Осознание - Вадим Еловенко

- Нет что ты. Я с ним недавно говорила и он, даже мне нагоняй устроил, когда я призналась, что вся в работе и что даже тебе редко звоню. Просто… Как бы тебе сказать. Для него ты обычный парень. Не больше и не меньше. Это не хорошо не плохо. Это так… Констатация в его глазах. Ну, теперь пусть он поймет роль личности в обществе и влияние ее на обстоятельства. А то мне его нотации, что человек в этом мире ничего не значит и ничего не может без общества, несколько надоели… Алька… это правда? Это не шутка? Я точно могу ему звонить и просить за тебя? Я кивнул, разглядывая ее лицо.

- Это… Это классно. - сказала она с трудом подбирая слова и улыбаясь радостно. - Это невероятно… Это… Алька, милый, я горжусь тобой.

Посмотрев на мое, не очень радостное лицо она спросила, не переставая улыбаться:

- Что с тобой? Я не сразу признался. Но когда признался, словно полегчало:

- Кать… я только одного боюсь… что все это зря. И мне очень страшно. Я никогда так не боялся. Я с шестнадцатого этажа прыгал вниз и не боялся. А сейчас боюсь. Очень боюсь. Она улыбалась, но я заметил искринки в ее глазах:

- Дурачок. - сказала она. - Я умею держать обещания. Это я умею. И не даю обещаний, которые не смогу выполнить… А мы обещали друг другу не так много, в сущности, чтобы не выполнить этого…

Вот ведь женщины… Все время думаю что речи только о них. Я боялся не нарушений наших отношений, которых и так практически не было. Я просто чувствовал панический страх перед грядущим. Что-то в моей душе просто выло и стонало от надвигающегося. И казалось после этих ощущений огромной глупостью волноваться за сдачу экзаменов и зачетов. Я знал, что панический ничем не спровоцированный страх вполне может оказаться следствием приема медикаментов. Мозг инструмент хоть и почти понятый, но слово «почти» позволяет ему такие чудеса откалывать. Я помнил, что по инструкции я должен после проявления побочных эффектов прекратить прием препаратов и начинать пить антидепрессанты. Но конец четвертого курса был так близок. Я рисковал. И как следствие были эти страхи.

Объяснять Кате что не наши отношения меня тревожат я не решился. Сто процентов поняла бы неправильно и закатала бы вопросами про мое отношение к ней и прочей чепухой. Но вот ведь странно ее слова словно успокаивающе подействовали на меня.

Когда мы попрощались с ней до следующего звонка, я уже по въевшейся за тот год привычке для разгрузки мозгов вышел на час прогуляться. Гулял я исключительно одним и тем же маршрутом. Всегда. Из дома я выходил на Лидеров. Пешком проходил до Первой марсианской, далее на кораблестроителей и две остановки я проезжал на монорельсе возвращаясь к дому. На всю прогулку уходил ровно час. В летнее время, когда в городе не было так сыро и прохладно, я просто бегал этим маршрутом включая в плеере одну и ту же музыку, чтобы она не забивала и без того не резиновый мозг. Но вот в феврале, когда даже полная мощность работы генераторов не справлялась с холодными массами северного воздуха, я бегать отказывался и просто гулял. Не скрою, я частенько задерживался у дома, в котором когда-то жила Катя и не один раз меня подмывало зайти и познакомится с теми, кто теперь живет в той квартире. Но я сдерживался не желая вторгаться в чью либо жизнь.

Я вообще стал самым незаметным существом на этой планете, как мне тогда казалось. Незаметным, неприметным, безобидным. Я никому не мешал. Мне никто не мешал кроме, пожалуй, преподавателя по энергетической физике, который просто хотел сделать из меня настоящего спеца и оттого просто замучил принудительными консультациями. Ему-то хорошо, ему за это деньги платят, а я, вместо того, чтобы зубрить химический и ядерный синтез слушал в полусне от усталости про энергетику релятивистских процессов. А если бы мне вообще все предметы надо было посещать? Но на занятиях я не бывал, не смотря на разрешение. На принудиловку меня вызывали персонально, как и других несчастных, и от того я казался себе вообще потерянным в этом мире. Я был никому не нужен. Мне был особо никто не нужен. Даже Катя после тонких намеков о том, как она там развлекается, стала немного блекнуть в моей душе. Я тоже думал завести постоянную подружку из тех, с кем когда-то учился на первом курсе. Но не сложилось и кроме нескольких случайных встреч с продолжением ничего не вышло. Родители несколько тревожились по поводу моей возросшей замкнутости, но они были вменяемы и понимали, что я взял несколько не тот темп, чтобы успевать еще и за обычной жизнью.

На таких вот прогулках, я буквально физически ощущал, как в моем мозгу частично выветривался пройденный год назад материал и был рад. Головные боли от перенагрузок уже проявлялись слишком часто, чтобы не начинать принимать меры. И я принимал. Гулял, употреблял релаксанты, выработал даже диету которая заставляла мой мозг после приема пищи буквально делать мне «чао» ручкой. Я спал как ночью, так и днем. И все время боялся только одного, что это я приношу совершенно никому не нужные жертвы. Мысль что это надо именно мне, иногда посещала, но под действием релаксантов выветривалась обратно.

В тот день после разговора с Катей я долго сидел на скамейке, той самой на которой она меня когда-то заметила и думал о том что же будет дальше. Ведь если возьмут после сдачи экзаменов работать на КП это еще один год без возможности увидеться с Катей. Пока я ломал голову над вопросом, почему она еще замуж не вышла там ни за кого, ко мне незаметно подошла сзади незнакомая девушка лет двадцати. Я заметил ее, случайно повернув голову, и выдыхая дым по ветру, глядел, как он уносится и растворяется воздухе. Она стояла надомной и словно ждала, когда я повернусь. Я и повернулся. Встал и посмотрел ей в глаза.

- Вам привет от пикерменов. - сказала незнакомка суховатым но приятным голосом и не торопясь вытащила из сумочки тяжелый армейский пистолет.

Я спокойно посмотрел на оружие. Не испугался. Не удивился. И вообще повел, наверное, слишком странно для стоящей предомной девушки. Она-то наверняка думала, что я побегу или буду звать на помощь. Она просто не знала какие мысли в моей голове в тот момент кружили. Неужели подсознание есть. Неужели оно может предупреждать человека о грядущей опасности. Неужели мистики правы и если правы то насколько. В общем я думал о чем угодно только не о черном зрачке оружия направленного на меня.

- Им так же. - кивнул я и через минуту игры в «гляделки» услышал выстрел.

Потом была невыносимая боль в животе и удар об асфальт. Взвывшие тревожные сирены далеко на улице я почти не слышал из-за своего собственного полустона - полукрика. Я раскрыв зажмуренные глаза видел лежа на покрытии дороги, как девушка спеша уходит прочь.

Согнувшись, я наблюдал, как мой бежевый костюм на животе и боку превращается в бордовый. Мыслей в голове не было ни одной. Даже обычного в такой ситуации «за что?» не возникало. Все было логично и правильно. И как обычно бесчеловечно. Все эти горе террористы тоже ведь часть Системы.

Боль была настолько нестерпимой, что мне не хватало сил сдерживать свой стон. Я даже, кажется, не представлял себе раньше, что бывает ТАКАЯ боль. Через вечность ко мне подкатила машина спасения. Меня буквально распяли на дороге и пока водитель и санитар держали меня врач осмотрел рану.

- В машину. - скомандовал доктор убедившись что позвоночник пулей не задет.

Какие носилки? Какие крики «осторожно он ранен!»? Меня подхватили за руки и за ноги, подняли и бодренько так втащили в салон. Вот уже внутри меня да… даже привязали к носилкам плоскими ремнями. Я стонал, сжимал до боли зубы, пока врач еще раз осматривал рану. Без рубашки, с пузом залитым кровью, с казалось раскаленным шипом воткнутым в кишки я представлял для них большой интерес. Сверху, от потолка, на длинных штативах опустили несколько приборов и подвесили их над местом ранения. Я пытался уговорить вколоть мне обезболивающее, но кажется, я слишком невнятно это просил, так как меня все игнорировали. Глядя на монитор над одним из приборов, врач сказал санитару:

- Вижу осколки пули. Придется много вырезать. Пока он там корчился, они уже сместились прилично.

Санитар словно этого и ждал, немедленно спустил от потолка подобие столика на котором в герметичном тонком пластике были приготовлены инструменты.

- Вы изменены под что либо? У вас нет аллергий? У вас нет реакции на медикаменты? Отвечайте! - спрашивал доктор и я как мог, так и ответил. Что-то он видно понял. Глядя в монитор он сказал санитару:

- Стоп. Нельзя оперировать. Продолжается деление осколков. Давай ему наркоз и держи тампон на ране. - обращаясь к водителю врач спросил громко: - Когда будем на месте?

Я не мог расслышать, что говорил в ответ водитель из-за шуршащего полиэтиленом возле моей головы санитара.

Мне приладили маску на лице и подали газ, от которого я, конечно, сначала глубоко дыша, почувствовал себя лучше, а потом просто отключился.