Аламут - Джудит Тарр

— Обязанности часто скучны. — Сайида проверила воду для мытья посуды в чане, который стоял на очаге и был достаточно велик, чтобы можно было наполнить бассейн. — Привлекательными их делает гордость: выполнять их хорошо и знать их.

— Тебе это нравится?

— Это то, что я делаю. Фахима говорит, что я хорошо справляюсь.

— Он тоже так говорит.

— Халид?

— Айдан. — Марджана произнесла это почти сердито. — Как будто он может знать.

— Он замечает такие вещи. Таков его обычай. Я полагаю, что это потому, что он франк. Они странно относятся к женским делам.

— Он вообще странны. — Марджана встала перед Сайидой, преградив ей дорогу к бассейну. — Покажи мне, как.

— Зачем, ради всего в мире, тебе потребовалось… — Сайида осеклась. — Ну хорошо. Смотри, и увидишь.

К тому времени, как они управились, они перетряхнули кухню и зал и вычистили их от края до края. Марджана занималась делом с редкостным пылом; недостаток умения она с лихвой возмещала рвением.

Когда каждый дюйм был выскоблен и дочиста отмыт, Сайида прислонилась к стене и отерла лоб. Марджана протянула ей чашку. В ней булькал шербет, густой и кисловато-сладкий, именно такой, какой она любила. Сайида уставилась на него.

— Мы могли бы воспользоваться магией.

— Мускулы лучше. — Марджана посадила Хасана на бедро. Она выглядела раскрасневшейся, взъерошенной и почти счастливой. — Ты хочешь вернуться домой, не так ли?

Конечно, она знала. Сайида была чуть растеряна: она искала способ сказать это. Было похоже, что Марджана узнала об этом сразу же, как это пришло в голову Сайиде.

— Да, — ответила Сайида. — Я хочу домой. — Теперь это было сказано. Она чувствовала себя на удивление легкой, удивительно взволнованной.

Марджана протянула к ней руки; она отшатнулась. Они поглядели друг на друга.

— Ты должна вернуться сейчас, — сказала Марджана, — если собираешься возвращаться вообще.

Сайида покачала головой.

— Я не могу. — Она посмотрела на свой халат, на свои волосы.

— Я не могу вернуться в таком виде.

— Значит, вымойся, — ответила ифрита. — А потом мы отправимся.

Сайида сглотнула. Это было больше, чем то, за что она торговалась. Хотя она должна была знать. Она знала Марджану.

— Ты пойдешь со мной?

— Ты этого хочешь?

Сайида кивнула. Руки в нее были холодными, но лицо горело.

— Он должен знать, как это было. Чтобы… чтобы он мог решить.

— Развестись с тобой?

— Или принять меня обратно.

— Мне казалось, — промолвила Марджана, — что решать должна ты.

Сайида улыбнулась, не слишком потрясенно; теперь пути назад не было.

— Я знаю. Ему это нужно.

— Это нечестно.

— Нет, — ответила Сайида. — Но это любовь.

Марджана покачала головой. Она не понимала. Быть может, это человеческая вещь. То, что мужчина дает, хотя кажется, что он берет; то, что женщина может выбирать, предоставив выбирать ему.

— Это не для меня, — сказала Марджана. — И не для нас. — Но она была достаточно мудра, чтобы не спорить.

Пока Сайида купалась и приводила себя в приличный вид, она собирала воедино всю свою храбрость. Она ей понадобится. Она заметила, что Марджана облачилась в женские одежды.

Больше не было причин задерживаться. Хасан был одет в свой новый халатик. Марджана закрыла лицо вуалью. Сайида приготовилась во всем, кроме одного.

Это одно не могло прийти, пока она медлила. Она глубоко вздохнула и с силой обняла Хасана.

— Теперь, — сказала она.

Дом был меньше и темнее, чем запомнилось ей: чуть запущенный, чуть обветшалый, но уютный. Она повела носом. Фахима приготовила зирбаджу с избытком чеснока, как готовила только Фахима. Вновь вдохнуть этот запах было больно. Быть дома.

Неожиданное движение Марджаны привело Сайиду в себя. Они были в маленькой комнатке в женских покоях, в которую никто не заходил — разве что время от времени там поселяли гостью, которой больше нигде не находилось места. Она была закрытой и пыльной, как будто сюда давно никто не заглядывал. Ифрита открыла дверь, помедлила.

— Что-то случилось? — спросила Сайида. Она едва могла выдавить шепот, так сильно пересохло в горле, так неистово стучало сердце.

— Нет, — ответила Марджана. Она жестом пригласила Сайиду за собой. Та повиновалась.

Все сидели за обедом. Быть может, это подстроила Марджана. Раз в кои-то веки Лейла могла ждать своего мужа, и Фахима хотела убедиться, что ее мужчины едят хорошо, но Матушка никогда не снисходила до этого. Но сегодня и она была здесь. Быть может, потому, что здесь был Исхак. Если Матушка и претендовала на то, чтобы изображать служанку, то она быстро утомилась от этого и уселась на лучшие подушки рядом с сыном.

Это собрание не было радостным, несмотря на присутствие Исхака. Фарук выглядел почти стариком. Матушка была угрюма. Лейла молчала, притихнув. Маймун ел все подряд, но так, как будто вовсе не думал о том, что ест. Линия между его бровями стала глубже, под глазами лежали тени.

Сайида бросилась было вперед, но рука Марджаны остановила ее.

Исхак со стуком поставил чашку. Стук был громкий и резкий.

— Йа Аллах! Ты уже месяц сидишь так, и что? Ты хотя бы пробовал искать их?

— Какой толк? — спросил его отец. — Мы знаем, кто забрал их.

— И почему. — В горле Исхака зарождалось рычание.

Маймун не ответил на это ни словом, ни взглядом. Он прожевал последний кусок хлеба и потянулся за своей чашкой.

Исхак схватил его за запястье.

— Иблис бы забрал твои кости!

Маймун легко освободился и начал пить.

— Если они погибли из-за тебя…

Чашка дрогнула в руке Маймуна. Он поставил ее и поднялся, поклонившись сначала Матушке, а потом Фаруку.

— Нет, постой, — сказал Исхак. — Ты достаточно уходил. Теперь взгляни в лицо тому, что ты сделал.

— Я знаю, что я сделал, — ответил Маймун.

— Ты пытался заковать жену в цепи. Что она сделала, чтобы заслужить такое?

— Она водила дружбу с демоном, — произнес Маймун.

— А ты рассердил демона. Кто из вас больший глупец?

— Я делал то, что полагал нужным делать.

— Ты полагал. — Исхак хотел было сплюнуть, но поймал взгляд матери и вместо этого скорчил гримасу. — Все, о чем ты думал — это упивался тем, что ты чей-то господин и повелитель. Эмиры, которые относятся так к своим воинам, долго не живут.

— Я не сказал, что был прав, — отозвался Маймун.

Сайида больше не могла скрываться.

— Ты был настолько прав, насколько знал, как быть правым, — промолвила она.