Адриатика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

Оглохшего, полуслепого и почти выжившего из ума старика привезли из деревни в Петербург. Два дюжих адъютанта водили его всюду под руки.

– Ничего что ножки слабые, – жалились дамы, на старичка глядючи. – Главное, что голова светлая!

– Ветеран с придурью! – так охарактеризовал нового главнокомандующего желчный Карл Нессельроде.

– Последний меч Екатерины, видать слишком долго лежал в ножнах и оттого подзаржавел! – иронизировали столичные остряки.

Михаил Федотович Каменский

Впрочем, большинство верило в талант и опыт Каменского, помня его былое соперничество с Суворовым. Император Александр с женой Елизаветой Алексеевной приняли главнокомандующего как спасителя Отечества и напутствовали на святое дело борьбы с Наполеоном.

Фельдмаршал, поводя мутным оком, долго что-то мычал в ответ, а затем прошепелявил, потрясая сухоньким кулачком:

– Я енту тварь, совестью сожженную, презрения достойную, изничтожу на корню!

И плюнул смачно на ковер. От столь яростной клятвы все были в неописуемом восторге. По российским церквям повсеместно возглашалась анафема Наполеону, как самому настоящему антихристу. Нового главнокомандующего, тем временем, осторожно посадили в коляску и повезли к армии.

Всю дорогу Каменский спал, а просыпаясь иногда, ел манные, да рисовые каши, кефирами запивая. Прибывши к вверенным войскам, старец в несколько дней учинил столь сокрушительный хаос, что скоро никто совершенно не мог ничего понять.

– Если из ума наш фельдмаршал выжил уже давно, то теперь в конец потерял и последние остатки памяти! – говорили меж собой издерганные нелепыми и противоречащими один другому приказами адъютанты.

Приказы Каменского были и в самом деле настолько путаны и бестолковы, что все совершенно перемешалось, и никто уже не знал где армия, где полки, что с ними и есть ли они вообще…

Как ни странно, но назначение Каменского весьма и весьма озадачило Наполеона. Ознакомившись с послужным списком фельдмаршала, император заметно приуныл:

– Этот вояка знает, как колотить горшки на соседских кухнях!

Над Каменским сиял нимб былых побед в турецких кампаниях. Торопясь хоть что-то успеть до приезда нового грозного противника, Наполеон, перечеркнув все свои старые планы, стремительным броском занял Варшаву.

– Здесь и будем ждать русских! – заявил он. – А они уж скоро наваляться. Этого Каменского не нам драться учить!

С прибытием же фельдмаршала к армии, французский император и вовсе приуныл. Передвижения русских войск стало столь непонятно и странно, что французский штаб во главе с Бертье, ломая головы, совершенно ничего не мог понять. Все искали в действиях Каменского какой-то особый потайной смысл и, не находя такового, приходили в полное отчаяние.

– Неужели этот Каменский гений! – вопрошал сам себя над картой Наполеон, обхвативши голову руками. – Я бессилен что-либо понять в его действиях!

Лишь через несколько бессонных ночей Наполеона наконец-то осенило:

– Да ведь он не гений! Он полный идиот! Как же тяжело иметь дело на войне с идиотами, когда совершенно невозможно предугадать, что они выкинут в следующий момент! Впрочем, будем надеяться, что это рано или поздно поймет и император Александр, а поняв, заменит Каменского на кого-нибудь поумнее, с кем можно иметь дело!

Фельдмаршал Каменский прокомандовал армией ровно неделю. Затем же, вспомнив о своих хворобах, да оставленном без присмотра хозяйстве, залез в коляску и… уехал домой.

– Ежели Бонапартий и есть всамделишный антихрист, то где уж мне сирому да убогому с такой скалапендрой тягаться! Пущай ноне молодые воюют! – сказал он своим штабным на прощание.

Уже с дороги фельдмаршал прислал в войска свой последний немногословный приказ: "Всем отступать, кто как может, в пределы России". Император Александр, узнав о самовольном отъезде фельдмаршала, спросил своих близких:

– Угадайте, господа, кто первым сбежал из армии? Никогда не угадаете!

Самому "спасителю" он отослал жесткий рескрипт: "Хотя и с прискорбием, но не обинуясь, если бы он сделан был кем-либо другим, надлежало бы предать строжайшему военному суду, коего неминуемым последствием было бы лишение живота. Александр".

Каменский на высочайший рескрипт не отозвался никак. Когда домашние зачитали старцу грозное царское послание, фельдмаршал лишь приподнял голову с подушки:

– Какой-такой Сашка? Не помню такова! У нас одна императрица – матушка Екатерина!

Каменский пребывал уже в полнейшем маразме.

* * *

Кончался 1806 год, а Европа все еще продолжала пожинать горькие плоды Аустерлица. Беспощадный разгром союзников нарушил шаткое равновесие политических сил. Подчинив себе Австрию и Пруссию, Наполеон, однако, по-прежнему должен был считаться с Россией, которая, не смотря на поражение, сохранила и мощь, и армию. Теперь Наполеон вынуждал Александра Первого держать немалые войска на прусский и австрийской границах, одновременно угрожая и со стороны Польши. Отныне российская армия оказывалась разбросанной по всей западной границе. Чтобы еще больше ослабить своего последнего серьезного противника, Наполеон решил привлечь Турцию. Именно она должна была, согласно планов Парижа, нанести сокрушительный удар в спину России на Дунае и Кавказе.

Едва император Александр передвинул в октябре 1806 года Южную армию генерала Михельсона в Молдавию и Валахию, как французские корпуса немедленно придвинулись к самой прусской границе. Делать было нечего и пришлось перебрасывать на нашу границу с Пруссией с юга несколько полнокровных дивизий, после чего у Михельсона осталось всего каких-то 40 тысяч штыков при 250 пушках. Против того у турок имелось 270-тысячая регулярная армия и более чем 60-тысячное ополчение.

Понимание собственного превосходства рождает безнаказанность, а потому турки, не слишком-то считаясь с былыми договоренностями, начали придвигать войска к границам России, укреплять дунайские и днестровские крепости, менять прорусских господарей Молдавии Ипсиланти и Валахии Мурузи на своих ставленников. Понимая всю несвоевременность войны с Турцией, и всеми силами ее не желая, Россия делал все возможное, чтобы этой войны избежать, но турки были уже глухи к голосу разума.

В конце января до Сенявина дошли первые известия, что разгром учиненный Наполеоном союзникам на полях Австрии и Пруссии невероятно взбодрил турецкого султана. Все говорили о скором разрыве отношений с Турцией. Ситуация становились теперь все напряженной день ото дня. Сенявину было очевидно, что теперь открытие военных действий возможно в самое ближайшее время. Тогда ему уже будет не до Далмации. Придется уводить эскадру в Эгейские воды на поиск турецкого флота. Но и Адриатику нельзя оставить без контроля. Французы по-прежнему сильны. Как ни крути, но несколько судов необходимо будет попридержать здесь.

В начальники над морскими силами, остающимися на Адриатике, Сенявин, после недолгих раздумий, поставил капитан-командора князя Баратынского. Каким ветром занесло когда-то этого отпрыска гордого древа рюриковичей в Морской корпус неизвестно, но к флоту Баратынский прикипел душой и сердцем.