История новоевропейской философии - Вадим Васильев

Да, но почему они априорны? Мы эту тему уже затрагивали. Да потому что логические функции, повторю кратко, которые присутствуют и в заведомо априорных аналитических суждениях и которые служат основой категории — заведомо априорны. Поэтому и категории априорны. Вот видите, действительно, есть аналогия с метафизическим истолкованием пространства. Там доказывалось, что это априорное созерцание, здесь оказывается, что это априорные понятия — категории.

Дальше. Ещё надо упомянуть об одном аспекте, а именно о «схемах», так называемых. Раздел «Схематизм» — очень сложный раздел кантовской философии. И сам он его считал таковым. — Да.

— Если мы допускаем, что в каком‑то смысле, логические законы не для каждой субстанции подходят — то тогда и эти категории тоже теряют свою всеобщность. Если мы показываем, что …

Да, Вы правы. Да, хороший вопрос, я понял что Вы хотите сказать. Ответ такой по Канту: категории имеют всеобщность, но только для предметов возможного опыта. То есть они всеобщи, вот как пространство и время объективны по отношению к миру явлений, но по отношению к «вещам самим по себе» — никакой значимости не имеют. Так же и категории: для каких то умопостигаемых субстанций, гипотетических они не имеют никакой значимости. Они значимы только для мира явлений. Но это надо ещё доказать. Почему я об этом заранее не говорю, потому что Кант ещё. мы с Кантом, вернее, и с вами, пока ещё это не продемонстрировали. Ну, вот скажу об этом. А Кант считал, что это один из главных его выводов, что наше знание не простирается дальше предметов возможного опыта; даже априорные знания, всё равно запрограммированы на возможный опыт.

Так вот, о схемах. Что такое схемы? Зачем они именно нужны и с чем их едят? Всё дело в том, что, коль скоро мы признали, что рассудочные понятия и чувственные представления (т. е. формы чувственности, точнее) имеют разные источники происхождения, коль скоро мы не хотим сказать, что они однородны, если мы не собираемся смешивать рассудок с чувственностью (какие бы это выгоды нам не сулило, а выгода есть и Кант это показывает в частности в своей практической философии); так вот, мы не должны, тем не менее. Да! Ну здесь возникает новая проблема — как тогда эти понятия можно применять к предметам чувств, если они возникают из совершенно иного источника? На каком основании тогда мы можем что‑то искать в чувствах, что бы подходило под эти категории? Вот ответ на этот вопрос и даёт раздел «О схематизме», который расположен в самом начале «Аналитики основоположений».

Ответ Канта такой: надо «переодеть» категории в темпоральные формы. То есть, нужен какой‑то посредник, иными словами, между предметами чувств и рассудочными понятиями. Этот посредник и называется Кантом — «трансцендентальной схемой», играющий роль медиатора, переводчика.

Так вот, способность, отвечающая за порождение схем, называется Кантом — воображением. То есть она выполняет и другие функции, у неё есть и другие дефиниции. Но, вот, одна из важнейших её функций в познании — это как раз сопряжение, соединение чувственности и рассудка. Через что воображение можем перевести… Что конкретным материальным носителем будет вот этого посредничества? Время, говорит Кант. Почему? Потому, что с одной стороны, время всеобще, как категория; это роднит его с категориями. В отличии от партикулярного пространства, которое касается только внешних предметов, время охватывает и внешний и внутренний мир своей рецептивной формой. То есть, все явления подчинены законам времени, но не все законам пространства. Значит, время более всеобщее, и, поэтому, вот именно оно может выступать посредником (а понятия рассудка связанны с всеобщностью, разумеется). Ну так вот. а с другой стороны, время родственно с чувственностью, потому, что это форма чувственности.

Итак, надо «переодеть» категории во «временнЫе одежды», и тогда мы сможем применить их к предметам чувств. Как это «переодевание» происходит? Ну, давайте возьмём пару примеров. Допустим, категории количества: их темпоральной схемой является последовательный синтез однообразного. Так? Категориям качества соответствует различная наполненность времени: время может быть более или менее наполнено; то, что в нём находится, может быть более или менее интенсивным.

Теперь, самое интересное, с категориями отношения. Предадим темпоральный вид категориям субстанции, что получится? Постоянное пространство. Субстанция связана с временным модусом постоянства. Если мы говорим в несхематичном виде об этой категории, у нас есть просто представление о каком‑то субъекте. Субъекте, который является носителем предикатов. Но как понять, говорит Кант, что именно в явлениях этот субъект. А вот мы должны использовать эту схему — постоянства. И искать субстанцию в явлениях, можем называть только то, что не меняется. А что не меняется? Не меняется материя. А меняется лишь её форма, в явлении. Значит субстанцией «феноменон», вот этой вот, «феноменальной» субстанцией является материя. Вот видите, как работает этот критерий? Раньше не понятно было к чему применить категорию субстанции. Можно было часы назвать субстанцией, к примеру… Это не правильно, по Канту, это не субстанция, — это определённое сочетание свойств материальной субстанции, не более того.

— А вещь можно назвать модусом субстанции?

Ну, Кант не любил эти вот, спинозистские, ассоциации, хотя он знал, конечно, о Спинозе. Но мне кажется, он не читал его, мне не встречалось таких вот подробных ссылок на Спинозу. Можно. Большой ошибкой это не будет, ну, это будет только не на кантовском языке. И Кант, может быть, и оспорил бы, сложно сказать…

«Переоденем» категорию причины. Вот, самый важный случай. Схема причины — это событие, предшествующее другому событию (вот первое вхождение временных отношений — «предшествующее»), и событие такого рода, что всякий раз, когда оно имеет место (вот, «всякий раз» — второе вхождение временных отношений — «всегда»), когда он имеет место, за ним следует это второе событие. Вот если такое имеет место, то первое событие можно назвать причиной, второе — действием. Тоже было не ясно, но после такой трансляции становится понятно. И действительно, очень эффективный инструмент такой.

— То есть причина — это категория.

Да.

— Значит, категория, которую мы имеем право применить к чувственному миру потому, что.

— Не «потому что», а воспользовавшись схемой… Так?

Да, мы можем воспользоваться.

— Да, воспользоваться мы схемой можем, а почему вообще мы ею пользуемся..?

А это уже другой вопрос. На него отвечает не раздел о схематизме, а трансцендентальная дедукция. Она объясняет, почему мы вправе априори с помощью понятия причины судить о вещах. Схематизм об этом не говорит, он выясняет просто условия возможности применения категорий к явлениям, а не то, применимы ли они. Это вопрос здесь не разбирается. А тем более не разбирается вопрос о заведомой, априорной применимости (т. е. ещё до всякой данности предмету этих категорий). Вопрос о том, применимы ли они, решается опытом. Вопрос об априорной применимости, о необходимом подчинении законов опыта этим категориям, решается трансцендентальной дедукцией категорий.

Ну, идём дальше. Теперь вот как раз поговорим о трансцендентальной дедукции категории, чтобы ответить на ваш вопрос. Здесь нам нужно прежде всего, пожалуй, обозначить основные вехи этой дедукции. А главным (что ли) крючком, на который Кант пытается повесить рассуждения, оправдывающие объективную значимость категорий, оказывается для него понятие «апперцепции». Так вот — апперцепция — знаменитое понятие, которое, в общем, Лейбниц ввёл (одним из первых, по крайней мере), но именно с подачи Канта оно стало исключительно популярно (у Лейбница оно было несколько неопределённым, хотя смысл близок кантовскому). Так вот, для Канта апперцепция — это самосознание. Можно сказать, а зачем тогда такой вот термин. такой специфичный? Ну, трудно сказать, Кант пользуется и другим, немецким термином «Selbstbewusstsein», но чаще все‑таки — апперцепция, — лучше звучит.

Что мы осознаём в самосознании? Осознаём себя. А что такое Я? «Думая о Я», говорит Кант, «мы осознаём своё численное тождество» (вот его буквальная фраза) — «в потоке представлений». То есть осознаём, что наши впечатления меняются, а Я остаётся тем же самым. То есть, Я — это некое единичное представление. Подчёркиваю, я специально употребляю это слово — «представление», знаменитое «Vorstellung» столь часто употребляемое Кантом, в котором чувствуется, кстати, «предстояние» же, да? А для Канта это предстоящее …

— Что значит — «численное тождество»?

Численное тождество? Ну, вот Вы, допустим, можете вспомнить, что с вами было 10 лет назад, например? Можете. И можете вспомнить, что было три дня назад. То что с Вами тогда было, когда вы вспоминаете, эта картинка какой то чувственной ситуации, допустим вы себя вспоминаете где то и когда то, допустим. Вот то, что у вас встаёт перед вашим взором, это, по Канту, явление, в которых, Вы тогда были. Так? Или восприятие Ваше, точнее говоря, но Вы осознаете, что Вы это — тот же самый человек. Верно?