Возвращение домой - Александра Турлякова

А всё из-за этого вот типа!

Он начал раздражать её с первого же момента! Даже тогда, когда беспомощный лежал в немом беспамятстве, когда метался в лихорадке, и особенно тогда, когда стало ясно, что он выжил, пересилил болезнь и смертельное ранение вопреки всем её представлениям о человеческой слабости. Только потому, только из-за этой уди-вительной живучести она и заинтересовалась Ки́йрилом. Кийрил — чужак! Как же шло оно ему, это имя!

Эта заинтересованность, это чисто женское любопытство даже сумело пересилить раздражение и недовольство. Остались лишь настороженность и опаска. Уж слиш-ком въелось в память правило: "Не доверяй людям! А людям в зелёной форме ни-когда не доверяй!" Но интерес заставил её, как маленькую, издалека украдкой при-глядываться к чужаку. Изучать его так, как это делают дикие животные. Никогда не терять из виду, не пропускать ни одного движения, ни одного жеста, заранее угады-вать каждый предстоящий шаг и успеть рассмотреть тот предмет, на который Кий-рил только собрался взглянуть. Это было сложно, очень сложно! Она не могла уз-нать его мысли! Не могла, как ни старалась. А ведь с людьми ей удавалось такое иногда, и даже чаще. А этот же тип был, как глухая стена. И это лишь обостряло интерес…

В его внешности при бо́льшем изучении всё больше угадывалось что-то гриффит-ское. Та совершенность черт, она была заметна при всей его худобе и болезненно-сти; совершенство фигуры; разворот плеч и прямая спина, и особенно этот, прису-щий лишь лари́нам, подъём подбородка, как у тех, кто рождён в лесах, кто раньше, чем начинает ходить, научивается в окружающем мире улавливать и различать все звуки, все шорохи, все проявления живой жизни, когда-то давно несущие предкам ларинов опасность и смерть. Теперь таких хищников на Гриффите не осталось, не осталось даже в памяти самых старых песен, а эта древняя настороженность, как у постоянно прислушивающегося, сохранилась.

На этом сходство с лари́нами заканчивалось, а вот человеческое, свойственное лишь людям, проявлялось сразу, стоило только глаза у чужака увидеть. Эта удиви-тельная, неправдоподобная синева. Какая-то живая, бархатистая, с лиловой тепло-той, как у аспазии, если заглянуть на самое дно, в лоснящуюся чашечку цветка.

Кийрил выздоравливал, и она знала, что это значит: чужак скоро уйдёт в город, уйдёт к своим, как только окрепнет, как только проведут все очистительные обря-ды. И она торопила с этим, так как любопытство её начало медленно, но заметно даже для неё самой, перерастать во что-то более серьёзное, во что-то, чему сама она не могла и слова подходящего подобрать. Не могла и боялась, боялась того, чему не могла дать объяснения…

А-лата с самого утра занималась каким-то непонятным, но очень интересным делом. Большую охапку цветов, тех, что принесла её дочь, она разложила на столе. Тонкие, хрупкие стебли с голубыми прожилками разреза́ла повдоль ножом, обры-вала уже подвядшие цветы, а потом укладывала растения в высокую деревянную ёмкость. Уминала стебли тяжёлым пестиком, а Джейк, молча наблюдавший за про-цессом, думал с удивлением: "Интересно, и что это будет? Неужели из этой травы ещё и сок можно выдавить?"

А-лата много чего делала из того, чего Джейк не понимал, постоянно что-то мыла, чистила, сушила. Гриффиты всё брали из природы, сами ткали полотно (небольшой ткацкий станок занимал дальний угол комнаты), точили из дерева посуду. Интерес-но, как? Джейк точно знал, что металл гриффиты не выплавляют. Всё, на что обра-щался взгляд, этот народец делал своими руками. При этом уровень их жизни мало отличался от жизни тех дикарей, далёких предков человека, сведения о которых были привезены ещё с Земли. Ведь на других планетах, на Ниобе, на Сионе, на са-мом Гриффите, наконец, — люди живут, применяя последние достижения науки и техники. Перемещаются по воздуху, летают в космос. А эти даже колеса до сих пор не знают!

…А потом пришла очередь арпактусов. А-лата выбирала их из знакомой Джейку корзины, каждый надрезала как раз по жёлтым полоскам, быстро, несколькими взмахами ножа и так же быстро убирала плод туда же, куда только что укладывала цветы. Воздух наполнился тягучим сладким ароматом, сильно напоминающим аро-мат киви.

Спросить о том, что это будет, Джейк не решался, но А-лата, взглянув в его недо-уменно хмурящееся лицо, заговорила сама:

— Такана будет, самая последняя в этом году, самая вкусная… Как раз к Дню со-зреет…

Такана! Настоящая такана! Из травы и арпактусов этих — и такана?! Тот вкусней-ший напиток, лёгкий, с нежной кислинкой, с пузырьками углекислоты, содержащий всего одни процент алкоголя. И что главное — полностью натуральный! Без краси-телей и заменителей вкуса. Такана была очень популярна на Ниобе. При упомина-нии о гриффитах и о Гриффите единственное, что вырывалось у каждого: "Ах, это те дикари, что такану придумали!" Дикари! Это те дикари, которые делали уже такану тогда, когда на Ниобе стояли столетние деревья, не видевшие человека, а люди ещё понятия не имели ни о Саяне, ни о её планетах.

Так вот, как она делается, из травы и арпактусов. А рецепт, если судить по кон-сервативности гриффитов, не менялся сотни лет.

— Вот така полежит, сок даст, а арпактус сладкий… Им три дня надо вместе посто-ять в тепле, а потом я воды добавлю… И ещё дней десять надо… А там и пробовать можно, — рассказывала А-лата, собирая в пустую корзину мятые цветы таки, пожух-лые листья и ещё какой-то отбракованный сор, — Какой же праздник без таканы? Да и за столом обед без неё — не обед!

А-лата стояла к двери спиной, поэтому только по лицу Джейка и смогла догадать-ся, что кто-то вошёл и даже поняла, кто. И не ошиблась.

Она заговорила с матерью, на него и не взглянула. И Джейк, сначала обрадо-вавшийся её приходу, растерялся, моргнул несколько раз, чувствуя себя по-детски глупым, наивным даже, сник, опустил голову, уставился на руки, лежавшие на ко-ленях.

— Я пойду, схожу к Чайне, — дочь А-латы говорила на гриффитском, всё так же смотрела на мать, — Ариартис просил проверить запруду. Если что, я буду у него…

— Обед скоро, не будь слишком долго, — напомнила А-лата дочери. Они так вдвоём и вышли на улицу. Джейк проводил гриффиток взглядом, с ощутимой, живой бо-лью понимая, насколько же он лишний в этом доме и чужой этим людям. Пусть не людям — гриффитам, какая разница!

И Ариартис этот! Кто он такой? Гриффит. Гриффит из местных.

Что-то нехорошее шевельнулось под сердцем с недобрым холодком, как тогда при неожиданной встрече с Мартой Маршалл в баре Космопорта, при знакомстве с её женихом.

Ревность?! Неужели ревность?!

Да кто она тебе, эта гриффитка? Ведь она даже не смотрит в твою сторону! Ты — человек, а она из гриффитов, из ларинов, как они сами себя называют. Что общего может быть? Ничего! Ни-че-го!!

Но какая-то подленькая мыслишка подталкивала изнутри, всё больше раздражая: "А как же родители? Отец с матерью? Они-то вместе, сколько лет уже вместе. Всем законам назло! Всем порядкам. И людским, и гриффитским…"

Ариартис, значит! Ариартис! Ах, Ариартис?!..

Джейк произнёс это имя по слогам, врезая в память каждый звук, и не удержался от того, чтоб не скрипнуть зубами. К чёрту!

Резко, пружинисто выпрямился, оттолкнувшись руками. Перед глазами стены и пол качнулись в чёрно-багровом тумане, но он не обратил не это внимания. Сла-бость? Боль? К чёрту!

Толкнулся в дверь, слетел вниз по ступенькам, ничего перед собой не видя. Ус-лышал только голос А-латы, не сразу понял, что она зовёт его, говорит ещё что-то вдогонку. Но остановился, усилием воли заставил себя взглянуть на гриффитку.

— …Куда ты? Я же с утра тебе говорю, ни шагу за порог. И Кайна сказала, нельзя тебе на солнце, на улицу, — слабеешь быстро… Слышишь?

Кайна? Опять эта Кайна! К чёрту!

Джейк А-лате ни слова не сказал, отвернулся и пошёл по улице, спиной и затыл-ком чувствуя взгляд гриффитки. Он впервые ослушался её приказа, но даже не за-метил этого.

Сначала шёл быстро, почти бежал, раздражённый, рассерженный, торопился и думал только об одном: "Догнать!.. Догнать!.." А потом устал, и дыхание сбилось, перешёл на шаг и задумался: "Интересно, ты хоть сам знаешь, куда ты идёшь? — К Ариартису, к тому гриффиту! — Ответил сам себе же, — А кто он, ты знаешь? — Зару-гался сам на себя, а потом прикрикнул мысленно, — Что толку! Кричи — не кричи! Сначала думать надо, а потом уж только желать! Так и не научился до сих пор, а все приключения твои здесь, на Гриффите, так вот и начались… Не побежал бы тогда… Да!" — Воскликнул про себя и аж встал посреди дороги, на самом солнцепёке, среди глухих домов. Куда теперь?

Крутанулся туда-сюда, беспомощно кусая губы. Нет, это было не отчаяние заблудившегося, очутившегося вдруг в незнакомом месте. Он не боялся заблудить-ся. Он никогда не чувствовал себя потерянным в пространстве. Ещё в пятилетнем возрасте заблудился однажды в столичном парке Ниобы. Их, младшую воспита-тельную группу, вывезли в тот день с экскурсией поглядеть на настоящие деревья, на траву, на насекомых. Вывезли в час обеденного перерыва, когда в парке тишина, никого, кроме служащих и биороботов, спешно прибирающих песчаные тропинки и оставленный людьми мусор. А он отстал тогда от группы и сам не заметил, как это случилось. Загляделся на бабочку — много ли ему, пятилетнему, было надо? Мину-ты не прошло — и тишина вокруг! Хоть криком кричи!