Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

Я тут же пальцем подал знак Тийе, находившемуся в нескольких шагах от меня.

Мы замерли в неподвижности.

Алуна приложил палец к губам, призывая нас к мол­чанию, а затем вытянул руку в направлении небольшого холма, возвышавшегося справа от нас.

Однако наши попытки разглядеть то, на что он указы­вал, оказались напрасны: мы видели лишь пестрых сорок, перелетавших с дерева на дерево, и несколько серых белок, перепрыгивавших с ветки на ветку.

Пожав плечами, Алуна жестом велел нам присесть на корточки в траве, после чего с величайшими предосто­рожностями повел к небольшой роще лошадь и тотчас привязал ее там, так что она стала невидна среди густых деревьев; затем, сняв пончо, шляпу и даже куртку, он двинулся кружным путем, чтобы подойти с подветренной стороны к зверю, которого ему следовало захватить врас­плох.

Мы пребывали в неподвижности, устремив глаза на указанное им место: оно представляло собой участок горы, заросший высокой травой и кустарником, который по виду напоминал лесную поросль лет восьми—десяти.

Сделав шагов двадцать, Алуна скрылся в траве, и мы тщетно пытались разглядеть что-нибудь в том направле­нии, куда он пошел: оттуда не доносилось ни малейшего шума, и даже не было видно, чтобы там шелохнулись верхушки трав.

Змея или шакал не смогли бы проскользнуть или про­ползти тише, чем это сделал он.

Внезапно мы увидели, как нечто похожее на сухую ветвь поднялось над порослью; вскоре на некотором рас­стоянии от нее появилась вторая ветвь, параллельная ей; в конце концов в двух этих предметах, привлекавших наши взгляды и поднимавшихся вверх параллельно друг другу, мы распознали рога оленя.

Животное, которому принадлежали эти рога, было, по-видимому, огромным, ибо расстояние между концами двух этих ветвей превышало полтора метра.

Охваченный первым чувством беспокойства, олень поднял голову. Должно быть, легкий порыв ветра, про­несшийся над нами, дал ему знать об опасности.

Мы ничком легли в траву. Олень находился вне преде­лов досягаемости, и к тому же нам была видна лишь верхняя часть его головы.

Он не мог нас видеть, но было очевидно, что он нас почуял. Он вытянул в нашу сторону свои широко откры­тые ноздри и наклонил вперед уши, чтобы лучше вос­принимать звуки.

В то же мгновение послышался громкий звук, похо­жий на пистолетный выстрел. Олень подпрыгнул на три или четыре фута и рухнул в зарослях.

Мы бросились к нему, но, как я уже говорил, нас отде­ляло от него расстояние в шестьсот или восемьсот шагов, а кроме того, из-за складок местности нам пришлось двинуться в обход.

Когда мы добрались до невысоких зарослей, где олень на глазах у нас подпрыгнул и исчез, он был уже выпо­трошен и начинен пахучими травами.

Потроха, лежавшие неподалеку, были аккуратно сло­жены на банановом листе.

Мы поискали рану: пуля, оставив почти незаметное отверстие, вошла в край левого плеча и, видимо, насквозь пробила животному сердце.

Это был первый олень, увиденный нами вблизи, по­этому мы с Тийе не могли оторвать от него взгляда. Ростом он был с небольшую лошадь и весил не менее четырехсот фунтов.

Что же касается Алуны, то по тому, как он обходился с убитым животным, было видно, что он весьма привы­чен к такого рода работе.

Было около пяти часов вечера, а место, где мы оказа­лись, прекрасно подходило для ночлега. Шагах в десяти от зарослей, где был подстрелен олень, с горы сбегал прелестный ручей. Я пошел за лошадью, отвязал ее и привел за собой.

Мы с трудом дотащили оленя до ручья и подвесили там за одну из задних ног к ветви дуба; листва этого великолепного дерева была такой густой, что земля, на которую он отбрасывал тень, почти не просыхала.

В одно мгновение Алуна подверг наших куропаток, зайцев и белок той же операции, что и оленя, из потро­хов которого был приготовлен обильный и превосходный ужин; речь шла теперь о том, чтобы сохранить дичь, которая стала нам ненужной, но могла бы принести доход, если бы мы ее продали.

Тотчас же была поставлена палатка, запылал огонь и началась стряпня.

И снова все заботы взял на себя Алуна.

Печень оленя, поджаренная на топленом свином сале, приправленная стаканом вина и несколькими каплями водки, оказалась превосходным блюдом.

Поскольку у нас имелся еще и свежий хлеб, обед полу­чился законченным во всех отношениях, и он явно вы­игрывал в сравнении с нашими обедами на приисках, состоявшими из тортилий и фасоли.

Когда обед закончился, Алуна посоветовал нам лечь спать и поинтересовался, кто из нас желает быть разбу­женным в полночь, чтобы пойти вместе с ним в засаду.

Второй, соответственно, должен был остаться в палатке и отгонять шакалов, которые явятся за своей долей нашей дичи.

У нас настолько закружилась голова от успехов нашей охоты, что ни Тийе, ни я не хотели оставаться, и нам пришлось тянуть жребий. Я выиграл, и Тийе смирился с тем, что ему придется охранять палатку.

Мы завернулись в одеяла и уснули.

Однако первый сон длился недолго: не успела спу­ститься ночь, как нас разбудили пронзительные визги шакалов. Можно было подумать, что это убивают целую ватагу детей. Порой нам уже доводилось слышать такие крики во время наших лагерных стоянок, но никогда они не звучали подобным многоголосием. Шакалов привле­кал запах свежего мяса, и не вызывало сомнений, что мера предосторожности, намеченная Алуной — оставить сторожа возле наших охотничьих трофеев, — была небес­полезной.

В полночь мы отправились в путь и стали подниматься в гору, идя против ветра, чтобы дичь, находящаяся выше, не могла нас почуять.

Я попросил Алуну просветить меня насчет охоты, участником которой он намеревался меня сделать. По его мнению, убитый им олень отличался такими огром­ными размерами, что, вероятно, это был вожак стада. Расположившись на берегу ручья, мы, по словам Алуны, около двух часов ночи должны были свести знакомство со всем остальным стадом.

Но даже если он ошибался в отношении товарищей убитого оленя, то берега ручья были подходящим местом и для всякой другой дичи.

Алуна указал мне в качестве моего поста углубление в скале, а сам поднялся на сто шагов выше.

Я забился в эту впадину, вставил шомпол в ствол ружья, чтобы проверить, на месте ли заряд, и, увидев, что все в порядке, принялся ждать.

XII. НАША ПЕРВАЯ НОЧНАЯ ОХОТА В ПРЕРИЯХ

Существует одна особенность, которую могут заметить сидящие в засаде охотники: ночь, воспринимаемая чело­веком как дарованный природе всеобщий отдых, ибо сам он, как правило, посвящает ее сну, является временем почти