Святой Грааль - Юрий Никитин

Двое стариков переглянулись, один жестом велел сесть, сказал дряхлым голосом:

— Меня зовут Борян, это мой брат Борис, а это сестра Боруня. Мы дети Борея, внуки Бора. Мы старшие волхвы племени...

— А где сын Агафирса? — перебил Олег. — Я бы хотел повидаться с ним. Ведь это Тавр, верно?

Старики снова переглянулись, а Боруня спросила резко:

— Откуда ты знаешь его имя?

Олег помедлил, посмотрел на поблескивающие камни в стенах пещеры:

— Из всех сыновей Агафирса... лишь Тавр был не воином, а мыслителем. Остальные его презирали, им бы только нестись по степи на горячем коне, догонять оленя, а еще лучше — сшибиться грудь в грудь с противником в смертной схватке...

Старуха смотрела неверяще, Борис кашлянул, спросил недоверчиво:

— Зачем тебе Тавр? Он стар, его не беспокоят. Он вместе с племенем, а здесь лишь передовой отряд.

Они смотрели ожидающе, Томас тоже не сводил глаз с калики. Олег улыбнулся, развел руками:

— Мне хотелось бы с ним повидаться. Уверен он бы обрадовался!

После долгой паузы Борис произнес неуверенно:

— Ты говоришь так, как говорил Агафирс, как говорили его сыны, как говорит все еще Тавр. Теперь это священный язык волхвов, простой народ, как и князья, уже говорят иначе. Откуда ты его знаешь?

Олег широко улыбнулся, глазами показал на Томаса, ответил почти весело:

— Пора бы уже догадаться.

На него смотрели три пары вытаращенных глаз и три распахнутых рта. Олег махнул рукой, помрачнел, сказал невесело:

— Вы правы, что не выходите наверх. Там льются реки крови, люди режут друг друга с такой лютостью, что самые хищные волки и гиены выглядят рядом с ними невинными овечками! Убивают целые племена, как на скотобойнях. Убивают женщин и детей. Народ бьется с народом, племя с племенем, род с родом, семья с семьей, брат с братом. Даже один человек бьется насмерть сам с собой, не зная уже где правда, а где кривда!

Они молчали все трое, смотрели внимательно. Незнакомцы чересчур загадочны, а волхвы умеют смотреть и слушать, оставляя поспешные решения незрелой молодежи.

— Возможно, — сказал Олег совсем невесело, — боги вас держат здесь как семена. Вдруг люди перебьют друг друга? К тому идет. Тогда заселите просторы земли мирным добрым народом. Ведь вы давно уже не те звери, которые бежали в эти пещеры от других зверей, еще более лютых...

Старуха недовольно завозилась, прервала сварливо:

— Мы никогда не были зверьми!

Олег покачал головой, глаза были сочувствующими:

— Были. Чего стыдиться? Гордиться надо, из зверей стали людьми! Увы чаще бывает наоборот... А вы драчливость, свойственную детям, оставили детям.

Он покосился на Томаса, и трое волхвов последовали за его взглядом. Томас сидел на обломке скалы надменно-гордо, сурово смотрел поверх голов старцев. Он был мужественно красив, на голову выше волхвов, в плечах вдвое шире, грудь широка и выпукла, а живот как у жука — плоский, в валиках мускулов.

Борис вздохнул, с укором посмотрел на Олега:

— Но ты не драчливый зверь?

— Я волхв, — напомнил Олег. — Однако мир не состоит из волхвов.

Они помолчали, погрузившись в раздумья. Олег с печалью рассматривал чистые кроткие лица. Со времен Великого Исхода, о котором народ не знает, никто не воевал друг с другом. Были стычки, были убийства, но из-за ревности, зависти, однако агафирсы не знают кровавых сражений друг с другом. Хватает изнурительной войны с подземными чудовищами, чтобы думать еще и о том, как убивать друг друга. Таким нельзя наверх, их там и куры загребут!

Внезапно Борис вздрогнул, словно его грубо разбудили, спросил торопливо:

— Ты хочешь вернуться наверх?

— Должен, — ответил Олег невесело. — Кто-то пашет, а кому-то надо

воевать. Мир все еще жесток.

Борис покосился на Боруню, она сразу вскинулась, сверкнула очами:

— Отпускать вас нельзя! Наверху не должны знать о нашем народе. Что, если верхние жестокие народы ринутся сюда? Здесь погибнет все. Ты угадал, мы давно разучились воевать. Правда, у нас есть кое-что... Но не станешь же прятаться всю жизнь. А сами мы не умеем убивать людей.

Томас презрительно фыркнул, гордо расправил плечи. Он убивал поганых сарацин десятками, и прочих, кто оказывался на пути победоносных войск почитателей Христа.

Олег напрягся, Томас непроизвольно пощупал свой отсутствующий мешок.

— Наверху народ жесток, ответил Олег осторожно, он тщательно подбирал слова. — Но сюда никто не сунется... наверху боятся темноты даже взрослые. Пугаются темных сараев, боятся ночного леса... Но сюда не сунутся уже потому, что наверху много богатых стран! Вы богаты лишь мудростью, но ее не унесешь в мешках. У вас просто нет вещей, которые ценят захватчики!

Томас с жалостью смотрел на дряхлых волхвов. Наверху все страны открыты для грабежа. Какой сумасшедший сунется в эти жуткие пещеры, чтобы отобрать у нищих медяки?

Они все пятеро сидели молча, даже Томас почти не шевелился. Воздух в пещере стоял плотный, тяжелый. Томас чувствовал себя в нем расслабленно и сонно, как в теплой воде.

Олег зорко следил за лицами волхвов, внезапно взял из рук Томаса мешок, протянул Борису:

— Мудрый, ты здесь самый старший. Помоги разгрызть мне этот орешек.

Борис не притрагиваясь к мешку, сказал недоумевающе:

— Орешек? Там медная чаша, которую выковали семь лет тому... С кулак размером, по ободку идет надпись на арамейском, ножка чуть смята...

Со вздохом он взял мешок, пощупал чашу сквозь плотную ткань. Томас смотрел на старца с великим уважением, а тот прислушался, вскинул голову, остро посмотрел в глаза Олегу. Олег кивнул, и старый волхв, не отрывая пристального взгляда, сунул руку в мешок, нащупал чашу, застыл.

Борян и Боруня поглядывали на старшего брата с беспокойством, слишком странное у того было лицо, косились на заинтересовавшегося Томаса. Тот даже привстал, заглядывая в мешок.

— Чую неведомую мощь, — проговорил Борис очень медленно. Лицо его было отрешенное, словно он проникал взором далеко за каменные стены. — Великая сила заключена в этой чаше... но я не могу понять...

— Насколько великая? — спросил Олег напряженно.

Борис все еще смотрел вдаль, голос прозвучал как идущий из далека:

— Смертным трудно судить, а мы, хоть и Великие Волхвы, лишь смертные... Мог бы лучше сказать Тавр, в нем течет кровь богов... Еще лучше сказал бы сам бессмертный Агафирс...

Олег тяжело вздохнул, и Томас, метнув на его потемневшее лицо острый взгляд, понял, что Агафирс тоже не сказал бы. А если Агафирс мог бы сказать, то он, калика по имени Олег, сказал бы еще раньше.

Вдруг глаза Бориса расширились. Его рука в мешке задергалась, будто он старался охватить чашу всей ладонью, а глаза не отрывались от Олега, в них было безмерное удивление. Олег нехотя кивнул, соглашаясь с чем-то важным, что старший волхв узнал благодаря Святому Граалю, тут же движением головы указал на могучую фигуру Томаса, отрицательно качнул из стороны в сторону.