Нерассказанная история США - Оливер Стоун

«О, я понимал, что все идет именно по этому сценарию. История знает слишком много примеров того, как звук армейской трубы мгновенно разрушал надежды и мечты лучших реформаторов: испано-американская война уничтожила дух народовластия; Первая мировая положила конец “Новой свободе” Вудро Вильсона; Вторая мировая – “Новому курсу”. Как только началась война, все эти консерваторы в конгрессе приготовились использовать ее как оружие против “Великого общества”… они бы использовали ее не потому, что были против бедных, а потому, что были против моих программ. Для них на первом месте стояла война. Сначала мы должны победить этих “безбожных коммунистов”, а лишь затем позаботиться о бездомных американцах. А еще были генералы. О, эти тоже обожали войну. Без нее трудно стать героем войны. Героям нужны битвы, бомбы и пули, чтобы оставаться героями. Как же они узколобы! Видят все только в понятиях войны».

В итоге Джонсон сделал свой выбор, и последствия этого надолго лягут позором на страну, во главе которой он стоял. «Мысль о потере “Великого общества” была ужасна, – жаловался он. – Но не так ужасна, как мысль об ответственности за проигрыш Америки коммунистам. Ничего хуже и быть не может»88.

Говорят, что США потеряли свою душу в джунглях Вьетнама. И страна заплатила за это двойную цену. Война, поражение в которой было неминуемым, несмотря на все усилия Джонсона, положила конец последней значительной социально-политической реформе в истории Соединенных Штатов. Пообещав «и пушки, и масло», США оказались способны производить только пушки. Послевоенная экономика начала постепенно замедляться, пока наконец ее не затряс очередной кризис.

Глава 9

Никсон и Киссинджер: «Безумец» и «Психопат»

Мало кто имел в свое время такое влияние, как Ричард Никсон и Генри Киссинджер. Их решимость смогла подвести мир ближе к примирению. Но они проводили и безжалостную карательную политику, которая более чем нивелирует их миротворчество. Это был один из самых необъяснимых политических тандемов в истории. Киссинджер находил Никсона «очень странным человеком… неприятным… нервным… неискренним… [который] ненавидел знакомиться с новыми людьми». Киссинджер считал необычным, что такой нелюдим «пошел в политику. Ему действительно не нравятся люди»1. Глава аппарата Белого дома Боб Холдеман провел с Никсоном много времени, но говорил, что тот «не считал меня личностью… даже просто человеком… До сего дня Никсон не знает, сколько у меня детей, вообще ничего о моей частной жизни»2.

За глаза Киссинджер и Никсон презирали друг друга, постоянно сражаясь за то, кому достанется вся слава за достигнутое. Киссинджер называл Никсона «этот безумец», «наш пьющий приятель» и «дурная башка», но при этом лебезил перед ним. Никсон называл Киссинджера «жиденком» и «психопатом»3. Но и безумец, и психопат видели США гегемоном всего мира. Никсон считал «величайшим президентом столетия» Вудро Вильсона, потому что тот «правильнее всего понимал роль Америки в мире». Киссинджер был с ним согласен: «Наш опыт позволяет нам считать, что мы сами и то, что мы делаем, имеет универсальное значение, важность которого выходит за пределы национальных границ, поскольку от этого зависит благополучие всего человечества. Америка не была бы тем, чем она является, если бы не мыслила глобально. Именно поэтому Америка всегда видела свою роль в мире как внешнее проявление успехов, достигнутых внутри страны»4. Но ни Киссинджер, ни Никсон так и не поняли, что могущество должно сочетаться с достоинством.

Лоуренс Иглбергер, проработавший с Киссинджером много лет, говорил: «Генри – сторонник теории баланса сил. Он глубоко верит в стабильность. Именно такие цели являются антитезой американского опыта. Американцы… хотят следовать моральным принципам. Но Генри этого не понимал: он просто не думал о подобных вещах, когда начинал свою политическую карьеру»5. Судьбы Никсона и Киссинджера были разными. Жизнь Никсона будет погублена его собственной мелочностью, продажностью, подозрительностью и тщеславием. Киссинджер, несмотря на то что страдал теми же пороками, удостоился Нобелевской премии мира. Однако страх быть обвиненным в военных преступлениях и других отвратительных вещах будет преследовать его до конца его дней.

1968 год стал самым необычным годом в истории века. И США, и весь мир бурлили энергией. В воздухе ощущался ветер перемен. На президентских выборах столкнулись республиканец Ричард Никсон и демократ Губерт Хэмфри. Репутация Хэмфри, занимавшего пост вице-президента, была запятнана подобострастной поддержкой политики Джонсона во Вьетнаме. Но самой большой сенсацией было то, что рейтинг алабамского губернатора-расиста Джорджа Уоллеса всего за месяц до выборов дошел до 21 %. В качестве кандидата в вице-президенты Уоллес выбрал генерала Кертиса Лемея и вел свою кампанию в духе правого популизма. Его упор на правопорядок находил отклик среди белых избирателей, обеспокоенных восстаниями в гетто, мятежами в университетских городках и растущей уголовной преступностью.

В 1964 году университетские городки стали наводнять люди, родившиеся во время послевоенного демографического взрыва. Наполненные юношеским идеализмом, вдохновленные движением за гражданские права, они отказались прислушиваться к динозаврам холодной войны, а их протест пронесся по всей стране. В апреле 1968 года студенты Колумбийского университета заняли несколько зданий городка, выступая против отношения его руководства к чернокожим и против военных исследований. Тогда ректор университета Грейсон Кирк выступил с обвинением: «Масса нашей молодежи, отрицающей любые формы власти, начинает беспокоить… они склонны к непримиримому, бесцельному и разрушительному нигилизму. Я не знаю ни одной эпохи в истории США, когда конфликт поколений был бы так велик и нес такую страшную потенциальную угрозу»6.

Никсон и Киссинджер прогуливаются по южной лужайке Белого дома. За глаза относившиеся друг к другу с презрением, эти двое составляли один из самых странных политических тандемов в истории. Их решительные действия смогли подвести мир ближе к примирению. Но они также проводили жестокую карательную политику, которая более чем нивелирует их миротворчество.

Кирк был прав насчет конфликта поколений, но его обвинения в нигилизме не имели под собой никаких оснований. После восьми дней протестов полиция Нью-Йорка грубо вытеснила протестующих из зданий. 800 человек было арестовано, более сотни ранено. Никсон назвал эти протесты «первым масштабным столкновением в революционной борьбе, нацеленной на захват университетов нашей страны, дабы превратить их в очаги радикализма и средство достижения революционных политических и социальных целей»7. Столь возмутительные нападки показали правоту студентов-радикалов относительно того, что американские власти готовы применить силу против собственных граждан ради защиты своих корпоративных и геополитических интересов во Вьетнаме и Индонезии.

Бунты студентов и молодых рабочих сотрясали индустриальные страны по всему миру. Массовые демонстрации прокатились по Праге, Парижу, Токио, Западному Берлину, Турину, Мадриду, Риму и Мехико. Вооруженные американцами полицейские и солдаты убили сотни недовольных студентов.

В США антивоенное движение бросило вызов верхушке Демократической партии, поддержав Роберта Кеннеди и Юджина Маккарти. В июне, через несколько минут после своей победы на первичных выборах в Калифорнии, Роберт Кеннеди был убит, и это перечеркнуло все надежды на прогрессивную альтернативу Хэмфри и его нелепой «политике радости». В августе делегаты, противники войны, и 10 тысяч их сторонников собрались у места проведения общенационального съезда демократов в Чикаго. Их встретили 12 тысяч чикагских полицейских, 6 тысяч солдат Национальной гвардии и 1 тысяча агентов ФБР. Еще 7500 солдат американской армии патрулировали негритянские гетто. В объективы телекамер попали полицейские, избивавшие дубинками не только участников митинга, но и журналистов и просто прохожих. Проводившая расследование солидная комиссия впоследствии назовет это «полицейским бунтом».

События, которые эксперты впоследствии назовут «полицейским бунтом». Полиция без разбора избивала антивоенных демонстрантов, журналистов и просто прохожих у места проведения съезда Демократической партии в Чикаго в августе 1968 года.

Совершенно неожиданно две трети американцев поддержали полицейских. Никсон назвал этих людей «молчаливым большинством» и с их помощью выиграл выборы, с небольшим отрывом обойдя Хэмфри. События в Чикаго перечеркнули надежды Джонсона на то, что зашедшие в тупик делегаты съезда в последнюю минуту обратятся к нему. Он все еще имел значительное влияние в партии и даже заблокировал инициативы ее умеренного крыла по Вьетнаму, в которых так нуждался Хэмфри. Кларк Клиффорд назвал провал мирных инициатив «катастрофой для Хэмфри»8. Хэмфри и сам подрубил сук, на котором сидел, лишь в сентябре начав немного дистанцироваться от непопулярной политики Джонсона во Вьетнаме. Никсон же, в свою очередь, утверждал, что у него есть тайный план окончания войны, отказываясь при этом сообщать какие-либо детали. В действительности этот план, как позже признавал министр обороны Мелвин Лэйрд, был не более чем идеей бомбить Северный Вьетнам до тех пор, пока тот не капитулирует9.