Святой Грааль - Юрий Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олег бережно опустил бочку возле стола, легким ударом вышиб дно. Одуряющий запах шибанул в ноздри. Томас охнул, жадно ухватил ковш побольше. Лицо Бурлана стало обреченным. Олег, глядя на хозяина, кивнул:
— Что делать, я не люблю кипрского. Добрался, попробовал... Нет, думаю. С детства любил сладкое. Церковный кагор в самый раз! Отправился за ним, но где-то сбился с дороги... Надеюсь, вам не очень нужны были те картины, что украдены из Иерусалима? Они испортились, когда на них рухнули мраморные статуи, украденные в Месопотамии или в Вавилоне... Они бы не рухнули, но я поскользнулся на потеках драгоценного розового масла, когда нечаянно зацепил те бочки, сослепу приняв их за орнамент на стене...
Томас пил много и с удовольствием. В голове была странная легкость, пустота. Звуки становились то громче, то тише. Даже зал вроде бы то сужался, то расширялся, а факелы то бледнели, то вспыхивали так ярко, что глаза жмурились сами собой. Протянул руку к мясу, но пальцы вытянулись на несколько саженей, а блюдо оказалось вовсе на другом конце стола. Он пьяно захохотал, схватил большой кусок, едва не выронил, поймал на лету, с ревом вонзил зубы.
В зале остались три воина. Они теснились в дверях, готовые в любой момент удрать. Когда Томас уронил мясо, переглянулись, один попятился и потихоньку побежал вниз по ступенькам. Если эти двое напьются, то разнесут замок, как собачью будку. То ли стены из песка, то ли эта пара пришла из ада за душой хозяина?
Олег пожирал мясо, запивал вином, зачерпывая ковшиком. Бурлан мелко дрожал, не решаясь встать из-за стола. Он знаками показывал слугам почаще подавать на стол, паломники поглощали горы рябчиков, оленьи окорока, говяжьи вырезки, запивали водопадами вина. Томас раскраснелся, щеки лоснились, глаза блуждали. Он внезапно заорал диким голосом походную песню о Ронсевальском ущелье. Посуда затряслась, с потолка посыпалась крупная пыль с мелкими камешками, а третья стена сухо треснула — от изогнутого свода и до пола пролегла извилистая трещина.
Томас сделал Бурлану подбадривающий знак, и тот запел дрожащим голосом, похожим на блеянье старого козла. Томас нахмурился, он помнил голос Бурлана другим, не издевается ли над ним хозяин, не передразнивает ли гостей, что просто недопустимо для любого европейца, даже не просвещенного, а уж для цивилизованного, коими являются благородные рыцари войска Христова...
В дверном проеме остался один воин, да и тот пятился, пугливо задирал голову, глядя на потрескивающий потолок. Томас на миг умолк, набирая в грудь воздуха, из коридора донесся топот убегающих ног. Томас с жаром в сердце запел о последней битве Роланда, когда он разил сарацин любимым мечом, пощады от них не желая. Поперек трещины пролегла еще одна — пошире. Посыпались камешки. Олег похлопал Томаса по плечу, указал на трещину, поднялся:
— Спасибо, хозяин за прием. Это по-нашенски! Все для гостей. Но пора и честь знать. Сэр Томас, забирай чашу, пора в путь.
Бледный Бурлан кое-как вздел себя на ватных ногах. Доспехи на нем звенели как посуда в телеге, когда конь несется вскачь по лесной дороге через пни и колоды. Томас провозгласил упрямо:
— А я желаю гулять!.. Умереть, так захлебнувшись в бочке с вином!
Он звучно икнул, поспешно зачерпнул вина, осушил. Олег похлопал по плечу, сказал предостерегающе:
— Сэр Томас! Прошлый раз, когда мы гуляли, весь город разрушили... Нехорошо!
— И здесь... ик... раз-р-р-рушим...
Ковшик в его руке смялся как листок лопуха. Он отшвырнул негодующе, полапал не глядя по столу, нащупал блюдо, где совсем недавно лежал жареный кабанчик.
— Нехорошо, — повторил Олег укоряюще. — Тебе было велено в наказание сорок поклонов и поститься два дня без вина, а мне, язычнику, наказали принести в жертву Перуну две овцы, одного козла и троих христиан! Если и сейчас накажут, то где я тут найду овец и козла? Хорошо, хоть христиане...
Он уставился мутным взором на последнего отважного воина, что стойко загораживал дверь, несмотря на то, что рядом зияли страшные проломы в обеих стенах, куда проехали бы по два всадника в ряд. Воин побледнел, всхлипнул, его словно ветром унесло, лишь прогремела частая дробь каблуков, а внизу хлопнула дверь.
— Да и тебе, — продолжал Олег увещевающе, — легче гореть в аду, чем протерпеть два дня без вина! Пойдем.
Томас в трагической рассеянности, думая над словами калики, сворачивал в трубку железное блюдо, снова бережно расправлял, как помятый пергамент, тут же сворачивал снова. Взор его оставался мутным. Олег поднял его за плечи. Томас в последнем проблеске сознания сгреб чашу, прижал к груди обеими руками. Олег повернулся к Бурлану:
— Вели быстро подать двух коней в запас! С одеялами, едой на неделю. И собери ему доспехи, вы с ним одного роста. Да побыстрее, а то он все разнесет!.. Он и Храм Соломона разрушил, и сады Семирамиды... и Вавилонскую башню... вторую, которая поменьше...
С его помощью Томаса облачили в полный рыцарский доспех. Олег торопливо вывел рыцаря из здания. Пол качался как морские волны, впереди мелькали тени, головы высовывались и пропадали. Все двери были распахнуты, со двора слышалось ржанье, испуганные вопли.
Олег свел Томаса с крыльца, обнимая за пояс. В темной ночи при красном свете факелов метались люди, таскали мешки, седельные сумки. Двое оседланных коней прыгали, испуганные факелами и криками, пытались вырвать поводья.
Самые отважные рискнули подвести коней к крыльцу, Олег помог Томасу взобраться в седло, воткнул ему в руки поводья. Томас тут же начал клевать носом, Олег с ужасом чувствовал как быстро тяжелеет собственное тело. Ноги стали как чугунные, во рту пересохло, язык царапал горло.
— Исполать, — пробормотал он, — провож-ж-ж-жать не надо...
Уже в седле он взял из руки Томаса поводья, послал коней шагом к пролому. Раскатившиеся глыбы убрали, но ворота оставались посредине двора. Кузнецы и плотники при свете факелов сдирали железные скобы и полосы, растаскивали тяжелые бревна. Завидев приближающихся странников, которые вышибли ворота, бросили ломы и разбежались.
Быстро теряя силы, Олег в страхе косился на Томаса. Тот качался, наконец лег на конскую гриву. В проломе стучали топоры и молоты. Олег подумал вяло, что сейчас они с отважным рыцарем не отобьются даже от воробьев.
Внезапно стук резко оборвался, тени мелькнули и пропали во тьме. Кони освобожденно вынеслись из-под каменного свода, бодро понеслись в ночь. Холодный воздух пронизал до костей, Олег съежился, чувствуя себя как с содранной кожей. Он покрепче вцепился немеющими пальцами в тяжелые, cловно намокшие бревна, поводья, из последних сил ударил пятками коня.