Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

— В каком смысле?

— В том, что на допрос потянут всех известных оборотней.

— АКЛУ встанет стеной на их защиту.

— Ага, но только когда некоторых уже как следует допросят.

— Убийца не из местных ликантропов, Зебровски.

— Я не могу доложить начальству, что наш убийца пахнет не так, как местная стая вервольфов, Анита. Они скажут: конечно, местные волки это заявляют, они не хотят, чтобы на них повесили такое гадство.

— Я верю Джейсону.

— Может, я ему тоже верю, может, нет, но это не играет роли, Анита. Абсолютно никакой. Люди перепуганы насмерть. В сенате штата двигают билль насчет того, чтобы снова ввести в действие законы об опасных хищниках.

— Господи, Зебровски, как те, что еще кое-где в западных штатах сохранились?

— Ага. Сперва убивай, а потом, если анализ крови покажет ликантропа, то убийство считается законной самообороной, и дело закрыто без суда.

— Такой закон никогда не примут, — сказала я с почти стопроцентной уверенностью.

— Сейчас вряд ли, но, Анита, если разорвут вот так еще несколько женщин, то я и не знаю.

— Хотелось бы мне сказать, что люди не настолько глупы, — сказала я с сожалением.

— Но ты знаешь, что это не так.

— Ага.

Он вздохнул:

— Это еще не все. — И голос у него был по-настоящему несчастный.

Я села попрямее возле спинки, заставив Натэниела подвинуться.

— Кажется, ты хочешь мне сказать по-настоящему плохую новость, Зебровски.

— Я просто не хочу, чтобы мне одновременно надо было воевать с тобой, с Дольфом и с начальством.

— Что случилось, Зебровски? С чего ты решил, что я на тебя напущусь?

— Ты помнишь, Анита, что Дольф до последнего момента был главным?

— Зебровски, не тяни.

У меня засосало под ложечкой, будто я боялась услышать то, что он скажет.

— На месте первого изнасилования была записка.

— Я ее не видела.

— У задней двери. Дольф не дал тебе возможности увидеть. Я тоже о ней до последнего времени не знал.

— И что там было, Зебровски?

У меня в голове закопошилась целая свалка мыслей. Записка для меня или обо мне?

— Первая записка была такая: «Эту мы тоже пригвоздили».

Я подумала, потом поняла — или подумала, что поняла. Первое убийство, человек, прибитый гвоздями к стене гостиной. Ничего не связывало эту смерть с убийствами, которые совершал оборотень. Кроме разве что этого странного послания.

— Ты думаешь о том первом, в Вайлдвуде, — сказала я. — Эта записка может значить что угодно, Зебровски.

— Так мы думали до второго изнасилования — того, на которое Дольф не разрешил нам тебя звать.

— И там была записка, — сказала я тихо.

— "Еще одну пригвоздили", — сказал он.

— И все-таки это может быть совпадение. «Пригвоздили» — эвфемизм сексуального акта.

— Сегодняшняя записка гласит: «Не осталось достаточно для распятия».

— Маньяк, который убивал этих женщин, недостаточно методичен или недостаточно аккуратен для первого убийства.

— Я знаю, — сказал он. — Но мы не обнародовали факт насчет гвоздей или насчет того, что первую жертву распяли. Об этом мог знать только убийца.

— Один из убийц, — поправила я. — Убийство мужчины — работа группы. — Мне пришла в голову мысль. — На этих преступлениях находили больше одного вида спермы?

— Нет.

— Так что выходит: насильник хочет, чтобы мы знали: эти преступления взаимосвязаны. Так?

— Зачем любому из этих психов давать нам знать что бы то ни было? Это его потешает, Анита.

— Какую биографию вы накопали по первой жертве?

— Бывший военный.

— Такой дом с внутренним бассейном на пенсию отставника не построишь.

— Он был импортером. Ездил по миру и кое-чего привозил.

— Наркотики?

— Этого нам не удалось раскопать.

Мне пришла в голову еще одна мысль — просто рекорд после всего двух часов сна.

— Назови мне страны, где он часто бывал.

— Зачем? — спросил Зебровски.

Я ему дала информацию, которую до него не донесли неофициальные каналы, насчет Хайнрика.

— Если убитый посещал те же страны, это может что-то значить.

— Зацепка, — сказал Зебровски. — Реальная зацепка, только непонятно, что с ней делать.

— Зацепок у тебя много, только от них толку мало.

— Ты тоже это заметила?

— Если Хайнрик знал убитого, я все равно не понимаю, что это может значить.

— Я тоже, — согласился он. — Ладно, приезжай поскорее. И не приводи с собой никаких оборотней.

— Поняла, — ответила я.

— Надеюсь. — Он кому-то сказал, мимо микрофона: — Я буду прямо там. Потом мне: — Поторопись.

И повесил трубку. Я думаю, Дольф нас всех приучил не прощаться.

Глава 53

Я ожидала тяжелой обстановки, потому что на предыдущем месте преступления было плохо. Но такого я не ожидала. Либо наш насильник-убийца для второго убийства перешел в ванную, либо это совсем новый убийца.

Тот же запах гамбургера я почуяла, когда входила в дом. Зебровски дал мне пластиковые бахилы — надеть на кроссовки, и подал коробку перчаток. Он что-то сказал насчет того, что на полу грязно. Никогда не думала, что Зебровски так склонен к преуменьшениям.

Ванная была красной. Красной, будто кто-то покрасил все стены алым, но это не было ровной работой маляра. Стены не были просто красными или багровыми, но алыми, рубиновыми, кирпичного цвета там, где уже засыхало, цвета такого темного, что казался черным, но все искрилось красным, как темный гранат. Я пыталась сохранять хладнокровие и ясность мысли, разглядывая все эти оттенки красного, пока не увидела кусок чего-то длинного, тонкого и мясного, приклеенного кровью к стене, как кусок требухи, отброшенной неряшливым мясником.

Вдруг в ванной стало жарко, и мне пришлось отвернуться от стен, но на полу было еще хуже. Кафельный пол не поглощал влагу, и он был покрыт кровью, таким слоем, что она оставалась жидкой и блестящей почти на всей площади. Надо признать, небольшой площади, но для одной комнаты крови все равно было много.

Я обхватила косяк двери, ведущей в ванную. Ноги в бахилах оставались еще на относительно чистой плитке, где стояла табуретка. Крошечная ванная с зеркалом и туалетным столиком и двойным стоком поодаль. В спальне не было и этого, но постель была тщательно заправлена и нетронута.

Небольшой мраморный порожек удерживал в ванной озерцо крови. Тоненький край, сохранивший чистоту остальных комнат. Я была благодарна за этот тонкий край.

Я снова посмотрела на стены. В дальнем углу располагался глубокий душ на три персоны. Стеклянные двери заплеснула кровь и высохла до цвета леденца. Душ не был покрыт кровью так же полностью, как остальные стены. Я пока еще не знала почему.