Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   - Хорошо фонтанируешь... - отвечаю я.

   - Тому доказательством - мой личный опыт, - говорит гость, пронзительно глядя мне в глаза. - Ведь в своей прошлой жизни я был человеком. Твоим братом.

   - Черт... - у меня так задрожали руки, что я ненароком задеваю рюмку, она падает со столика, остатки настойки расплываются по ковру темным пятном. - Так ты все-таки... Андрей?

   Он молча кивает головой. Улыбнувшись знакомой невеселой улыбкой, дает объяснения:

   - Был Андреем. За то, что я лишил себя жизни, меня воплотили в почти бессмертном существе. Цель моего теперешнего существования - сеять жизнь на планетах с подходящими для этого условиями. Раньше я был пьяница, теперь я - Сеятель. Sator, если перевести на благородную латынь. Погубив одну жизнь, я должен буду посеять миллионы жизней. Таково наказание за мой грех.

   Андрей автоматически наполняет настойкой свою посудину до самых краев и так же автоматически проглатывает налитое.

   - Кое в чем ты не изменился, - не удерживаюсь я от укора.

   - Ты прав, - тонкие губы брата перекашивает гримаса отвращения, - от старых привычек трудно избавиться. Еще Сведенборг, великий духовидец, наставлял, что "...человек не изменяется не только покуда он живет на земле, но даже и после смерти, став духом. Жизнь его такова, какова любовь его..." Это лишний раз доказывает, что сущность твоя мало изменится. Ты ведь именно этого боишься?

   - Я уже ничего не боюсь, - мне, наконец, удается выползти из кресла. - А скажи-ка, разве ты можешь испытывать опьянение? Ведь то, что я вижу перед собой, прости, всего лишь ощущающий орган, дистанционный передатчик, так сказать...

   - Если ты возьмешь магнит и поднесешь его к экрану телевизора - что произойдет?

   - Картинка исказится, - отвечаю я уверенно, потому что в детстве проводил такого рода эксперименты.

   - Правильно. Ибо воздействие производится на один конкретный приемник, посредством которого ты в данный момент смотришь на мир. Но это вовсе не значит, что искривилось пространство студии. Или совсем наглядно: в детстве мы любили рассматривать мир через цветное стеклышко. Весь мир становился багрово-красным, изумрудно-зеленым, солнечно-желтым...

   - Понятно. Ты получаешь кайф без всякого вреда для организма.

   - Вот тебе еще одно преимущество.

   - А как же тезис о том, что за все надо платить? - Дрожащими пальцами я поправляю фотографию Владлены, стоящую в черной рамке на верхней крышке домашнего алтаря.

   - Рано или поздно, но расплачиваться придется всем. Каждому в свое время. Твоя жизнь в теле Странника будет лишь частью Дао.

   - Быть Странником, Агасфером... как Вечный Жид, скитаться по просторам Вселенной... А я так привык к этим горам, к моему дому... - говорю я с невольным эпикурейским ворчанием.

   - Ну, как знаешь, - с огорчением говорит мой брат и глядит на меня как на пропащего человека, которого лучше оставить сидеть в его повседневном дерьме.

   Но он все-таки мой брат, ему жаль меня, и тогда он прибегает к последнему средству, жестокому, но действенному, впрочем, всегда для него характерному.

   - Господи! - восклицает он, - каким же ты стал скучным старым засранцем! Обзываешь меня бурдюком, монстром, а посмотри-ка на себя, во что ты превратился сам? Живешь анахоретом. Пьешь эту омерзительную настойку. Ходишь в дырявых подштанниках...

   - Неправда, - возражаю я, - только что снял костюм.

   - Что "неправда"? - лицо Андрея искажает гримаса отвращения. - Ты же стал полнейшей развалиной... какое уж тут величие...

   И тогда восстает, наконец, мой дух противоречия, и вспыхивает огонь в глазах, и я тороплюсь высказать согласие, чтобы не успеть передумать:

   - А что, это даже интересно... Хватит пессимизма! Считай, что ты уговорил меня... Где надо расписаться? Кровью?.. Шучу, шучу... Согласен. Попробуем начать Новую Жизнь.

   Глава тридцать четвертая

   ФЕНИКС

   (Записки с того еще света)

   Не больничным от вас коридором уйду я,

   а Млечным путем...

   Смеляков

   1. МЕТАМОРФОЗА

   Когда мне исполнилось 101 год, я умер. Говорят, что умереть в день своего рождения, - к счастью. Потусторонний юмор.

   Мое тело отпевали в маленькой церквушке. Сквозь узкие окна с цветными стеклами пробивается утренний свет, в лучах которого голубоватый дым из кадильницы, клубясь, поднимается и тает под куполом, в пространстве нефа, где царит вечный полумрак. Я лежу во гробе с каким-то удивлением на восковой маске, в которую превратилось мое лицо. У собравшихся проводить меня в последний путь, были скорбные лица, впрочем, без тени фальши, и это меня порадовало. Младшие правнуки рвались на улицу, затевали тайную возню, смеялись, в общем, вели себя как все дети. Я радовался, глядя на них, и ничуть не обижался. Так и должно быть. Им цвести, нам тлеть.