Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов

неплохой обед и более килограмма хлеба на дорогу, они съедали его сразу и тут же погибали.

За последнее время на верфи еще кое-кто богу душу отдал.

Умер хороший корабельный специалист П-в, электросварщик М-в, кладовщик Г-в, работница П-ва (накануне потеряла карточки), охранник Никитин, инженер Киселев, рабочий Богомолов. Последний пришел на работу за карточками, купил хлеба и тут же съел, заночевал на верфи. Утром его нашли мертвым. ‹…›

Многих ленинградцев мучает цинга. Болят руки и в особенности ноги. Кровоточат десны, шатаются и выпадают зубы. Ноги покрываются черными точками, переходящими в язвы. Появляется отечность с багрово-синим оттенком. Больные еле передвигаются. Радио и печать усиленно рекомендуют пить настой из хвойных и есть пророщенный горох и сырое мясо. Но главное лекарство – аскорбиновую кислоту – найти трудно. Прежняя стоимость 1 г 13 руб., а теперь я сам платил 350 руб. Многие обладатели аскорбиновой кислоты нажили немало денег. Витамин вырабатывается на некоторых полузаводских установках. Но его мало. Одним лекарством не спасешься. Необходимо питание. К тому же возня с хвоей весьма канительная: ее надо мыть, стричь, настаивать, процеживать. И все же многие одобрительно отзываются про это горькое питье. ‹…›

По делам отправился на верфь. Солнце уже успело кое-что [рас]топить. Большие поля асфальта на центральных улицах очистились от льда и подсохли. Приходит конец санкам, которыми так широко пользовались ленинградцы в эту зиму. Но тележек еще мало, и санки еще в ходу.

Вот дворник везет по Невскому два трупа. Они навалены друг на дружку и перевязаны веревками. Внизу труп женщины. Ее волосы растрепаны и волочатся по мокрому асфальту. Дворник устал. Он останавливается, достает кисет с табаком, садится на трупы и не торопясь, скручивает себе самокрутку. Не спеша докурив, дворник встает и продолжает свой путь к месту сбора трупов. Эта жанровая сценка вряд ли привлекает внимание прохожих. Горожане, к несчастью, на них слабо реагируют – привыкли.

9 апреля 1942 года

Был в поликлинике. Народу – тьма. Очередь грандиозная. У входа давка, крики и ругань. Некоторые больные голосят в полный голос. Врачи почти не выслушивают больных и сами изнервничались и издергались, и не мешало бы их самих подлечить. Посетителей много, получив продовольственные карточки, многие вновь садятся на больничный, а в конце месяца вновь выходят на работу, получают карточки и опять бюллетенят. Значительная часть не симулирует, так как нет сил не только работать, но и просто передвигаться. Я сужу по себе: пройти одну трамвайную остановку, подняться на второй или третий этаж – труд, требующий большого напряжения.

12 апреля 1942 года

Солнечно. Погода возбуждает весеннее настроение. Народ потянулся к солнцу, сидит на завалинках и греется. Малыши возятся с сухим песочком, ребята гоняются на самокатах, значит, силенки еще есть. На Невском народу жиденько. В такие дни, бывало, яблоку было негде упасть, широкие панели оказывались узки. Население заметно поредело.

Решил сегодня пригласить М. на второй филармонический концерт. Он давался составом филармонии в Пушкинском театре. В обычные дни там с четырех часов дает спектакли театр Музкомедии.

Люстры из зала убраны, горела одна всамделишная электролампа. Это для нас редкое зрелище. В зале пахло дымом и слегка слезились глаза. Публика сидела в пальто и в головных уборах в продолжение всего концерта. В центре зала стояли ящик с песком, бочка с водой, ломы, лопаты и колпаки для тушения зажигалок. Это были хорошо знакомые предметы.

Дирижировал К. И. Элиасберг, по-прежнему франтоватый, во фраке, хотя в зале и на сцене было довольно холодно. На сцене знакомые музыканты с исхудавшими и усталыми лицами, передвигающиеся с помощью палочек. Но оркестр по-прежнему стройно, слаженно и величественно звучит. Старые опытные музыканты не делают скидки на обстоятельства. В концерте приняли участие народная артистка С. П. Преображенская и заслуженный артист, лирический тенор В. Нечаев, тепло встреченные публикой.

Среди публики много военных. Гражданские имеют нормальный вид, некоторые с претензией на привлекательный. Опухших и дистрофиков, конечно, там не найти, им не до жиру. Нет сомнения, что среди слушателей есть и такие «любители музыки», которые умудрились устроить себе хорошую жизнь на общих трудностях. В большинстве это торговый, кооперативный и булочный народ, которые на усушке-утруске, обвесе, а порой и просто воровстве нажили себе капиталы и стали людьми с большим достатком.

18 июня 1942 года

Бывают дни, когда на время забываешь о войне. Такое состояние было у меня сегодня утром. Ярко светило солнце, обстрела не было уже пару дней. По радио транслировали великолепную чарующую музыку, отчего настроение еще больше улучшалось. С этим я шел на службу. Но резкий свисток милиционера и уличные крики вернули меня к действительности. Присмотревшись, я увидел: некая гражданка смертным боем била какого-то пацана. Из сбивчивых выкриков можно было догадаться, что мальчик в булочной вырвал у нее хлеб. Избитого и окровавленного подростка собравшиеся прохожие сдали вовремя подоспевшему постовому милиционеру.

Что же милиция может с ним сделать? Ровным счетом ничего. Таких сажать – места не хватит, а кормить нечем. Отведут за угол и отпустят.

В столовой другая сценка: женщина выхватила хлеб у перепуганного ребенка и, отвернувшись, быстро запихала его себе в рот.

18 июня 1942 года

Днем прилетели первые снаряды. Они ложились близко. Здание верфи сотрясалось от разрывов. Я распорядился перевести сослуживцев в общежития. Через 7–8 минут обстрел нашего района прекратился.

Позднее я увидел последствия сегодняшнего артналета. Пара снарядов разорвалась на Невском у «Пельменной». Осколки пробили витрину у кинотеатра «Титан». Несколько снарядов попали в Фонтанку. Один снаряд взорвался у Куйбышевского райкома партии. Кругом битые стекла, изъязвленные осколками здания, черные дыры оконных проемов. Проходя в конце дня мимо Дворца пионеров, я услышал ритмичные звуки матросского танца: дети, участники танцевального кружка продолжали прерванное занятие.

23 июня 1942 года

Накануне достал 150 штук капустной рассады. Повез их в Озерки. Вскопал две большие грядки. Рассада оказалось плохой, и колхозное начальство не советовало мне ее сажать. Пришлось с сожалением согласиться.

Сегодня достал свежую качественную рассаду и привез ее в Озерки. Тут случился конфуз: грядки, которые я вскопал, оказались чужие. Пришли две бабы, и началась отборная матерная ругань. Бабы настолько разошлись, что я испугался, не дойдет ли до греха – убьют или покалечат. Пока я копал, эти старые стервы молчали, но, как только я приехал с рассадой, тут же явились на готовое. Мне было обидно до слез, столько угробил сил и трудов. Хотелось растоптать рассаду, плюнуть на все это, уехать в город и больше не возвращаться. С немалым трудом взял себя