Лягушки - Владимир Орлов

— Добрый день, Эсмеральдыч, — произнёс Ковригин. Не без робости произнёс.

Эсмеральдыч читал "Советский спорт", от футбольного отчёта о проигрыше "Амкара" (заголовки в газете — жирнее текстов) глаза не отвёл, а мельком взглянул в оптическое устройство, возможно, помогавшее ему рассматривать обувь клиентов.

— А-а-а! Проезжий. Я уж не помню, куда и откуда. Сегодня-то обратно, что ли, в пункт отправления?

Ковригин предполагал в Эсмеральдыче большей осведомлённости или даже способностей к пророчествам. Похоже, и спрашивать его о доверительном свидании в бане не имело смысла. А Эсмеральдыч, мгновенно потеряв интерес к обуви Ковригина, вернулся к чтению "Советского спорта", вышептывая при этом со сменой интонаций, от умилительной до бичующей, слова: "аммиак" и "карбамиды". Ковригин знал, что из этих слов сложено название пермского клуба "Амкар", и был удивлён. В прошлый раз чистильщика волновали английские клубы — "Астон Вила" и "Ливерпуль", а тут вдруг — "Амкар"! Да и Эсмеральдыч ли сидел нынче в будке? Ковригин всмотрелся в лицо гуталинных дел мастера. Вроде бы черты лица его измельчали, на лбу прибавились морщины, но нос оставался клювом. Впрочем, если в будке сидел нынче, скажем, брат знакомого Ковригину чистильщика, то и его можно было именовать Эсмеральдычем.

— С вас полторы тысячи, — сказал Эсмеральдыч.

— Долларов? — спросил Ковригин.

— У вас их и нет. Рублей.

— За что? — спросил Ковригин.

— За шнурки.

— Какие шнурки? — удивился Ковригин.

— Чёрные. Не за коричневые же. Или бежевые. Эти бы не подошли к вашим штиблетам.

— А зачем мне лишние шнурки? — спросил Ковригин.

— На всякий случай, — сказал Эсмеральдыч.

— Ну, если на всякий случай. Тогда конечно, — сказал Ковригин и протянул Эсмеральдычу полторы тысячи.

— Ну, спасибо. Но этак и на "карбамиды" не соберёшь. Что уж тут мечтать об "Астон Виле"? Проезжих у нас случается мало, и не для каждого из них отряжают "хвоста".

— За мной пущен "хвост"? — спросил Ковригин.

— Иначе стал бы я продавать вам чёрные шнурки? — сказал Эсмеральдыч. — "Хвоста", может, и нет, но вы уверены в том, что за вами установлена слежка. Вы бы даже расстроились, узнав, что слежки нет. У вас уже шнурок в левом башмаке лопнул от усердия. От ваших приседаний в надежде обнаружить шпика.

Ковригин взглянул на левый ботинок, действительно, шнурок в нём лопнул, но, может, был оскорблён чьими-то ножницами ещё в гостинице, а Ковригин до сих пор эстетических дефектов в своём наряде не обнаружил. Печально, печально… Чистильщик же снова бормотал: "карбамиды…", "на шестой минуте…", а подняв глаза, будто бы удивился присутствию вблизи его будки проезжего в Аягуз.

— Ах да, вы ведь хотели насчёт бань… — сказал он.

— Что насчёт бань? — очнулся Ковригин.

— Насчёт пара, — сказал Эсмеральдыч. — Пар закончился всюду. Сегодня короткий день. Но после девяти вечера пар будет в "Лягушках". Там случается хороший пар. Есть небольшие серные купальни в нишах. Есть стамбульско-гаремные с мрамором. Вы успеете. Ваш поезд отходит в Москву в половине первого ночи. Не исключено, что он прибудет в Синежтур с опозданием…

— Спасибо, — сказал Ковригин. — За банные справки оплата у вас какая?

— Для вас никакая. Город и так вам обязан.

— Чем же? Из-за чего? — удивился Ковригин. — Не из-за пьесы же?

— Не из-за пьесы, — сказал Эсмеральдыч. — Не из-за пьесы.

— Неужели из-за Древесновой? — воскликнул Ковригин.

— Уж точно не из-за Древесновой, — нахмурился Эсмеральдыч.

— Из-за чего же тогда. "

— Не имею полномочий, — сказал Эсмеральдыч. — И очередных знаний. Извилины склеены, язык заколдован.

— Темните вы, Эсмеральдыч…

— Между прочим, уважаемый Александр Андреевич, — сказал чистильщик, — в прошлый раз я вам ни про какую Древеснову ничего не говорил. Я и не знал, что она в Синежтуре есть. Я лишь советовал вам не заклиниваться на таких личностях, как Хмелёва или Ярославцева. Теперь вы хотите что-то узнать о Древесновой, но мне нечего сказать о ней. Древеснова — ваше изобретение.

— Вряд ли, — мрачно сказал Ковригин. — Но о ставках-то я услышал именно от вас. И до сих пор не могу выяснить, в чём их смысл…

— Сам рад был бы знать, в чём их смысл и к чему они приведут, — воскликнул Эсмеральдыч, — но, увы, знания об этом из меня отозваны…

— "Извилины склеены, язык заколдован" — так, что ли?

— Вроде того, — кивнул Эсмеральдыч. Шипение раздалось из будки Эсмеральдыча.

На мгновение Ковригину почудилось, что шипение это происходило и не из Эсмеральдыча, а из некоего мелкого бесформенного существа или предмета, сменившего чистильщика на посту при гуталине, но нет, через секунды Эсмеральдыч в картузе Лионского таможенника возродился в будке и в сознании Ковригина, строго поинтересовавшись:

— А с чего бы проезжему в Аягуз человеку запускать нос в дела чужого города?

— Хочу наладить здесь производство дирижаблей, доступных среднему классу, — сказал Ковригин. — Вы-то, небось, сюда на работу на дирижабле прилетаете?

— На каком ещё дирижабле! — возмутился Эсмеральдыч, а Ковригин почувствовал, что впервые в беседах с ним чистильщик обуви растерялся. — Какие тут могут быть дирижабли? Гуталину не желаете?

— Не употребляю, — сказал Ковригин.

А Эсмеральдыч снял крышку жестяной банки, посыпал чёрный крем приправой "Вегета" и столовой ложкой стал ублажать свою плоть.

— Есть и новейшие средства ухода за обувью, — сказал Ковригин.

— Они для рекламных пауз и прокорма нищих актёров, — поморщился Эсмеральдыч. — И запах их отвратителен. А я — консерватор, мне мил старый добрый гуталин.

И было видно, что он наслаждался старым добрым гуталином, покрякивая от удовольствия, облизал первую жестянку, выкушал вторую, эту — полив коричневой жидкостью из фляжки, принялся за третью банку… Ковригин подумал, что вот-вот случится новое преобразование Эсмеральдыча (впрочем, новое ли и преобразование ли, минутами раньше Ковригина мог ввести в заблуждение оптический обман), и Эсмеральдыч зашипит или закурлыкает. Или примет его, Ковригина, за афроамериканца. Однако метаморфоз не произошло. Просто, видимо, наступил обязательный для распорядка дня Эсмеральдыча момент кормления. Или же поеданием гуталина Эсмеральдыч пытался истребить в себе растерянность. Либо даже страх.

— И выходит, что у вас обувь неряшливая, — сказал Эсмеральдыч (успокоился, стало быть). — Хотя человеку, ползающему подземными ходами и тайниками в стенах, и гуталин не обязателен…

— Именно. Предпочёл бы банки с икрой, — сказал Ковригин. — А на столовые ложки согласен. Но что-то вы сегодня ко мне не расположены. Нежели из-за гуталина? Или из-за неряшливой обуви?

— Я принимаю любые людские особенности и чудачества, — сказал Эсмеральдыч. И запустил в левую ноздрю откормленного дождевого червяка. Тот подёргался, будто протестуя, но сейчас же сам ввинтился в мокроту ноздри. — И в чём же, скажите на милость, выразилось мое сегодняшнее нерасположение к вам?

— Ни одной подсказки. Прежде вы были щедры на подсказки. Нынче ни одной…

— Так уж и ни одной?

— Ну, если только принять во внимание слова о коротком дне в парных города и о том, что в "Лягушках" имеются серные и восточные бани… — сказал Ковригин. — Но эти сведения не особо важные…

— Стало быть, вы были не слишком внимательны сегодня, и вам впрямь следует уезжать из Синежтура, — сказал Эсмеральдыч. Слова его тут же были искажены спазмом или всхлипом, сменившимся чиханием, от чего будка затряслась и будто сдвинулась с места, подтвердив способность предметов ходить ходуном. Отчихавшись, Эсмеральдыч принялся похихикивать и будто млел от удовольствий: — Знает дело, стервец! Щекочет дерзко, но ласково. Способный нынче попался!

— А вот в Москве входят сейчас в моду виноградные улитки, — сказал Ковригин.

— Эко дело! И в Журине, говорят, Турищевы разводили улиток. Да что толку! Вот и поезжайте в свою Москву! Там ваше место. Там ваш пост. Там уже началось шевеление. Лохматый зашевелился… А в красные бархаты не верьте…

На часозвоннице Верещагина у Плотины колокол принялся напоминать гражданам о ходе календарного времени.

— Вы меня заболтали! — возмутился Эсмеральдыч. — Из-за вас ни один клиент ко мне не подошёл.

— А козлоногий со свирелью вовсе не пользуется обувью, — сказал Ковригин. — Как и некоторые иные существа…

— Что ещё за козлоногий? — насторожился Эсмеральдыч. — И что это — за иные существа? У нас все нуждаются в обуви. Даже ваша Древеснова!

— Что вам далась эта Древеснова? И с чего вы взяли, что она — моя? — обиделся Ковригин. — И чем она так напугала город?

— Всё, — сказал Эсмеральдыч. — Лавка закрывается. Замечу лишь, что серные бани в "Лягушках" радуют любителей не каждый день. Да и то — не всех. Адью…