Брат мой, враг мой - Митчел Уилсон

– Потому что ты спятил, – невозмутимо ответил Дэви. Приступ злости прошел, и он снова почувствовал себя до смерти усталым: ведь отвечать за любой опрометчивый шаг опять придется одному ему, так всегда было и так будет всегда. – Мы ведь ничего нового не делаем, – досадливо сказал он. – У нас нет никакого плана. Мы просто копошимся наугад, с бессмысленной надеждой, что случайно тронем то, что надо, и всё пойдет как по маслу. Ты же понимаешь, что это игра, а не работа. Надо проследить за всем процессом с самого начала: дуга дает свет. Собирающая линза фокусирует его на крест. Вторая линза фокусирует изображение креста на сетку в трубке, сетка передает сигнал…

Кен встал с табуретки.

– А что же, по-твоему, мы делаем, если не это?

– Надо проследить шаг за шагом. Начнем со схемы сетки и…

– Слушай, Дэви, ты меня не учи тому, чему я тебя научил! Я знаю каждую схему наизусть. Ты думаешь, я перескакиваю с одного на другое? Как бы не так! Но мне эта твое копошение «шаг за шагом» ни на черта не нужна. Подумаешь – шаг за шагом!

Он в гневе вышел из комнатки. Внешнее хладнокровие Дэви бесило его ещё и потому, что шло слишком уж вразрез с его душевным состоянием.

«Нет у него душевного покоя, – устало подумал Дэви, – и никакие доводы до него не дойдут». Он сел на табуретку, где только что сидел Кен, снова потер натруженные глаза и уперся подбородком в ладони. Думать уже не было сил. Пять дней без всякой передышки – это слишком трудно.

Внезапно он выпрямился и застыл. На экране сквозь крутящиеся хлопья снега, словно на олимпийских вершинах во время метели, проступили очертания креста. Крест вырисовывался нечетко, но явственно, победоносно, и у Дэви сжалось горло от самых разнообразных чувств. Крест вдруг задрожал и стал расплываться, Дэви сообразил, что причина того – слезы, набежавшие ему от радости на глаза.

– Господи, – благоговейно прошептал он.

Сквозь стенку донесся бодрый и повеселевший голос Кена, которому вновь вспыхнувшая надежда, казалось, придала сил.

– Ну, как теперь? – спрашивал он, словно никогда и не злился на брата.

– Что ты там сделал? – закричал Дэви, как только обрел способность говорить. – Изображение есть!

– А если вот так? – продолжал Кен. – Погоди секунду!

Крест на экране вдруг потемнел и стал отчетливее, словно, прорвавшись сквозь метель, придвинулся ближе. Снежные хлопья кружились теперь позади креста, разделившего экран на четыре четких квадрата. Изображение стало таким ясным, что на черной краске можно было различить даже следы волосков кисти. Кен вошел в комнатку и стал за спиной Дэви, следом вошел Ван Эпп.

– Неплохо! – сказал Кен с нарочитой небрежностью, хотя был вне себя от восторга. – Совсем неплохо! Ей-богу, даже лучше, чем было в Уикершеме!

Дэви встал и повернулся к брату.

– Что ты там сделал?

– Да ничего особенного, – беспечно сказал Кен. Злости и раздражения словно и не бывало. Трудно было представить себе, что он вообще мог злиться. – С минуты на минуту к нам могут прийти, так что надо бы немного прибраться. Бен, зажгите там свет. Дэви, ты следи за…

Дэви схватил его за плечо.

– Слушай, негодяй, сейчас же говори, как ты этого добился?

– Добился? Чего? Ах, изображения? Просто закрепил его, вот и всё. Закрепил. Бен, заметьте время, когда стал поступать сигнал, чтобы мы знали…

– Кен, – угрожающе произнес Дэви. – Я считаю до трех!

– Ну, чего ты от меня ещё хочешь? – спросил Кен с терпеливой вежливостью человека, которого беспокоят по пустякам, и высвободил плечо.

– Погладить тебя по головке, что ли? Когда ты прав – ты прав. И я первый признаю это.

– Раз!

– Ты сказал «шаг за шагом», – продолжал Кен с видом самого благоразумного человека на свете. – Гениально!

– Два!

– Ах, господи, – вздохнул Кен. – Ну идем, я тебе покажу.

Они пошли в соседнюю комнатку. Дэви опустил на глаза темные очки.

– Сними их, – сказал Кен. – Иначе ничего не заметишь.

Заслоняясь дощечкой от жара и слепящего света дуги, Кен придвинулся как можно ближе к передающей трубке и заглянул в неё.

– Подойди сюда, – сказал он Дэви. – И скажи, что ты видишь.

Дэви всмотрелся в зрачок прозрачного глаза: сложная конструкция электродов виднелась сквозь диск фотоэлектрической сетки, такой тонкой, что при свете дуги она казалась облачком золотистого дыма. Сетка была прочерчена черным крестом.

– То, что и должен видеть, – отозвался Дэви.

– Теперь смотри внимательно.

Золотистый дымок исчез, а вместе с ним и крест. Сейчас сетка казалась просто тускло-серебряной.

– Нет света, – сказал Дэви, однако дуга позади него пылала так же ярко.

– Света нет, – согласился Кен, и в голосе его послышались язвительные нотки. – Правильно! В этом всё и дело – нет света на сетке! Теперь остается только чуть-чуть повернуть вторую линзу – и свет переместится вбок. Зажимы линзы нагрелись от дуги, ослабли и сдвинули её. Нет света – нет сигнала! Просто? Вот что происходило эти пять дней, и никто из нас, безмозглых тупиц, этого не заметил, потому что мы надевали темные очки! Отсюда мораль: человек не создан для ношения черных очков! Оба мы – растяпы!

Пять дней псу под хвост! – с горечью сказал Дэви. – Целых пять дней искать ослабший винт!

– Не горюй, малыш! – воскликнул Кен, окончательно воспрянув духом. – Подумай, насколько мы улучшили схему, пока возились с ней! Если время ушло на работу, значит оно не потеряно. Положи одну заплатку вовремя – не придется класть девять.

Где-то вдали хлопнула входная дверь.

– Эй, кто там? – Это был голос Дуга. – Нельзя ли зажечь свет?

– Идите всё прямо! – крикнул в ответ Кен, опьяненный радостью. Он взглянул на Дэви и беззвучно рассмеялся. – Что я тебе говорил, малыш? Успели как раз вовремя! У нас всегда всё выходит! Разве твой старший брат когда-нибудь подводил тебя?

Перешагнув через порог. Дуг остановился в кромешной тьме, ещё раз крикнул, чтобы зажгли свет, и снова услышал в ответ смеющийся голос Кена:

– Проходите сюда!

Впереди поверх перегородок брезжил слабый свет. Дуг ощупью пошел дальше, натыкаясь на стены при невидимых в темноте поворотах, и с каждым шагом его всё больше разбирала злость. Хорошо же его принимают! Ведь это просто пощечина! Когда Дуг добрался наконец до комнатки, где стоял прибор, и в глаза ему ударил ослепительный свет дуги, он был вне себя от бешенства. Он терпеть не мог ощущения неуверенности. Всё это смахивало на прямой выпад против него, а подобных вещей Дуг не прощал, и месть его была скорой и беспощадной.

– Погасите эту штуку, – холодно приказал он, повернувшись спиной к дуге. – Я ничего не вижу.

Свет тотчас же погас, и в наступившей тишине свист ветра за окном прозвучал для Дуга, как насмешливое улюлюканье целой толпы. Когда глаза его приспособились к освещению, прежде всего он увидел полураскрытую улыбку Кена, в которой ему почудилась самодовольная насмешка.

– Ты просто негодяй, – сказал Дэви брату и негромко рассмеялся. – Попробуй-ка ещё раз устроить такой фокус – я тебе голову сверну!

– Какой фокус? – спросил Дуг.

– Да так, пустяки, – сказал Дэви. – Снимайте пальто, мы сейчас вам покажем, что у нас есть.

Но Дуг кипел от возмущения. Всё, казалось, только подливало масло в огонь. Ведь он свернул со своего пути, чтобы помочь этим малым. Ради них он даже изменил весь уклад своей жизни, и к чему это привело?

С каким-нибудь подчиненным расправа была бы коротка: Дуг выгнал бы его немедленно, не задумываясь. С другой стороны, если бы такую выходку позволил себе кто-нибудь из тех одаренных людей, которым в прошлом Дуг оказывал поддержку, делая своими компаньонами, он счел бы это капризной вспышкой человека, являющегося его собственностью: стоит ли обращать внимание, немножко больше сдержанности – и договориться всегда можно.

Обычно, если ему нужно было проникнуть в мысли, душу и стремления попавшего к нему в рабство человека-созидателя, он превращался в олицетворенное терпение. Бесконечное количество часов он просиживал, слушая своего собеседника, бесконечное количество ночей, незаметно переходящих в утро, проводил в сизом табачном дыму, снова и снова подливая в бокалы виски, и безграничной была его способность впитывать и поглощать чужое вдохновение, чужие идеи, предвидение и опыт – в конце концов он как бы перевоплощался в того, кто сидел перед ним, и овладевал его знаниями, талантом и творческой силой. Но процесс овладения братьями Мэллори ещё даже не начинался. Они сторонились его, а он не делал попыток вторгнуться в их жизнь, боясь получить отпор, хотя и понимал, что чем дальше, тем труднее будет завоевать их.

Тем не менее он решил подождать, надеясь, что ему удастся развеять их предубеждение против него и братья сами захотят считать его своим. Но прошли недели и месяцы, а Кен и Дэви были по-прежнему непроницаемо замкнуты. Он делал всё что мог, чтобы сломать эту стену недоверия, но встречал только скептические взгляды и наконец пришел в такую ярость, что из-за какого-то пустякового проявления равнодушия не смог выказать нормальный интерес к работе молодых людей и как-то подбодрить их, что, конечно, сильно помогло бы завоевать их доверие. Сейчас ему хотелось только обидеть их побольнее, доказать, как глупо с их стороны относиться с пренебрежением к единственному человеку, который может так много для них сделать.