Белое с кровью - Кристина Робер

– Не заливай, – Ника бросила ему куски пергамента. – Сочиняешь на ходу.

– Можешь проверить, – Долохов развел руками, ухмыльнувшись. – Заодно и свадьба Александра Саквильского не состоится – ты ведь этого хочешь, да? «Не доставайся же ты никому!» – ах, как романтично. Кстати, я удивлен, что вы не додумались пожениться до сего дня.

– Да пошел ты.

Долохов разочарованно покачал головой.

– Присядьте.

Ника поймала взгляд отца и на ватных ногах побрела к креслу напротив Долохова.

– Ночью у прелестной Софи Дофин начались преждевременные роды, и ее супруг поспешил вернуться на родную землю вместе с вашим верным Иланом Домором. Полагаю, магия контракта настигла его в дороге. Хотя я, конечно, не так жесток и все же надеюсь, что господин Дофин смог увидеть дочь.

Ника до боли сжала зубы, лишь бы не заскулить. Чувства рвались из нее, и она из последних сил сдерживалась, заталкивала их обратно, лишь бы не думать, не анализировать. Не сейчас. Не сейчас…

– По моим подсчетам, скоро сюда ворвется господин Домор и подтвердит смерть своего командира. И когда вы убедитесь, что я не блефую, мы продолжим.

Минуты казались вечностью. Воздух в кабинете разложился на сотни тоненьких струн, пронзавших помещение и всех присутствующих. Казалось, от любого движения можно было пораниться. Запустив руки в карманы куртки, Ника сверлила Долохова взглядом, впервые за минувшую неделю осознавая, на что решилась. Азарт прошел, и она совершенно не представляла, как со всем справится. Кольцо в кармане стало необычайно тяжелым, и Ника стиснула его. То, что я сделал, поможет нам. Ника не понимала, как брак с Эммой Юсбис поможет им в дальнейшем, но неожиданно эти слова Алекса приободрили ее. Потому что то, что собирается сделать она, тоже поможет им. Должно помочь.

Когда наконец дверь в кабинет с оглушительным грохотом распахнулась и на пороге застыл Илан Домор, Ника подскочила и на автомате вжалась в кресло. Никогда она его таким не видела. Серые глаза, всегда светлые и спокойные, пылали яростью, лицо и руки горели красным. Он стискивал пальцы, и, казалось, вся магия, сокрытая в стенах кабинета, тянулась к нему сотнями, тысячами осколков, превращая его самого в пылающий факел.

Николас что-то крикнул, бросившись наперерез, но Домор уже подскочил к Долохову и, схватив его за грудки, рывком поднял на ноги, а потом вцепился одной рукой ему в шею и резко потянул на себя. Но ничего не произошло. Николас схватил Домора за плечи и попытался оттащить, но тот не замечал: вскидывал руку к шее Долохова и тащил на себя, и снова, и снова… Но это не помогало.

– Во мне нет ни капли магии, – спокойно сказал тот, даже не попытавшись высвободиться. Его идеальный костюм сбился в районе груди, галстук покосился, но взгляд оставался непроницаемым.

Воспользовавшись замешательством воина, Николас оторвал Домора от Долохова и оттолкнул. Но Илан, быстро взяв себя в руки, растопырил пальцы – и пол под его ногами затрясся, разошелся десятками швов, и из него, прямо к его рукам, потянулись золотые нити магии. Ника подобрала ноги и сильнее вжалась в кресло, забыв как дышать.

– Я тебя убью… убью… – как безумный шептал Илан, не сводя взгляда с Долохова.

– Господин Домор! – рявкнул Николас. Илан не отреагировал, продолжая выкорчевывать из пола силу. Его руки по локоть пылали, и кожа на шее и лице уже светилась изнутри.

Ника не понимала, чем это грозит Домору, но испугалась и уже хотела было броситься к нему, молить остановиться, потому что все это выглядело чертовски пугающе и, если он причинит себе вред, это будет… Ника не успела ни додумать, ни сделать: ее отец вдруг выхватил из рукава джемпера какой-то черный предмет, помещавшийся в ладонь – круглый и с нечитаемой гравировкой, – и ударил им Домора в шею сзади: предмет приклеился к коже, а Илан пошатнулся и замер. Пламенная ярость в его глазах сменилась удивлением. Кожа мгновенно начала потухать, золото схлынуло с его рук и исчезло в трещинах паркетного пола.

– Доверяй псу, но держи в узде, – усмехнулся Долохов, присаживаясь в кресло. – Похвально.

Ника в ужасе переводила взгляд с отца на Домора и обратно.

– Он убил Дофина, – прошептал Домор, в неверии глядя в глаза Николасу. По его щекам беспомощно катились слезы, и Ника, не сдержавшись, тоже заплакала. Она хотела коснуться его, обнять крепко, целовать и баюкать, обещать, что Дофин обязательно будет отомщен, – она не забудет, не оставит это так же, как оставила смерть Мари и тех других до нее. Но она не посмела. Ей вдруг стала понятна одна простая вещь: Домор – единственный, о ком никто не знает. И до тех пор, пока она в силах хранить его в тайне, его не используют против нее. Не навредят просто потому, что Ее Высочеству станет больно.

– Как вы можете?.. – в голосе Илана было столько разочарования, но Николас не дрогнул.

Он отнял от шеи воина непонятный предмет и молча убрал его в карман брюк, а потом сдержанно сказал:

– Покиньте кабинет, господин Домор.

Секунду, показавшуюся ей вечностью, Илан смотрел на Николаса, а Ника мысленно молила, чтобы он посмотрел на нее и в ее глазах прочитал все, что она так хотела ему сказать. Но Домор не посмотрел – просто покачал головой и размашистым шагом вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

Ника взглянула туда, где он только что стоял: трещины на паркете застыли, и ей нестерпимо захотелось наступить на них – а вдруг провалится? И там, где она окажется, больше не будет ничего: ни сожалений, ни решений, ни желаний… Долохов смотрел на нее, слегка прищурившись, с едва различимой улыбкой на губах, и Ника, утерев слезы, ответила ему тем же. Ярость ушла, боль и вина наконец ужились друг с другом и упокоились где-то на дне ее дрянной души – может, ненадолго, но ей хватит. Ее отец стоял за спиной, совсем рядом, и Ника слышала его тихое, спокойное дыхание. И возможно, в другой раз она бы непременно разозлилась, потому что не понимала, как можно быть таким хладнокровным, когда столько всего случилось, но не сегодня. Сегодня, в этот самый момент, она впервые по-настоящему почувствовала его поддержку и поняла, что шагает в бездну не одна.

Ника откинула волосы с плеч и распрямила спину. Вспомнила лицо Риты в последние минуты ее жизни, наконец поняла, в чем заключалась сила ее матери, и умудрилась найти эту силу в себе. Может, она и Стамерфильд, но у нее есть гордость Харт-Вудов, и она больше не покажет своих страхов, даже если в душе будет вопить от ужаса.

«Задай им, малышка».

Задам, мама. Обязательно задам.

Словно почувствовав ее решимость, Долохов самодовольно улыбнулся, и она наконец сказала:

– Хотите жениться на мне, господин?