Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

Когда столько крови льется, никто ничего не понимает и все действуют как безумцы. Василий Грязной, кривя тонкие губы, однажды заметил:

— Тебе, Малюта, моет помог. Ты без моста бы не справился!

— Вершь, Васюк, врешь! Я справился бы и без моста. Вот пойдем на Псков — увидишь!

Рука у Малюты поджила, мук он больше не испытывал и готовился к походу на Псков.

— Там погуляем покруче! — сказал он Грязному. — Растопчем здесь измену навсегда! Выколем глаза Новгороду — нечем будет на Жигмонта смотреть.

Конечно, Грязной ошибался. Судя по тому, как Малюта разделался с новгородцами, он бы в любом случае справился. Когда жертв перевалило далеко за тысячу и вода перестала принимать сброшенных с моста, Иоанн распорядился:

— Хватит!

— Пресветлый государь, не пожалеть бы потом, — негромко, но угрожающе возразил Малюта. — Не идти же сюда через год-другой?!

— Нет, хватит! — повторил Иоанн. — Хватит, Малюта!

У него все-таки присутствовало то, что сегодня не без иронии можно назвать чувством меры. Слабенький ограничитель вдуше природа поставила, но все-таки он там, внутри, имелся.

— Голодная смерть откосит иных. Новгородская измена подорвана навсегда. Сердце сгнившее я из нее вынул. Отправим Пимена в Москву, судить будем соборно. Учини пока розыск и доказательство измены подлой собери, чтобы чужеземцы лишним не интересовались. Каждый дьяк должен знать назубок, что отвечать в столице путешествующим англичанам да полякам. За посольскими проследи, чтобы в грязь лицом со страху не шмякнулись и споры излишние по поводу Новгорода не затевали. Опричных немцев надо особо одарить. Многие лучше русских действовали. Не забыл арестовать Басмановых родичей? Да к Вяземскому приставь соглядатаев тайных. И на Псков!

С архиепископом расправились дьявольски изощренно. Когда рогатинами и копьями очистили полыньи, на мост приволокли полуживого старца чуть ли не в исподнем. Он лишился и белого клобука, и торжественной своей одежды. Вот сейчас пробил главный колокол для Васюка Грязного. Иоанн только глянул, а Васюк и без слов сообразил.

— Эгей, белую кобылу государеву изменнику! — скомандовал он опричникам, которые немедля привели под уздцы великолепного коня. — И гусли!

И гусли появились по мановению волшебной палочки.

— На своей свадьбе сыграешь! — захохотал Грязной. — Ну-ка подсадите жениха!

Он хорошо помнил, что Иоанн, когда Малюта сорвал с архиепископа клобук, что-то сказал смешное о скоморошьей свадьбе да еще для нее объявил денежный сбор и немало в тот день собрал и от друзей и от изменников.

— Задом наперед сажай да вяжи покрепче! — велел он Болотову.

Государь и Малюта держались поодаль, лишь наблюдая за издевательством ерничающего опричника.

— Задом наперед сажай! Чтоб не забывал, откуда едет и что потерял из-за своего предательства, да не ведал, куда везут и что его ждет! — орал Грязной. — Гудошники да скоморохи, веселитесь! Глядите, для кого свадьбу играете!

И Грязной ударил плетью белую кобылу по крупу, отчего она сделала прыжок вперед, страшно качнув тело старца, похожее на тряпичную куклу. Но этого уже ни Иоанн, ни Малюта не видели. Они повернули коней к Городищу, обсуждая время похода на Псков. Опального и опаленного новгородскими пожарами архиепископа, прежде чем вывести на московскую дорогу, еще долго гоняли по молчаливым улицам, будто вымершим и застывшим в испуге.

В последний раз обращусь к фрагменту из Николая Михайловича Карамзина. Лучше послушать музыку его прозы, чем моей, хотя, быть может, правильней было бы развернуть свою живописную картину. Ну, да случай, и не один, еще представится. Более классических фрагментов я использовать не стану.

Иоанн и Малюта за двойной цепью опричных стояли на крыльце княжьего дома, когда толпа новгородских мужей, непонятно по чьему выбору уцелевших, замерла, сжавшись в черный полукруг, который просто дышал ужасом. И произошло это двенадцатого февраля:

«В понедельник второй недели Великого поста, на рассвете, государь призвал к себе остальных именитых новгородцев, из каждой улицы по одному человеку: они явились как тени, бледные, изнуренные ужасом, ожидая смерти. Но царь воззрел на них оком милостивым и кротким: гнев, ярость дотоле пылавшие в глазах его, как страшный метеор, угасли. Иоанн сказал тихо:

— Мужи новгородские, все доселе живущие! Молите Господа о нашем благочестивом царском державстве, о христолюбивом воинстве, да побеждаем всех врагов видимых и невидимых! Суди Бог изменнику моему, вашему архиепископу Пимену и злым его советникам! На них, на них взыщется кровь, здесь излиянная. Да умолкнет плач и стенание; да утишится скорбь и горесть! Живите и благоденствуйте в сем граде! Вместо себя оставляю вам правителя, боярина и воеводу моего, князя Петра Данииловича Пронского. Идите в домы свои с миром!»

Какая музыка! Какой ритм! Какой речевой аромат! И как это не оценили в XIX веке! Вот как надо писать! Да нельзя — проклятое время по капле ушло! Удивительно, почему современники оставались холодны к такой восхитительной прозе?

Иоанн немедля после произнесения речи удалился от города дорогою на Псков, чтобы вместе с Малютой там совершить свой не менее жестокий суд. И суд тот ничем не отличался по горькой несправедливости от Новгородского.

«Скаски»

Лето после возвращения Иоанна из Новгорода и Пскова выдалось жарким, пыльным и мучительным. Чума и голод медленно и коварно подкрадывались к Москве, но еще не обрушились на люд столичный всей смертельной силой. Царь отдал распоряжение готовиться к походу на Ревель. Стало ясно, что открытое столкновение со Швецией неминуемо, а Швеция — противник серьезный.

— Шведа бить — не рыбу удить, — часто повторял Алексей Данилович Басманов — главный опричный стратег и воевода.

Однако теперь он не у дел, сидит, запершись в роскошно обустроенной избе, никуда носа не кажет, к себе никого не зовет, а царь видеть некогда первого и любимого друга не спешит. Между тем он опричнину придумал и в сердце Иоанна занял место наравне с князем Вяземским, долго никому не уступал самую высокую ступеньку у подножия трона. Без Басманова Разрядный, то есть Военный, приказ начал действовать с перебоями, но царь сие пока явственно не ощутил. Все двигалось по заведенному порядку, хотя железный механизм уже поскрипывал, будто в него кто песка подсыпал.

— Северные рубежи мы обезопасили навечно, — сказал Иоанн Малюте. — Измена в Новгороде и Пскове гадючью головку не поднимет. Ни поляки, ни шведы там поддержки не найдут. На очереди град наш стольный.

Новгородских изменников растыкали по тюрьмам и в столице, и в Александровской слободе. Весной Малюта из застенков не вылезал, вел розыск и днем и ночью. Царь нередко туда наведывался. Перебрали людишек без счета. Искали, кто Пимену пособник, кто поточнее показать на него может. Взяли однажды Василия — городового приказчика — на дыбу. Малюта его посчитал смышленым, а смышленые люди нестойки, ищут, как бы вывернуться и гибели избежать. Вот здесь и раздолье дознавателю. Ежели в наглую отрицаловку не уходит человек — обязательно ниточку даст, и ту ниточку лишь размотать остается. Погром в Новгороде подействовал на жителей, подорвав волю к сопротивлению. Оставшись один на один с заплечными мастерами и чувствуя, что выхода нет, мало кто наглухо запирался. На Василия почему-то Малюта крепко понадеялся и пригласил царя. Царь спустился в подвал, где располагался застенок, и сперва сам принялся расспрашивать.

— Правду откроешь — не просто живот сбережешь, а еще и награжу, — пообещал он городовому приказчику. — При дворе место получишь, воровать научат, и песни захочется тебе петь от жизни такой. Жить намерен али смерть кличешь?

Василий бухнулся на колени:

— Преблагий царь! Все поведаю, что знаю, ничего не укрою.

— Если ничего не утаишь, — улыбнулся довольный Малюта, — то рябины не отведаешь ни у меня в гостях, ни в аду.

Рябиной Малюта называл мелкие раскаленные камешки на железном листе. Упрямых ставил голыми ступнями, и несчастные были вынуждены подпрыгивать, как безумные. Однако желание одно, а умение сплести скаску — иное.

— Пимен меня к Курбскому посылал, — сразу признался Василий. — С грамотой. И в Москву я ездил к боярину, что на Неглинке живет.

— Врешь! — захрипел царь. — Обманываешь своего государя!

— Куда ездил к Курбскому? — спросил Малюта. — Где границу пересекал?

— Сначала в Дерпт пробрался, — ответил смышленый Василий. — А потом и далее берегом до Риги.

— Врешь! — опять воскликнул Иоанн. — На дыбу его!

Малюта сунул руки доносчика в хомут и вздернул. Василий взвыл:

— Обещали-и-и! Пропала моя головушка!