Место покоя Моего - Артем Абрамов

Где быть Петру во время суда? По житейской логике — среди учеников, рядом с матерью Марией, поддерживая ее, утешая. Ведь не поймут, если его рядом не окажется… Но по здравому смыслу быть бы ему за какой-нибудь занавесочкой рядом с Пилатом, чтобы подсказать прокуратору слова, какие от него потребуются. Но это значит — мчаться сейчас в свой секретный дом, превращаться в Доментиуса, а после суда — тоже на рысях! — лететь обратно, переодеваться и присоединиться к Крестному ходу, успеть к началу его, да еще ухитриться сделать так, чтобы ученики, и мать, и Мария из Магдалы, и многочисленные рыдающие родственники не заметили отсутствия самого близкого Иешуа человека, названного им своим преемником. Ключи от так и не построенного Царства Божьего легко позвякивали в поясе Петра. Метафора.

Нет, хрен с ним, с Пилатом. Сам справится. Ну, в крайнем случае не выучит цитату про умывание рук. Мало ли и без того работенки евангелистам? Добавим тогда неумытые руки в длинный список неосуществленных боковых версий. Главное Пилат понял и принял. Поломается для виду и сдаст Машиаха священникам… Решено: Петр остается со своими. Без грима, без богатых одежд ни Кайафа, ни Пилат не узнают его в толпе. Это исключено…

Да и никакой занавесочки там не будет, негде Петру прятаться. Если Пилат послушается Петра, то все произойдет не в тесной комнате секретариума. Все произойдет либо во внутреннем дворе крепости Антония, либо — если Пилат точно последует советам эллина Доментиуса и захочет, чтобы его услышало как можно больше людей, — перед воротами в крепость, где крепостные рвы создают некую более-менее просторную площадку, к тому же мощенную камнем. Рвы, вооруженные мечами пешие воины позади рвов, верховые воины за открытыми воротами во дворе крепости — хорошая защита от толпы. От нее же защитит длинный бассейн Стратиона, тянущийся к северу параллельно Терапийону. А поскольку мощёная площадь невелика, то все слова Пилата будут слышны достаточно ясно. Голос у него мощный, командирский…

Это — лучший вариант. Если Пилат все-таки выберет местом суда двор крепости и закроет от толпы ворота в нее, то ни Петр, ни мать Мария, ни ученики туда не попадут. Разве что Иоанн…

Отозвал Иоанна, поделился сомнениями. Решили: если при подходе к крепости окажется, что суд пройдет внутри, Иоанн постарается проникнуть туда, поскольку охранники Кайафы помнят его и вряд ли станут препятствовать. Эллинский вариант Иоанн забраковал вчистую. Сказал:

— Будь человеком, Кифа. Что сделано, то сделано. Выше головы не прыгнешь. А ты побудь со всеми, побудь. Ты им нужен…

Лестно, но грустно. Петру не нравилась формула «что сделано, то сделано». Он всегда все делал до конца и, случалось, прыгал много выше головы. Но тут счел логичным согласиться. Да Иоанн свою миссию усвоил и, знал Петр, выполнит, если придется…

К счастью, не пришлось. Как и надеялся Петр, Пилат решил устроить зрелище по максимуму для ненавидимой им толпы. Уговорил его эллин, несмотря на давно отработанную в Иерусалиме традицию проводить прокураторские суды в закрытом помещении и без лишней публики. Но, в принципе, традиции — не закон, их можно иной раз и нарушить. Что Пилат и сделал.

Но о том Петр узнал чуть позже, а пока он решил поторопиться и прийти всем вместе к дому Кайафы, откуда и должны были повести Иешуа к крепости Антония. Вряд ли кто-то еще, кроме учеников и родни, знал, где находится арестованный Машиах, хотя, конечно, сведения о том могли просочиться из дома первосвященника. Прислуга — не охранники, она не давала клятвы молчать об увиденном в доме хозяина.

К сожалению, народ возле дома уже толпился, немного пока его было, но кто узнал, тот пришел. Охрана пыталась гнать людей, колотила ближайших, палки в ход пускала, но люди терпели. Отходили, прятались в улицах, снова возникали, держась в отдалении от входа. Появление учеников подтвердило слухи об арестованном Машиахе. К ним бросились, начали задавать вопросы, но тут уж Фаддей, Яаков, Андрей, Фома — да никто в стороне не остался! — организовали свою охрану, особенно — для матери, по-прежнему находящейся в маловменяемом состоянии. В отличие от охранников Кайафы, ученики никого не били, просто стали кольцом, оттесняя любопытствующих, коротко отвечали: сами ничего не ведаем; надеемся на лучшее; забрали его ночью; нет, ничем помочь не смогли…

В десять пятьдесят шесть, как обычно отметил Петр, открылись воротца в сад, и оттуда вывалилась немалая толпа вооруженных стражников Храма, в центре которой, почти невидный за мощными фигурами вооруженных мечами воинов-левитов, к тому же надевших на головы римские легкие шлемы с шишаками, шел Иешуа. Позади, тоже окруженные стражей, двигались Кайафа и его помощники. Петр отметил, что помощников стало побольше: всего — человек семь. Это тоже были коэны третьей — а может, и четвертой, Петр точно не знал — стражи. Вся процессия важно проследовала параллельно стене дворца Ирода к стене Верхнего города, спустилась к Терапийону и, не без труда продираясь сквозь толпы народа, заполнивших основную улицу — или все-таки дорогу! — столицы, направилась к крепости Антония. Ученикам и братьям Иешуа, тесно окружавшим своих женщин, пока удавалось не отставать.

Возникал вопрос. Арестованных трое: Иешуа и двое зилотов, пока сидящих в крепости Антония. По евангельской истории распяли тоже троих. Варавва — по той же истории — помилован. Где еще один?

Похоже было, что намечалась еще одна «боковая версия»…

Петр с удивлением отметил, что еще вчера восторженная толпа, впадавшая в экстаз при виде Машиаха, сегодня держалась настороженно, молчаливо. Были выкрики:

— Куда вы его ведете?

— Отпустите Машиаха!

— Машиах, мы здесь, мы верим тебе!

Но не было общего, всегда мощного экстаза. Все понимали: случилось что-то из ряда вон выходящее, из привычного людям ряда, что-то надломилось в машине, запущенной в Галилее и безостановочно мчащейся вперед. Машиах, посланник Господа на земле, Царь Иудейский и Израильский, взят под стражу, как обыкновенный смертный… Возможны два варианта. Или святые люди, коэны, как ни крути, а тоже где-то рядом с Богом обитающие, ошиблись, или Машиах — не Машиах… Ведь куда его ведут? Ясно: в крепость, к префекту римскому. Значит, коэны сочли, что Машиах в чем-то виновен перед ними. Не перед Богом же, он Богом избран. Пусть префект поправит кознов… Но вот почему Бог уже не поправил?

Знакомая до боли картинка, с горечью думал Петр. Вся история человечества полна подобных картинок, где вчерашние апологеты легко становятся сегодняшними сомневающимися и завтрашними ненавистниками. Еще одна не здесь придуманная поговорка: от любви до ненависти — один шаг. Очень верно! Особенно если это касается не одного человека, не близкого-родного, а сотен, тысяч, миллионов. Если это касается толпы! Нет ничего страшнее толпы. Бессмысленно обольщаться, когда она кричит тебе хвалу, но столь же бессмысленно расстраиваться, когда хвала становится хулой. Есть ли среди этих — молчащих и настороженно выжидающих! — те, кто пришел нынче по мысленному или, если хотите, сердечному, душевному, но все равно телепатическому зову Иешуа в Иер-шалаим? Есть, наверно… Что ж они-то выжидают? Или зов стих? Или для Иешуа зрелище молчащей толпы стало нежданным и огорчительным сюрпризом? Вот уж вряд ли!.. Хотя… Он же верил, что разрушит Храм, искренне верил. А не смог, и разочарование лишь Петр сумел умалить, ошеломив Иешуа фантастической для него и в то же время легко принятой им информацией… А кто умалит его разочарование сейчас? Вряд ли Варавва, который сам небось злорадствует: что же ты, Машиах, не поддержал меня, слабаком оказался?..