Птицы (СИ) - Торин Владимир

Часы начали отбивать полночь. С первым ударом сработал некий механизм, откуда-то сверху на существо упала сеть и, словно живая, опутала его на манер смирительной рубашки. Существо закричало, но бой часов скрыл его крики. Птицелов ринулся в переулок. Он стремительно подскочил к своей жертве, усыпил ее каким-то ядом на платке и засунул в ящик, который раскопал из сугроба одного из ближайших домов, очевидно припрятанный там кем-то специально для него. Достав из кармана небольшой предмет, похожий на клаксон, Птицелов, прогудел в него, и меньше, чем через минуту, к переулку подкатил черный «фроббин». Похититель затащил ящик внутрь, сам забрался следом, и экипаж тронулся в путь. В ту же ночь жертву привезли в ателье, выгрузили и, вероятно, лишили жизни, поскольку уже на следующий вечер пришел очередной видный клиент.

Продолжая следить за Портным и Птицеловом, мистер Фартинг попутно стал разыскивать любые сведения об этих существах. Было трудно. Создавалось впечатление, что их вообще не существует, но периодически — в оговорках, опять же, в намеках обнаруживались упоминания загадочных «монстров». О них никогда не писали уважаемые авторы, свидетели никогда не отличались надежностью, а акцент всегда был смещен на другие темы.

По большей части, заметки с их упоминанием обитали на страницах рубрики курьезов — самой несерьезной и малоуважаемой рубрики. «За моим окном на карнизе сидел странный джентльмен. Он читал газету и курил трубку. У него были огромный острый нос и черные глаза. Когда я хотела поинтересоваться, кто он такой и что делает на моем карнизе, он исчез, рассыпавшись снежинками…», «Мы с парнями с фабрики пили в “Злой Кошке”, когда вдруг поняли, что вместе с нами сидит носатое существо, которое прикидывается одним из нас и еще имеет наглость заказывать “Джорджину”, как будто надеется, что мы будем за нее платить…», «Я выбирала усатую рыбу на рыбном рынке, когда вдруг увидела в соседнем ряду странную даму с зонтом — она приценивалась к снежным кашалотам. У нее был большой нос и белая кожа, словно она переборщила с пудрой…», «Мелкий воришка Октавиус Брегг уверяет, что его нанимателем выступал некий носатый белокожий мистер Коппелиус Трогмортон, который был вовсе не человеком, жил на луне, а по выходным приторговывал барометрами и подзорными трубами…»

Мистер Фартинг никогда не обратил бы внимания на все эти нелепые и фантасмагоричные статейки, если бы и сам не видел то, что видел. Из упомянутых историй он собрал воедино более-менее цельную, но нисколько не правдоподобную картину: «В городе, бок о бок с нами, обитают некие странные господа и дамы, о существовании которых мы раньше и не догадывались. У них белая кожа, черные глаза и длинные носы, они обладают способностями, которые людям не постичь. Вероятно, то, что их не замечают, одна из этих способностей. Они разумны, не менее цивилизованы, у них есть свое скрытое от нас общество. И в их тайну кое-кто все же посвящен. Такие, как Портной и Птицелов. Которые используют их в качестве материала для костюмов. Исключительно по-злодейски, варварски, подло. При том, что эти существа — также думающие, чувствующие, у них, вероятно, есть семьи и дети». Я могла лишь надеяться, что их дети не попадут в силки Птицелова и под скорняцкий нож Портного…

Мистер Фартинг не мог отнести свои наработки редактору — в худшем случае его бы просто подняли на смех, в лучшем — его статью отправили бы в раздел курьезов.

Выход был один — следить дальше.

Портной жил в квартирке над ателье, а Птицелов обитал в Горри. И мистер Фартинг решил побольше узнать о последнем. Он нашел дом, в котором жил Птицелов, и обнаружил, что там сдается пустующая квартира. Удачнее просто быть не могло: в надежде подобраться поближе к Птицелову, я сняла эту самую квартиру. Не сразу я поняла, какую ошибку совершила, но об этом чуть позже. Сперва поделюсь с вами тем, что мне удалось выяснить.

Птицелов жил скучной серой жизнью и казался окружающим самым обычным человеком. Мастерски пускал пыль в глаза. Он ездил в свою лавку на трамвае, продавал птиц, принимал грузы пернатых из далеких стран, прибывавших на поездах и дирижаблях, покупал одну и ту же газету в киоске, не задерживался на работе, был очень вежливым и условно общительным, а примерно раз в месяц он выходил на ловлю настоящих «птиц».

Я просчитала схему Птицелова. Кто-то предоставлял ему адрес, где обитает жертва. Птицелов закрывал лавку, отправлялся на станцию «Кроувелл», где через билетный ящик получал сообщение. Тогда он прибывал на указанное в сообщении место, готовил свой силок и дожидался, когда в него попадется очередной несчастный. Я так и не выяснила, с кем он работает, как заманивает носатых существ в ловушку и что заставляет их покидать свое тайное убежище, но факт остается фактом: они неизменно приходили на встречу, где их ловили, усыпляли, запирали в ящике и увозили.

Между тем дома никто и представить не мог, чем занимается «добропорядочный и покладистый» мистер Птицелов, который всегда здоровался с миссис Поуп, был почтителен с мистером Поупом, никогда не грубил, не сорил и снег в дом не наносил. Но в то же время у мистера Фартинга копился и рос список тех, кто становился счастливым обладателем пальто, перчаток, башмаков или цилиндров из кожи несчастных носатых существ. А еще, однажды подслушав разговор Птицелова с Портным, он узнал что они зовут этих существ «не-птицами», видимо, чтобы отделить их от обычных птиц.

Ну а потом вдруг что-то случилось. Компаньоны то ли рассорились, то ли просто решили прекратить совместную деятельность, но в любом случае птичья лавка закрылась, вывеску сняли и заменили. Портной продолжал работать в ателье, а Птицелов почти перестал покидать Горри, словно затаился и решил похоронить свою зловещую тайну как можно глубже.

Эта его новая серая жизнь шла своим чередом, ну а мистер Фартинг вскоре, неожиданно для себя, столкнулся с еще одной, не менее зловещей, тайной.

Однажды я услышала очень странный разговор Поупов. Как сейчас, помню: на следующий день после окончания одной из бурь, консьержка схватила мужа и, затащив его в свою комнатку, сказала:

«Еще один, Бартоломью!»

Супруг ответил ей:

«Да, я знаю».

Консьержка была в ярости:

«Сперва Лаймы и Хейли, — сказала она. — Теперь вот Джулия Блувин. Когда это прекратится?!»

Судя по всему, мистер Поуп не знал ответа на этот вопрос, поскольку промолчал, и тема была закрыта.

Услышанное меня встревожило: эти Поупы что-то скрывают. И вскоре я узнала, что это не просто тайна Поупов — это тайна всего дома номер семнадцать на улице Трум.

Ничего в поведении Птицелова не выдавало, что он вернулся к прошлой жизни, и я взялась за расследование новой тайны. Вскоре мне удалось выяснить, что Лаймы, о которых шла речь, когда-то жили в квартире, в которой поселилась я. Упомянутые Хейли прежде обитали во второй, на тот момент пустовавшей. А что касается Джулии Блувин… Что ж, все эти люди, о которых говорили Поупы, не съехали, не перебрались куда-то еще. Они пропали. Бесследно.

Разумеется, я тут же заподозрила, что все это связано с Птицеловом и его деятельностью, ведь не бывает таких совпадений: похититель живет в доме, в котором пропадают жильцы. И в то время, как мистер Фартинг по крупинкам собирал сведения о не-птицах, я стала искать причину таинственных исчезновений в доме номер семнадцать. И в тот момент даже предположить не могла, что найду.

Как оказалось, в каждой квартире кто-то когда-то пропал. Даже у Поупов. Да что говорить о них, когда исчез сам домовладелец — некий господин Тристан Борган, офицер и ветеран войны. Они говорят, что он в путешествии, но мне прекрасно известно, что это не так. Общее у пропавших было то, что они исчезали незадолго перед, во время или сразу после снежной бури — вот и все.

Я перенастроила рожок оповещения у Поупов и стала слушать все, о чем говорят на первом этаже. Узнала грязные секретики многих жильцов, но, к сожалению, ничего важного — никто не говорил о пропажах. Моего внимания требовали другие статьи — срочные разоблачения, скандальные расследования преступлений и прочее, и я отложила дело Птицелова и дело о пропажах на потом. За все время, что я тут жила, прошло три бури, и никто больше не пропадал. Моя бдительность ослабевала. И однажды случилось непоправимое. Я виню в этом себя.