Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

шипами. Собственный голос предал. Вспомнилось далекое, зазвучал в голове голос Хинсдро.

«Тебе со мной считаться». Не посчитались. И уже вряд ли.

– И я бы ответил, – только и удалось шепнуть, накрывая руку своей. – На все.

Мальчик все глядел, похоже, думая, что грезит. Может и к лучшему, стало вдруг жаль, и все потеряло смысл. Что с ним сталось? Куда делись улыбка и румянец? Не… не станет ли сам он завтра мертвецом? Озинару терзали в последнее время чужаки. Что-то тут творилось дурное, жаль, не выходило понять, не хватало сил. Может… может, неспроста перестал приходить Вайго? Неспроста семь лет плен был одиноким? А ну как идет большая война? Что, если вся жизнь, положенная на то, чтобы никто пальцем не тронул Дом Солнца, была напрасной? Ладонь сжалась, блеснуло на пальце Хельмо золото. Гербовое золото, царев перстень! Подозрение обратилось в уверенность. И еще мучительнее захотелось вырваться.

– Пожалуйста, Хельмо! – Он не понимал, стенает ли, воет, цепляясь за теплые со сна пальцы? – Помоги мне хоть ты! Помоги! Пусть…

Кошка зашипела опять и оскалилась: «Уходи к бесам!» Но он произнес несколько простых слов, – те, что не пожелала выслушать девочка, от которой тоже пахло кровью, смертью и потерей. Так знакомо, так остро, словно… Ведь он так и подумал, увидев ее, но не ошибся ли?..

Хельмо выслушал без страха, но не кивнул. В глазах его горела скорбь, руку он отнял.

– Ты лишь снишься, – тихо сказал он. – Жаль. И жаль, даже во сне ты несчастен и бесприютен. Но скоро мы встретимся, я знаю.

И ему – мертвому – стало холоднее от неколебимости этого предсказания.

– Нет, нет… Пожалуйста, Хель…

Он знал: последний слог уже не получится, кончились силы. Кошка наконец не стерпела, с яростным воплем прыгнула на него – но упала в траву. А он уже обращался в сгусток дыма, и его неотвратимо, тысячей рук оттягивало назад. К воде.

Вскоре она обступила его со всех сторон. И он снова захлебнулся.

* * *

Хельмо все же сумел поспать, и долго: может, пригрелся с животными, а может, свое взяла усталость. Так или иначе, ему даже что-то пригрезилось – такое же промозглое и тоскливое, как явь. А проснувшись, он нашел на рубашке пятно темной крови. Чужой крови? Раны о себе не напоминали. Или Ринара полакомилась ночью птичкой?

Приободрившиеся солдаты тоже просыпались, здоровались, проходя мимо, звали к своим кострам: жалели одиночку. Хельмо отвечал рассеянными кивками, щурясь от света, все думая… пытаясь собрать неприятное сновидение целиком, как мозаику из закопченного стекла. Что-то упорно терялось, что-то самое важное, самое тревожное.

Почесывая шею под бородой, приблизился Черный Пес и пожаловался:

– Скверная ночка. – Зевнул, показав клыки. – Покойники вот снились.

Хельмо, вздрогнув, глянул ему в лицо. Оно не выражало ничего особенного.

– Похоже, и у тебя тоже? – Пират упер руки в колени. – Чего, акул видел?..

Хельмо, собираясь с мыслями, покачал головой. Сгорбился, запустил пальцы в волосы, бегло расчесал их – отметил, что засалились, вымыть бы. Взгляд скользнул по росистой траве и наткнулся на кровавую цепочку следов, ведущих куда-то прочь. Да, определенно Ринара никого ночью не ловила и не ела: следы человечьи. И теряются, кажется, у храма.

– Не акул, – прохрипел Хельмо, поднимая голову, и быстро нарисовал в воздухе солнечный знак. – Собирай-ка своих. Надо бы нам идти отсюда, да поскорее…

Последние осколки нашлись. Да, он действительно все вспомнил.

8. Дороже золота

После разговора в тереме они прощались еще раз, но через силу. Казалось, поняли друг друга, правда не оставили пустых обид. Не расстались врагами, не затаили ножей за спинами, договорились держать связь. Да, вроде все решили верно, но было погано. Дружба? Предал, опять. Слово чести? Не сдержал, отправил сдерживать другого, зная: Лисенку, в отличие от остальных троих, хотя бы совестно за то, к чему все пришло. И ему точно можно доверять не только с точки зрения «не предаст», но и с точки зрения «выстоит». Ведь может?

Но даже сейчас Янгред стискивал зубы, сжимал кулаки. Слова «вы, прежде всего, наш командир» уже не отрезвляли и не утешали; его душила злоба на себя – не настоявшего и не переломившего офицеров, а потом, при объяснении, еще и припомнившего Хельмо много дурного. И ни ясное небо, ни лазурные стены Инады, ни ласковый бриз не помогли с этой злобой совладать. А хуже грызло отчаяние.

Полученное письмо Янгред бездумно сворачивал раз за разом, пока не превратил в крошечный квадратик. Бумага была дешевая, мялась и рвалась по сгибам. Такая же тусклая, как текст. Безжизненные благодарности. Нелепые восхваления Хайранга – подстрекателя! Упрямые уверения, что все в порядке и будет только лучше. Напутствие… «Берегите себя».

Это он должен себя беречь. Должен, но не сможет. И просто не захочет.

Янгред швырнул письмо в воду. Оно тут же начало размокать и вскоре утонуло. Хотелось бежать или провалиться сквозь землю: тоска все сильнее выпускала когти, чтобы вот-вот впиться наглухо и обрушиться гневом на всех, кто рядом. Кого нужно вести домой, словно детей, а ведь треть старше него самого.

Конечно, будь у него выбор, он услал бы домой Хайранга и поступил бы, как велели честь и сердце. Свою тысячу он вдохновил бы биться до конца и победить, он побеждал превосходящего противника и с меньшей численностью. Но Хайранг был прав: армию нужно вернуть самому, ведь она зла на обман, дом ее уродлив и скуден, а дорога туда полна соблазнов. Тут Лисенок не справится, не дорос. Янгред не сомневался: не будь его, кто-нибудь вроде Дорэна уже подстегнул бы остальных действительно аннексировать долину, а то и что-нибудь еще. Поэтому – с ними, следя за каждым шагом, пресекая каждый опасный разговор, принимая на себя все недовольство. До Свергенхайма. Или…

Янгред напряженно всмотрелся в городские ворота. Вести, которых он с угасающей надеждой ждал, должны были принести оттуда. Только бы успеть, только бы хоть раз эти недоумки сделали то, что он потребовал, и сделали правильно. Не размениваясь на вопросы. Не разнюхивая. Не отнимая у него последний, жалкий шанс. У него и у других.

– Кхе-кхе… – Кашлянули в кулак, и на Янгреда упала знакомая тень. – Тут дошел слух, ваше огнейшество. От местных или еще от кого-то… желаете послушать?

Поморщившись от предупредительно-сладкого тона, Янгред устало повернулся, но даже не вынул босых ног из реки, возле которой сидел. Дэмциг. Вот кто отирался рядом, сверкая нагрудником, потной плешью и модным красным плащом.

– Да, мой друг, – от слов захотелось