Дикие лебеди - Юн Чжан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1970–е годы вступление в партию, так же, как и в армию, теряло всякую связь с идеологией. В заявлениях все писали, что «дело партии великое, славное и правое» и что «стать коммунистом — значит посвятить жизнь священнейшему долгу человека: освобождению мирового пролетариата». Однако большинство в первую очередь стремилось к собственной выгоде. Без вступления в партию нельзя было стать офицером; офицер же при увольнении автоматически становился «госслужащим» с гарантированной зарплатой, престижем и властью, не говоря уж о городской прописке. Рядовой возвращался в родную деревню и вновь становился крестьянином. Каждый год перед демобилизацией среди военнослужащих ходили слухи о самоубийствах, нервных срывах и депрессиях.
Однажды вечером Сяохэй вместе с примерно тысячью человек — солдатами, офицерами, членами офицерских семей — смотрел кино на открытом воздухе.
Вдруг застрекотал пулемет и прогремел взрыв. Люди стали в панике разбегаться. Стрелял часовой, которого вскоре должны были демобилизовать и отослать обратно в деревню, потому что его не приняли в партию, а следовательно и в офицеры. Сначала он убил комиссара подразделения, которого считал виновным в своем провале, а затем принялся беспорядочно строчить по толпе и размахивать гранатой. Погибло еще пятеро — жены и дети офицеров. Более десятка получили ранения. Солдат забежал в жилой дом; однополчане окружили его и через громкоговорители приказали сдаться. Но едва часовой пальнул из окна, они позорно бежали, развеселив сотни увлеченных зрителей. В конце концов явился спецотряд. После ожесточенной перестрелки бойцы ворвались в квартиру и обнаружили, что часовой покончил с собой.
Как и все, Сяохэй хотел вступить в партию. Для него это не было делом жизни и смерти, как для бывших крестьян, которые по окончании военной службы обязаны были вернуться в деревню. Солдаты возвращались туда, где их призвали, и Сяохэй, ушедший в армию из Чэнду, имел право в любом случае получить там работу. Но членство в партии улучшало перспективы, а также давало более широкий доступ к информации, чем тоже не стоило пренебрегать, ибо Китай в ту пору представлял собой интеллектуальную пустыню, где нечего было читать, кроме агиток.
Помимо этих практических соображений, существовало еще одно — страх. Для многих вступить в партию означало получить своеобразную индульгенцию. Члены партии пользовались большим доверием, чем остальные, и это чувство относительной безопасности весьма согревало душу. К тому же в сверхполитизированной среде, окружавшей Сяохэя, нежелание вступать в партию, что непременно отмечалось в личном деле, выглядело подозрительно: «Это еще почему?» Подавшие заявление, но не принятые тоже внушали подозрение: «Не взяли? Что — то тут не так…»
Сяохэй читал классиков марксизма с неподдельным интересом, ведь только их тексты и можно было раздобыть, а ему нужно было как — то утолять интеллектуальную жажду. К тому же, в Уставе Коммунистической Партии Китая говорилось, что для вступления в нее прежде всего нужно овладеть марксизмом — ленинизмом, и брат надеялся, что сможет сочетать интерес с практической выгодой. Но ни на командиров, ни на товарищей его знания не производили впечатления. Напротив, полуграмотные люди, в основном выходцы из крестьян, не понимавшие Маркса, сочли, что Сяохэй выхваляется перед ними. Его критиковали за чванство и за то, что он отделяет себя от коллектива. В общем, ему нужно было искать какой — то другой путь в партию.
В первую очередь, как он вскоре понял, надо было угождать непосредственным начальникам, а уж потом — товарищам. Кроме уважения коллектива и ударного труда, требовалось еще «служить народу» в самом прямом смысле слова. Как правило, в армии неприятную и черную работу обычно поручают низшим чинам, в китайской же армии охотники, добивавшиеся чести вступить в партию, сами вызывались натаскать воды для умывания или подмести территорию. Подъем был в 06:30 утра, «честь» вставать еще раньше выпадала на долю кандидатов в члены партии. А их было так много, что разгорались драки: чтобы «забить» себе метлу, люди вставали все раньше и раньше. Однажды Сяохэй проснулся от шарканья метлы в четыре утра.
Существовали и другие важные сферы деятельности, и самой значительной была продовольственная.
Даже офицерский паек был крайне скудным. Мясо давали один раз в неделю. Каждая рота сама выращивала зерновые и овощи, сама выкармливала свиней. Во время деревенской страды ротный комиссар выступал с зажигательными речами: «Товарищи, настал час! Партия нас проверяет! К вечеру мы должны пройти все поле. Да, для этой работы требуется вдесятеро больше людей, чем есть. Но каждый из нас, революционных бойцов, может трудиться за десятерых! Коммунисты должны играть руководящую роль. Тем же, кто мечтает вступить в партию, пришло время показать, на что они способны. Тот, кто пройдет испытание, станет коммунистом сегодня вечером — прямо на поле боя!»
Члены партии действительно старались вовсю, но роль у них была «руководящая», так что по — настоящему выкладываться приходилось кандидатам — «коммунистам полевого призыва», которые в конце дня поднимали сжатую в кулак правую руку и давали клятву «всю жизнь бороться за славное дело коммунизма». Однажды Сяохэй до того доработался, что потерял сознание и рухнул посреди поля, в результате чего угодил в больницу, где провалялся довольно долго.
Наипрямейшей дорогой в партию являлось свиноводство. У роты было несколько десятков свиней, и они занимали ни с чем не сравнимое место в солдатских сердцах; офицеры и рядовые не отходили от свинарника, наблюдая, отпуская замечания и желая свиньям быстрого прибавления в весе. Если хрюшки процветали, свинари пользовались всеобщей любовью, и на эту должность имелось множество претендентов.
Сяохэй всецело посвятил себя свиноводству. Работа была тяжелая, грязная, не говоря уж о психологической ее стороне. Приходилось вставать ни свет ни заря, чтобы покормить питомцев. Когда свиноматка поросилась, дежурили ночами, чтобы она не заспала приплод. Драгоценные соевые бобы курсанты собирали, промывали, мололи, отжимали, а полученное «соевое молоко» любовно преподносили кормящей матери, чтобы усилить лактацию. Жизнь в военной авиации мало походила на то, что некогда представлялось Сяохэю. Пожалуй, не меньше трети армейской службы ушло на «производство продовольствия». После года беззаветного служения свиньям Сяохэя приняли в партию. Тут он, как и многие другие, дал себе расслабиться.
Каждый новоявленный партиец ставил себе цель выбиться в офицеры, что сулило двойную выгоду по сравнению с членством в партии как таковым. Поэтому очень важно было не настраивать против себя начальство. Как — то Сяохэя вызвали к одному из политруков училища. Сяохэй места себе не находил, не зная, что его ждет — удача или беда. Политрук, толстяк лет пятидесяти с налитыми кровью глазами и громким командирским голосом, встретил брата чрезвычайно благосклонно: закурив, стал расспрашивать Сяохэя о его социальном происхождении, возрасте и состоянии здоровья. Затем последовал вопрос о невесте, и Сяохэй ответил, что невесты у него пока нет. А про себя подумал, что такая личная заинтересованность — пожалуй, хороший знак. Политрук продолжал нахваливать его: «Ты добросовестно изучал марксизм — ленинизм и учение Мао Цзэдуна. Ударно трудился. Коллектив тебя одобряет. Ты, конечно, не задавайся, скромность — залог успеха», и так далее. К тому времени, как политрук стал тушить бычок, Сяохэй уже думал, что звание у него в кармане.
А тот снова закурил и стал рассказывать о пожаре на хлопкопрядильной фабрике и о работнице, сильно обгоревшей при спасении «государственной собственности». Ей ампутировали и руки и ноги, только и осталось, что голова да туловище; но, подчеркнул политрук, не пострадали ни лицо, ни, что еще важнее, детородные органы. Политрук сказал, что она героиня и ее собираются широко прославить в прессе. Партии хотелось бы пойти навстречу ее желаниям, а она призналась, что мечтает выйти замуж за летчика. Сяохэй молод, хорош собой, свободен и может стать офицером в любую минуту…
Сяохэю было жалко девушку, но жениться на ней не хотелось. Как отказать политруку? Какие доводы привести? Любовь? Но партия считала, что любовь — классовое чувство, а кого же любить, если не коммунистическую героиню? То, что он с ней не знаком, не поможет ему сорваться с крючка: в Китае многие браки совершались по решению партии. Как партиец, а тем более ожидающий производства в офицеры курсант, Сяохэй обязан был сказать: «Я беспрекословно повинуюсь воле партии!» А он к тому же проболтался, что у него нет невесты. Голова его бешено работала в поисках вежливого отказа, а политрук тем временем распространялся о преимуществах подобного брака: Сяохэй незамедлительно станет офицером, его прославят как героя, жене назначат постоянную сиделку и всю жизнь будут выплачивать щедрое денежное содержание.