Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

Венгрии, Германии, Богемии и Люксембурга. А столовая посуда была исключительно серебряной. Графы де Фуа, де Дюнуа и де Ла Марш, а также Пьер де Брезе, Великий сенешаль Нормандии, выполняли обязанности распорядителей пира. Во время десертов танцоры исполняли танцы в беарнском и мавританском стиле. После четвертой перемены блюд в зал внесли живого павлина усаженного на декоративный корабль. На шее птицы висел герб  Марии Анжуйской, а неф корабля украшали гербы дам и фрейлин королевы. На этом павлине один австрийский рыцарь дал галантную клятву мадемуазель де Вилькье, а венгерский рыцарь сделал тоже самое в отношении мадемуазель де Шатобриан. Было ли это просто демонстрацией благородной вежливости или ссылкой на Клятву фазана, данную в Лилле в 1454 году с целью возрождения крестового похода? Так или иначе, брак Ладислава и Мадлен в принципе был частью плана борьбы с турками, в которой Карлу VII было предложено принять участие[762]. Для пирующих был организован целый концерт певцов и органистов располагавшихся на специальном помосте. Предусматривалось проведение через восемнадцать дней и рыцарского турнира, но его пришлось отменить из-за известия о смерти короля Ладислава. Граф де Фуа выделил 200 экю, которые должны были быть разделены между гербовыми королями Венгрии, Богемии, Бургундии, Бретани, а также трубачами и другими менестрелями[763], что стало неслыханной щедростью. Гербовые короли и герольды присутствовали при французском дворе точно так же, как и при других европейских дворах, поскольку это было общепринятое явление, пик которого пришелся как раз на середину и вторую половину XV века.

Судебный процесс над герцогом Алансонским в Вандоме в 1458 году, являвшийся исключительно политическим актом, был также призван продемонстрировать величие короля.

Король, литература и искусство: второстепенная проблема

Получив в молодости солидное образование, Карл VII в зрелом возрасте был по меркам того времени культурным человеком, владевшим не только французским языком, но и латынью. Лучшим свидетельством этого, является предисловие к переводу трактата О первой Пунической войне (De bello punico primo) итальянского гуманиста Леонардо Бруни Аретинского, который Жан Ле Бег, клерк Счетной палаты, преподнес королю в 1445 году. Жан Ле Бег просит его извинить, за то что он осмелился перевести эту книгу на французский язык, хотя прекрасно знал, что король с детства был "прекрасно обучен латыни и риторическому чтению, так что мог прочитать и понять любое написанное на этом языке сочинение", но хорошо известно, что при дворах государей и сеньоров книги на французском языке ценятся гораздо больше, чем книги на латыни[764] и поэтому преподнесенная королю книга станет известна и его придворным, что обеспечит ее популярность. Карл VII любил прекрасно иллюминированные книги, хотя почти ни одна из тех, которыми он владел, не сохранилась. Ноэль де Фрибуа получил крупную сумму за свой труд Свод французских хроник (Abrégé des croniques de France), оформленный как прекрасный фолиант (малиновый бархатный переплет с позолоченными серебряными застежками с гербом Франции)[765]. В канун нового 1454 года Пьер де Жанайяк, отвечавший за финансирование двора, потратил 275 турских ливров (200 экю) на приобретение для короля "трех прекрасно иллюминированных книги, повествующих о Евангелисте Марке, Семи римских мудрецах и Жизни римлян"[766] (темы, которые в то время были довольно широко распространены). 25 января 1457 года Франческо Сфорца сообщил Карлу VII, что он поручил своему послу Тебальди преподнести королю два трактата по медицине, написанные врачом Фомой Греком. Депеша посла своему господину, датированная 14 февраля в Лионе, свидетельствует о том, что подарок был вручен и что король принял его милостиво, пожелав просмотреть иллюстрации и ознакомиться с некоторыми отрывками[767]. Некоторые писатели осмеливались посвящать королю свои произведения, так 1 января 1459 года монах-бенедиктинец  Жан Кастель[768] преподнес королю "пергаментный свиток с похвалой Богоматери написанной в рифму". Тогда же мэтр Жан Домер, "хронист", подарил королю "небольшой свиток, с прекрасными стихами на латыни в которых были упомянуты некоторые события, произошедшие в прошлом в этом королевстве"[769]. Чтение было для Карла VII формой "отдыха" и "развлечения", а также источником знаний и назиданий.

Повседневный быт короля не был лишен определенной эстетики (во время его путешествий в домах, где он останавливался, стены комнат завешивались гобеленами.  В счетах королевского двора упоминаются имена некоторых художников: голландца Конрада де Вайкопа, Якоба де Литтемона, возможного автора эскиза на картоне впечатляющего гобелена (1450-е годы), часть которого сохранилась, а также Жана Фуке, который не только написал блестящий портрет Карла VII (время и место создания неизвестны из-за отсутствия письменных источников), но и иллюминировал для короля копию Больших французских хроник, само содержание которых должно было представлять большой интерес для монарха, поскольку это была история его предшественников, от истоков до его деда Карла V. На книжных миниатюрах изображены сцены войны, коронации, королевских похорон и свадеб, а также въезд королевских особ в добрые города. Встреча Карла V и императора Карла IV в 1378 году изображена на нескольких миниатюрах. Не обойдена вниманием и церемония, во время которой Карл V вручил Бертрану Дю Геклену меч коннетабля Франции. Художник явно хотел отразить помпезность королевской власти, что могло лишь напоминать Карлу VII о важности этого аспекта[770]. Миниатюры Фуке, по-своему, дают урок политики, хотя и предназначенный для узкого круга лиц.

Карл VII не был покровителем искусств, как его великий двоюродный дед Иоанн Беррийский, но явно интересовался живописью и литературой. Скорее всего это было частью его имиджа. Во время своих путешествий он наслаждался пейзажами, которые встречались на его пути, в то время как Людовик XI был к таким вещам в общем-то равнодушен. Конечно, Франция того времени совсем не была похожа на Рим Николая V или Флоренцию Лоренцо Медичи, но с Англией Генриха VI могла быть вполне сопоставима.

Даже во второй половине своего царствования, в период, когда финансовые поступления стали обильными и регулярными, Карл VII  не имел двора, достойного потомка королевского  дома Франции. Он не основывал рыцарских орденов, как Филипп Добрый (Орден Золотого руна) и король Рене (Орден Полумесяца). Празднества в Нанси и Шалоне были результатом не столько его собственной инициативы, сколько давления со стороны его окружения, которому он пошел на уступки. Он не был королем-строителем, несмотря на то, что есть сведения о некоторых работах в Меэн-сюр-Йевр, Лез-Монтиль, Монтаржи, Лузиньяне и даже в тех частных резиденциях, где он любил останавливаться (Буа-сюр-Аме, Лез-Рош-Траншелон, Разилли). Для него важнее было обеспечить безопасность королевства (постройка замков в Бордо, Даксе, Сен-Север и Байонне, так как Гиень была проблемным завоеванием, учитывая умонастроения ее жителей). При нем не было создано ни нового Венсенского замка, ни нового Лувра, ни нового Сен-Жермен-ан-Ле.

Стоит ли удивляться такой осмотрительности или такому выбору, которые можно объяснить его характером, постоянным страхом перед заговорами и угрозами, которыми, по его мнению, было окружено его королевство, и мыслью о том, что ему не нужны все эти великолепные строения, которые прельщали людей менее высокого ранга?

Карл VII на протяжении большей части своего царствования был далеко не той марионеткой, с которой его часто сравнивали, интеллектуально и физически слабым человеком, неотзывчивым