Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Игорь Минутко

Тем не менее по древнему пути через Маулбек, Лама-юре, Базг, Саспуле караван Рерихов, состоящий из многих лошадей и верблюдов, дошел до города Леха, столицы княжества Ладак.

Этот переход начался 26 мая 1925 года.

В Ладаке экспедиция застряла на два месяца.

И вот… NB! Дамы и господа, внимание! Очень скоро воссоединятся в один поток два времени: ретроспективное, начавшееся в 1923 году, шестого декабря, когда Николай Константинович Рерих со своими спутниками из Бомбея отправился в княжество Сикким (и это было стартом Трансгималайской экспедиции) — и события последовательного развития сюжета, которые происходили в Москве 7 августа 1925 года.

Напоминаю: Яков Григорьевич Блюмкин, подавленный отменой уже подготовленной экспедиции в Тибет на поиски Шамбалы во главе с мистическим ученым Александром Васильевичем Барченко (а он в этой несостоявшейся экспедиции политкомиссар), вызван в кабинет начальника спецотдела Глеба Ивановича Бокия.

Вот несколько фраз из состоявшегося тогда диалога:

Блюмкин: Неужели ничего нельзя сделать? Экспедиция окончательно загублена?

Бокий: Нет, Яков Григорьевич, экспедиция состоится. Вернее… Она уже состоялась. Мы с вами тут разговариваем, а в это время караван продолжает путь в буквальном смысле этих слов.

Блюмкин: Ничего не понимаю…

Бокий:…Так вот, Яков Григорьевич, вам предстоит дальняя дорога… Ваш псевдоним в этой операции — Лама.

Здесь необходимо сказать, что начиная с 1922 года, разрабатывая план экспедиции в Тибет в поисках Шамбалы во главе с профессором Барченко, начальник спецотдела готовил и второй вариант экспедиции, параллельный, во главе с Рерихом, зная, какое сопротивление в предстоящем мероприятии ему могут оказать заместители Дзержинского Ягода и Трилиссер. Так и случилось. Глеб Иванович знал также, что Николай Константинович рвется в Индию и Тибет, что стоит только открыть финансовый шлюз и обеспечить экспедицию всем необходимым, как этот гигант действия сразу, без раскачки двинется в путь, что и произошло. В середине 1923 года Бокий почувствовал первое противостояние двух замов главы ОГПУ, а когда оно стало нарастать, необходимые финансовые потоки в США были направлены в распоряжение Рериха. Золотоносный шлюз был открыт, как известно читателям, в 1924 году, когда наш неутомимый живописец, надо сказать, не по своей воле, второй раз отправился в Америку.

Сейчас — вот-вот сольются в одно русло два временных потока — с Трансгималайской экспедицией Рериха все резко волшебным образом изменилось: теперь на нее дружно работали, забыв на время распри и взаимную ненависть, два зама Дзержинского, Ягода и Трилиссер, и начальник спецотдела Бокий, то есть ОГПУ в тандеме с наркоматом иностранных дел, возглавляемым Чичериным.

Все это случилось после того, как в оба ведомства поступила одинаковая директива:

В чем дело? Почему мы упускаем инициативу на Востоке-в Китае, Тибете, Индии? Как осуществляются предложения китайских и индийских товарищей о создании там Восточного Интернационала и сокрушении английского колониального ига?Действуйте энергично, не считаясь с затратами. Докладывайте регулярно.

Сталин

В середине августа 1925 года в районном центре, селе Гарм, расположенном в южном Таджикистане, появился необычный приезжий, на которого все сразу обратили внимание: смуглый молодой человек, коренастый, крепкий, в летнем легком костюме, в гетрах и горных ботинках из мягкой податливой кожи на толстой ребристой подошве (они в серо-белой пуховой пыли на дороге оставляли затейливые следы, которые с изумлением рассматривали мальчишки); в руке у него был дорожный саквояж, явно тяжелый; соломенную шляпу с широкими полями он держал в руке, обмахиваясь ею — был полдень, невыносимый зной при полном безветрии, и обступившие горы тонули в сиреневом мареве.

Незнакомец стоял на единственной площади села и зорко оглядывался по сторонам. Он заметил все сразу: домик милиции, райсовет, который занимал единственное каменное двухэтажное здание, чайхану (на ее открытой веранде за низкими столиками сидели, по-турецки скрестив ноги, старики в пестрых халатах, с темными лицами, с пиалами в руках и, полные достоинства, молча смотрели на чужестранца, казалось, не проявляя к нему никакого интереса).

Рядом с чайханой расположился «Дом приезжих» — с плоской крышей, старый и ветхий. Все вывески здесь были на двух языках — русском и таджикском.

Молодой человек начал с «Лома приезжих», в котором снял двухкомнатный номер, заплатив за обе «койки» — он свободно говорил по-персидски (а таджикский лишь разновидность этого языка), и сия поразительная новость мгновенно распространилась по всему Гарму.

Следующий визит был в милицию, где незнакомец представился, предъявив паспорт и командировочное удостоверение: Петровский Вадим Никитович, сотрудник акционерного общества «Шерсть».

— Прибыл для закупок сырья, — сказал он местному милицейскому начальству. — Расскажите, как у вас тут с шерстью, посоветуйте, где закупать. Как с интересующим меня товаром в самом Гарме?

— Можно и в Гарме, — ответили ему. — Но уже был тут закупщик от вас с месяц назад. Надо по кишлакам ехать. С проводником поможем.

— Спасибо, товарищи. Я у вас на день-другой останусь, осмотрюсь. Может, проводника сам найду.

Действительно, два дня Вадим Никитович пробыл в селе: гулял по пыльным улицам, любовался окрестными горами, на базаре приценивался к фруктам, овечьему сыру, прочей снеди, но ничего не купил. Поговорил с несколькими проводниками, знающими тропы в Памир, но никого не нанял. На почте отправил несколько телеграмм…

А на третью ночь товарищ Петровский, расплатившись в «Ломе приезжих» с заспанной дежурной, вышел, сказав, что отправляется на закупки в кишлаки, и больше никогда в Гарме не появился.

…Следующее раннее утро, еще свежее, с призраками тумана в распадках, застало караван паломников-исмаилистов, состоящий из пяти человек, уже далеко от Гарма. Путь предстоял дальний — в Индию, к святым местам. Ехали на местных лошадях, и дорожная поклажа у искателей божественных истин была изрядно тяжела, поэтому двигались неторопливым шагом. Вели караван два проводника: памирец Назар-Шо, прекрасно знавший тропы Горного Бадахшана, через который пролегал путь, и монгольский лама в длинном оранжевом халате (приходилось, садясь на лошадь, подпихивать под седло полы), с наголо стриженной головой. Это был товарищ Петровский, а еще точнее — Яков Григорьевич Блюмкин собственной персоной.

Советский Памир тогда примыкал к северной Индии: несколько километров по Афганистану и — Индия. Поскольку в последнее время отношения между Советским Союзом и Англией были накалены до предела, граница здесь охранялась индийской стороной жесточайшим образом, особенно в районе административного центра Читрол, через который шла удобная дорога в глубину Индии: ни один человек с «той стороны» не мог здесь беспрепятственно пересечь пограничную черту. («Гилгит и Читрол берегутся особо» — Николай Рерих, помните?) И лишь паломники-исмаилисты могли пересечь границу, не опасаясь ареста — таково было распоряжение английской администрации, которое беспрекословно выполняли туземные пограничники.