Первые шаги - Татьяна Назарова

— Мы с Машей почти каждый вечер читаем, — откликнулся Андрей.

Маша, краснея, прижалась к сестре и шепнула:

— Я теперь хорошо читаю. И писать научилась маненько.

— Вот за это умница! Тятя обрадуется, когда узнает, — сказала Аксюта.

Все встрепенулись. Татьяна застыла с самоваром в руках, Митревна, резавшая хлеб, как подняла нож, так и стояла не опуская его, Денис Лукич, копавшийся у поставца, обернулся к Аксюте и открыл рот, чтобы спросить что-то, но его опередил Андрей, со стуком вскочивший с лавки.

— Аль что получили от них? Говори, не томи! — вскричал он.

— Письмецо получили. Отправили их в Нарым, через семь лет вернутся домой, — сказала Аксюта и взглядом попросила Андрея: «Не спрашивай больше сейчас».

Андрей понял.

— Вот и радость! Семь лет — не век, увидимся, значит. Приедут тятя и Кирюша — много новостей найдут в селе. Сейчас и то есть, и неплохие, — сказал он.

Маша, ткнувшись в плечо сестры, вдруг громко зарыдала.

— Что ты, что ты, Машенька? — сразу заговорили все.

— Приедет тятенька, а мамушки уж давно нету, — прошептала девушка.

Все помрачнели.

— Ничего, Маша, не сделаешь. А только плакать-то отец не велел, вспомни! — строго произнес Андрей.

— Не надо, Машенька, плакать, — шептала Аксюта сестренке.

Постепенно та успокоилась.

— А нам он пришлет письмо?

— Доедут до места — напишут. Ты сама ему ответишь.

Когда хозяева и гости сидели за столом, Денис Лукич, усмехаясь и разглаживая бороду, сообщил:

— Хуторян-то, сваха, у нас больше нет.

— А куда ж они делись? — удивилась Аксюта.

— Пожары да разные беды замучили, — посмеиваясь, ответил Андрей. — Прошлый год у Павла Коробченко киргизцы всех коней угнали и как в воду канули — сколько ни искал, и следа не нашел. Дубняки и Кондрат опять погорели, только на этот раз, не в одно время, а порознь… — Он смолк, поглядывая на всех с лукавой усмешкой.

— Ну, и где они теперь? — поторопила его Аксюта.

— Коробченки в обчество вернулись. Часть свою в мельнице Демьяну продали да четырех лошадей купили. Боле двух батраков уже не держат, — сказал Денис Лукич.

— А Дубняки и Юрченко совсем уехали из села. Где-то на новом месте хутора получили. И не пишут никому, — подхватил Андрей. — Демьян теперь один хозяин мельницы. По полфунту с пуда мелет. «Дешевле, мужики, нельзя — убыток будет. Прогорю, а други опять будут шкуру с вас драть», — сказал на сходе. Обвеса да обмера народ тоже не замечает.

— У нас теперь новы богачи распыхались — Нехотины да Герасимовы. Егор — помнишь, Аксюта, тебя сватал? — к Демьяну в компаньоны на мельницу просился, да тот отказал, — сказала Татьяна.

— Демьян живет богато, а народ на него не обижается. Яшка отходил, в твоей, Аксютка, избе живет, как хозяин лошадь и корову дал, да изба за так пошла. Первую весну вспахали ему, а уж свадьбу какую сделали! — вставила Аграфена Митревна.

Григорий внимательно слушал, не вступая в разговор. «Пожалуй, этот добрый богач, сам того не желая, может препятствием в революционной работе стать», — размышлял он. Аксюта задумчиво мяла в руках кусочек хлеба, слушая рассказ. Ей тоже не очень нравились похвалы Демьяну Мурашеву, хотя и получалось так, что слово, данное отцу, он выполнял.

…На следующий день родионовские подпольщики собрались вечером в избе у Дедовых. Надежда еще засветло ушла к Матрене Фоминой, забрав с собой младших ребят, а старшие убежали на посиделки, — мешать было некому.

Аксюта пришла вместе с Андреем и Григорием. Назойливых соглядатаев сейчас в селе не было, очень сторожиться не приходилось.

К изумлению Аксюты, среди мужиков сидели Акулина Лаптева и Лизавета Кошкина, хотя самого Парамона не было. Андрей заметил ее недоуменный взгляд.

— Ты, Аксютушка, не удивляйся. Акуля да Лизавета — наши лучшие помощницы. Они с бабами толковать умеют и мужикам половчей нас листовочку подсунут. Ну, а насчет тайности — будь спокойна: наши товарищи не подведут, — сказал он значительно.

Аксюта смутилась. Что ж это она удивляется? Сама ведь женщина. За два года мужики здесь поработали, видно, больше, чем она в городе, вырастили помощниц. Поздоровавшись со всеми, Аксюта сказала:

— Помните, при тятеньке приезжал товарищ, с вами в овине беседу вел? Так вот, теперь он вместо себя прислал его, — и указала на Григория.

Матвей придирчиво оглядел Потапова с ног до головы и, видно, остался доволен, широко улыбнулся слесарю. Другие тоже незаметно наблюдали за Григорием.

— Здравствуйте, товарищи, — весело сказал Григорий. — Я думаю, пусть нам Аксинья Федоровна расскажет о Палыче и о муже, а потом мы обо всем поговорим, познакомимся, — присаживаясь на лавку рядом с Андреем, предложил он.

Услышав о Карпове, все кинулись к Аксюте.

— Ой, да неужто от них известие есть? — крикнул Матвей Фомин, щеки его покрылись темным румянцем.

— Есть, дядя Матвей! Пока прислали по секрету, а потом, как догонят до места, письмо, поди, и вам пришлют, — ответила Аксюта, тоже краснея. Радость Матвея глубоко взволновала ее. «Помнят крепко тятю с Кирюшей», — подумала.

Не пропуская ничего, передала она рассказ Кулагина. Мужики, слушая, побледнели, а у женщин показались слезы на глазах.

— Отец сказал, — писать-то не давали ему, изверги, — «нас не сломали, мы вернемся еще более крепкими», — говорила Аксюта. — А Кирюша вот что пишет… — Она достала спрятанный на груди листок и прочитала — «У нас одна дорога, та, по которой повел нас отец. По ней идем и дойдем до счастья, до общей радости. С нами тыщи идут, а скоро и миллионы пойдут».

Взволнованная Аксюта опустилась на лавку посреди женщин. Акулина глядела на нее с горячим сочувствием, а Лизавета с нежностью погладила по бессильно лежавшей на коленях руке. И от женского сочувствия Аксюте сразу стало легче.

— Такими зверствами царская власть хочет запугать тех, кто против нее идет, — заговорил Григорий. — Но видите? Они все перенесли и не испугались, потому что знают — не напрасно мучаются, миллионы пойдут за ними, прав Кирюша. Если бы учесть всех, кто, как вы, борются за победу, то можно было бы сказать — не пойдут, а уже идут…

Все внимательно слушали.

— Говорит-то как! За душу берет, — шепнула Лизавета Аксюте. Акулина укоризненно взглянула на нее: не мешай, мол, слушать!

Потом Григорий начал расспрашивать о делах в Родионовке, с какими селами есть связь…

Мужики отвечали непринужденно; чувствовалось, что приезжий стал для них своим, близким человеком. Закончилась беседа, когда вернулись Надежда с ребятами.

— Боритесь за рост революционно настроенных, понимающих, что с богачами им не по пути, даже с такими, как Демьян Мурашев, — говорил Григорий Андрею, когда они втроем возвращались от Дедовых. — Человек он, видимо, хороший, но… как бы тебе сказать?.. Все-таки чужой. Даже независимо от собственной воли защищает в глазах мужиков свой класс — добротой! Многие, пожалуй, начнут думать, глядя на него, что не со всеми богачами надо бороться. Обижать его, равнять с кровопийцами не следует, но разъяснять… — Потапов на минуту смолк, подыскивая подходящее выражение. — Разъяснять, что он белая ворона среди богачей, если и впредь Мурашев так себя будет вести, следует.

Андрей и Аксюта молчали, задумавшись над его словами.

В воскресенье Потапов уехал из Родионовки с Лаптевым. Егор должен был увезти его в аул Мамеда, а тот поможет добраться на Успенский рудник — через Нельды. У куандыкцев они могли узнать, где Мокотин, и, возможно, встретиться с ним.

Проводив Григория, вся семья Полагутиных после праздничного обеда собралась около Аксюты. Разговаривали о Палыче и Кирюше, о жизни в городе. Шестилетний Федюшка, подружившийся с теткой, забрался к ней на колени.

— Ай-ай-ай! Такой большой, а на коленях сидишь! — сказал ему укоризненно отец, подшучивая над малышом. — Скоро маленькую сестренку купим, ее нянчить должен, а ты сам на колени лезешь…

Федя посматривал исподлобья черными глазенками на отца, но от Аксюты не уходил. Женщины, глядя на Федюшку, смеялись.

За смехом и не слыхали, как стукнула дверь в сенях, и когда в избу вошла Варя Мурашева, все удивились ее неожиданному появлению.

— Здорово живете! — сказала гостья, помолившись на передний угол.

— Спаси Христос! Проходи, садись, — отозвалась Аграфена Митревна и кивнула снохе, предлагая поставить самовар.

Татьяна встала, но Варя горячо запротестовала:

— И не беспокойся, Татьяна Федоровна, попусту! Некогда мне сидеть. На минуту забежала. Больно просит мой Петрович, чтоб зашла Аксинья Федоровна к нам, — говорила она, садясь на скамью возле Аксюты.

Та невольно взглянула на Андрея, но сейчас же опустила глаза. Она вспомнила слова Григория про Демьяна, идти не хотелось, но отказаться от приглашения без причины неудобно. Как быть?