Огневица - Анита Феверс

четвереньках, оскалив зубы. И Марию вдруг привиделось, что перед ним не человек, а огромная волчица с огненной шкурой…

* * *

Итрида впустила в себя волчицу.

Не так, как это бывало раньше. Не в клетку из собственных страхов и корявых ветвей навьего леса. Она открылась ей целиком, до самого донышка души, предлагая волчице свое тело как новый дом. Итрида отступила, позволяя зверю войти как хозяину. Волчица замерла, недоверчиво прядая ушами. С ее шерсти на землю сыпались искры. Зверь смотрел на Итриду пламенными глазами, похожими на камень, что слился с ее плотью, и дышал тяжело, как обычная собака. В местах, где шкуру задели когти Врановой госпожи, виднелись черная плоть и серая кость. Крови не было.

Волчица облизнулась и снова вывесила язык, тяжело дыша. Итрида нетерпеливо кивнула ей: Ренея уже вставала на ноги. Волосы ведьмы спутались и укоротились наполовину. Роскошное платье залепила грязь. По пальцам из-под рукавов струилась кровь. На перепачканном лице горели черные глаза – в них плескалась такая ярость, что Итрида почти ощутила, как она прожигает ее до костей. Черная самовила пошатнулась, но устояла и принялась плести новое заклинание, быстро вращая руками, словно лепила снежок.

– Ну же! – крикнула Итрида волчице.

И та прыгнула.

Огненная сущность ворвалась в нее, словно буря, сметающая все на своем пути. Татуировка на спине вспыхнула нестерпимой жгучей болью, и сильнее всего эта боль была там, где в теле Итриды мерцал осколок Огнь-Камня. Огневица изготовилась к темноте, к тому, что она исчезнет, сметенная чужим разумом, уснет и, возможно, больше никогда не проснется, а волчица отныне станет носить ее облик как собственную шкуру…

Но боль, растекающаяся от татуировки по всему телу, будто удерживала Итриду в Яви.

«Вот и подарочек Хранительницы Чащи пригодился», – мельком подумала бродяжница, и тотчас же мысль исчезла, сметенная необыкновенными чувствами.

Итрида ощутила, что стала кем-то большим, чем просто девица. Она выпрямилась, глядя на Вранову госпожу сверху вниз. Ренея взглянула на соперницу, да так и застыла, роняя обрывки неродившейся ворожбы. Итрида шагнула вперед и прорычала, скаля зубы:

– Кем ты возомнила себя, Опаленная?

– Я покорила тебя! – завизжала Ренея, пятясь. – Я отдала тебе крылья за свой огонь!

– Ты спалила их потому, что решила так сама. Захотела избавиться от той половины, что роднит тебя с самовилами. Возгордилась, решив, что этой жертвой сумеешь купить себе немного силы. Ты испачкала мое пламя своей жадностью!

Итрида оскалилась и присела, готовая прыгнуть. Ренея пятилась, не сводя глаз с Огневицы, и теперь в них плескались не ярость, а страх и неверие.

– Как ты смогла его приручить?!

Итрида не обратила внимания на слова противницы. Ведь она не приручала огонь – она стала им, не требуя ничего взамен. Приняла его как часть себя – и колдовское пламя обернулось не даром и не проклятием, а чем-то привычным, родным, чем-то, что было, есть и будет всегда.

Вранова госпожа споткнулась об обломки и упала на спину. Итрида взвилась в прыжке и приземлилась рядом. Глянула мельком, удивилась, что вместо широких волчьих лап в каменное крошево упираются женские ладони, и тут же позабыла об этом.

– Ты взяла частицу Подземного пламени, но тебе этого показалось мало. Ты возомнила себя создательницей, равной богам. Ты опорочила свой огонь, и я забираю его обратно.

Итрида открыла пасть и вдохнула. Она продолжала вдыхать, а черная самовила билась под ней, царапая ее лицо, крича и пинаясь, но Итрида была намного больше Ренеи – что ей укусы жалкой букашки? Итрида вдыхала до тех пор, пока Ренею не охватило сияние. Оно разгоралось все сильнее и наконец отделилось от тела черной самовилы и втекло в Итриду вместе с вдохом.

Итрида отступила, лишь когда последние отсветы сияния погас ли, а Вранова госпожа без сил раскинулась на земле. Где-то вдалеке раздались многоголосый вздох и испуганные крики. Взгляд широко распахнутых глаз Ренеи был устремлен в небо, а грудь едва под нималась. Итрида подняла голову и завыла. Мир содрогнулся, а люди попадали ниц, зажимая уши. Только черная самовила не шевельнулась даже тогда, когда из ее ушей потекла кровь. Когда вой стих, Итрида пошатнулась и упала на колени. Ее толкнула волчья морда, и Итрида оперлась на нее, чтобы встать.

«Теперь в тебе вся ее сила».

– Она мне не нужна.

«Уверена?»

Итрида кивнула и поморщилась от нахлынувшей тошноты. Подняла голову, мутным взглядом оглядываясь по сторонам. Увидала Храбра в обличье медведя, рвущего глотку упавшему Казимиру. Нашла Бояну, наматывающую хлыст на руку: у ее ног валялись четверо дохлых Опаленных. Тут и там виднелись серые холмики праха, невесть откуда взявшиеся. Потом Итрида увидела Мария: он бежал к ней, и лицо его было страшно. Все звуки казались бродяжнице приглушенными, будто в уши натолкали тряпок. Итрида тронула одно ухо и поморщилась: на пальцах осталась кровь, как у Ренеи, продолжающей безучастно разглядывать звезды. Все-таки человеческое тело слабо.

«Я хочу вернуться к Матери. Но смогу сделать это, только если ты дашь мне достаточно сил».

– Я должна отдать тебе всё?

«Нет».

Щеку Итриды неожиданно лизнул горячий язык.

«Я оставлю тебе ровно столько, сколько твое тело сможет вынести и не сгореть раньше, чем выйдет отпущенный богами срок».

Итрида открыла рот, чтобы сказать волчице, чтобы забирала к морокуну проклятое пламя… и не произнесла ни слова.

Она могла бы снова стать простой девчонкой из маленькой лесной волости. Отрастить волосы и надеть сарафан и кичку. Выйти замуж за лесоруба или охотника – Итрида была уверена, что Марий Болотник придумал бы, как вернуть эту мирную привычную жизнь.

Но ей вдруг вспомнились слова Кажены про то, что Беловодье – лишь шкатулка в казне драгоценностей целого мира. Итрида подумала, что тоже хотела бы однажды промчаться по полю цветущего вереска верхом на белом степном скакуне. Кажена Кожемяка отчаянно боролась за свою свободу, а у нее, Итриды, эта свобода уже была. Так стоило ли отказываться от нее?

А еще вряд ли Марий Болотник отпустит далеко единственную огненосицу на все Беловодье…

Итрида посмотрела в глаза волчице. Та склонила морду и осторожно прикусила ее запястье, сжимая зубы до тех пор, пока они не пропороли кожу. Волчица слизнула проступившую кровь, и ее раны стали затягиваться. В груди Итриды что-то резко натянулось, она охнула и пошатнулась, но лобастая волчья голова снова сунулась под ее руку поддерживая.

Боль медленно ослабела, а после и исчезла вовсе. Теперь ее – впрочем, больше не ее – огненная волчица выглядела холеной и лоснящейся. Она положила тяжелую жаркую голову на плечо Итриды,