Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

Я Вам не отвечала, милая Полинька, не имея минуты свободной… Так обстоятельства повернулись, что Ваше присутствие и путешествие со мной расстроилось бы во всяком случае. Теперь (в конце октября) я еду в Рим в дом моей приятельницы или лучше друга Княжны Четвертинской и проживу с ней и у ней всю зиму. Вы видите, что Вы не могли быть и ехать со мною. Быть может, оно и лучше, что Вам теперь нельзя. Придет время, мне необходимо надо будет ехать с кем-нибудь, и тогда я обращусь к Вам. Теперь же ехать Вам со мною против желания [?] было бы совсем не хорошо и мне крайне неприятно. Не горюйте, душа моя… Я уверена, что позднее мы поедем вместе и очень приятно, и Вы с покойной совестью, что сделали то, что считали своим долгом и что было сделать нелегко. Я знаю, что Вы всегда рады все сделать для меня, но… я не есть Ваш долг; я только Ваша любовь. Ну, а Вы знаете жизнь. Живи не как хочется, а как Бог велит.

Е. В. Салиас – А. П. Сусловой-Розановой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.

…Милая моя, мы с графиней очень часто о Вас говорили, от всей души жалеем Вас, что Ваши дела плохи и Вы не в состоянии их поправить. Теперь Вы думаете, не пришлось бы дом продавать, что ж тогда у Вас останется на старость лет, даже угла своего не будет. Постарайтесь его удержать всеми силами.

Знавши, как Вам нужны деньги, графиня еще больше сокрушается, что не может Вам послать. У ней ни гроша. Такой год тяжелый для всех…

Прощайте, моя дорогая, не сердитесь, что долго не отвечала, все поджидала денег, но увы…

Ваша Груша

Мне гораздо лучше, милая Полинька, но едва перехожу через комнату и едва пишу – Вы видите по почерку. Варенька Новосильцева очень больна, по-моему, близко к концу. В Москве все мои сверстницы умерли. Такого конца и себе жду, при моей слабости и малая болезнь сломит меня. При первом получении денег я Вам уделю, что могу. А теперь целую Вас от всего сердца… мучусь, что и Вас в свое безденежье увлекла. Господь с Вами. Любящая сердечно Е. Салиас.

Е. В. Салиас – А. П. Сусловой-Розановой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.

Вообще это была «мистическая трагедия». Помните ли Вы хорошо «Униженных и оскорбленных»? Там есть отец жениха Наташи, старый князь Валковский. И сказано: «он любил (или был в связи) с молодой, прекрасной собой женщиною, чрезвычайно религиозной и стильной, и которая была необыкновенно развратна», чуть ли не прибавлено «противоестественною формою разврата». Мне всегда казалось, что это он написал о Суслихе.

Но к ней подходит и Дуня, сестра Раскольникова, «Аглая». Только «Грушенька» – ни-ни-ни: Грушенька вся русская, похабная. В Суслихе – ничего грубого, похабного.

Ах, это удивительная женщина… Любя и ласкаясь, я говаривал: «Ах ты моя Брюнегильда и Фринегильда».

Ее любимый тип в литературе и мифах – Медея, когда она из-за измены Язона убивает детей.

Суслиха вполне героический тип. «Исторических размеров». В другое время она – «наделала бы дел». Тут она безвременно увядала. Меня она никогда не любила и всемерно презирала, до отвращения; и только принимала от меня «ласки».

Без «ласк» она не могла жить.

К деньгам была равнодушна. К славе – тайно завистлива. Ума – среднего, скорее даже небольшого. «Но стиль, стиль…»

Поразительно, что в 37 лет покоряла 40–50-летних. С нею никто не спорил никогда, не смел. Да всякие возражения ее и оскорбляли безумно. Она «рекла», и слушали и тайно восхищались (я думаю) стилем.

– Аполлинария Прокофьевна…

– Поленька…

В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому. С. 113–114.

По поводу Сусловой Розанов вспоминает один образ из «Униженных и оскорбленных» – ту графиню, о которой рассказывает Ивану Петровичу князь Валковский. В романе о ней говорится: «…Красавица первостепенная; что за бюст, что за осанка, что за походка. Она глядела пронзительно, как орлица, но всегда сурово и строго; держала себя величаво и недоступно. Она слыла холодной, как крещенская зима, и запугивала всех своей недосягаемой, своей грозной добродетелью… Она смотрела на всех бесстрастно, как абесса средневекового монастыря… И что ж? Не было развратницы развратнее этой женщины… Барыня моя была сладострастна до того, что сам маркиз де Сад мог бы у нее поучиться… Да, это был сам дьявол во плоти, но он был непобедимо очарователен» и проч. Этот отрывок, по мнению Розанова, мог бы послужить наилучшей характеристикой Сусловой, хотя фактически он и не имеет к ней отношения: «Униженные и оскорбленные» написаны до встречи Достоевского с «Полиной». Но указание Розанова, тем не менее, чрезвычайно важно для понимания личности Сусловой.

Он сравнивает ее и с другими героинями Достоевского, связь с которыми уже может быть вполне реальной. «К ней подходит и Дуня, сестра Раскольникова, и Аглая. Только Грушенька – ни-ни-ни. Грушенька вся русская, похабная. В Суслихе – ничего грубого, похабного…»

Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 153.

Аполлинария Прокофьевна Суслова была одним из сильных увлечений Достоевского, и он изобразил ее в героине своей повести «Игрок», а также в «Братьях Карамазовых» в образе героини Екатерины Ивановны – инфернальной женщины, мучившей Дмитрия Карамазова. Аполлинария Прокофьевна Суслова была старше отца почти на двадцать лет. Когда-то она была, как папа пишет, очень красивой, но характер, как он говорил, у нее был невозможный, и она, уехав от него, не давала ему развода, несмотря на то, что он для получения развода брал вину на себя.

Розанова Т. В. Воспоминания // Русская литература. 1989. № 4. С. 170.

Розанов утверждает, что Суслова не была умна, но отличалась совершенно исключительным очарованием, каким-то властно-пленительным «стилем» женственности. Холодно-чувственная, она, видимо, оставалась «мучительницей» и в страсти, являя и здесь какие-то отклонения от нормы, неправильные изгибы своей сложно-изломанной натуры. Через тридцать лет Розанов не может без глубокого волнения и какого-то острого восхищения вспоминать прельстительность этой странной женщины – не то «Екатерины Медичи», не то «хлыстовской богородицы».

Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 154.

Нет, это не доподлинная Суслова – та, которую рисуют дочь Достоевского, Розанов и вслед за ними, в плену у них, Леонид Гроссман. Что бы с ней ни случилось в годы 70-е, ближе к моменту ее брака с Розановым, каковы бы ни были те события, которые могли на нее так сильно повлиять, чтобы она стала хоть отдаленно похожа на портрет розановский, – для Достоевского и с Достоевским она была другая…

Долинин А.