Охотясь на Аделин - Х. Д. Карлтон

на свободу вырывается слабый стон – дрожащий от моего обещания преследовать ее душу.

Она, черт побери, была просто создана для меня.

– Если ты думаешь, что шрамы отпугнут меня, значит, ты еще не знаешь, каким жестоким я могу быть, – хрипло произношу я.

Ее дыхание сбивается, а карамельные глаза округляются, вспыхивая трепетом, когда она смотрит на меня. Ее пульс бешено бьется под моей рукой, и я хочу впиться в него зубами, чтобы ощутить, насколько сильно я пугаю ее.

Рычу, позволяя тьме из моей души выплеснуться на ее кожу и запятнать ту невинность, которая у нее еще осталась. Эти люди забрали ее у меня, и будь я проклят, если позволю им забрать хотя бы что-то еще.

Свободной рукой я убираю ее руку и провожу по шраму, который она терзала, заставляя ее чуть слышно вздохнуть.

– Они тоже станут моими. Я приложу лезвие к каждому из них и заявлю о них как о своих собственных. Единственное, что ты будешь видеть, глядя на них, – это меня, – рычу я, сжимая руку на ее горле.

– Ты этого не сделаешь, – с вызовом в глазах выдыхает она.

Я злобно усмехаюсь, наслаждаясь ее крепнущим страхом. И тем, как напрягаются ее соски и ее возбуждение проникает в жаркий пар ванной.

– Вот и все, – шепчу я, прежде чем окончательно сжать ее горло, перекрывая доступ кислорода. – Бойся меня, маленькая мышка. А не больных ублюдков, которые не имеют права распоряжаться ни одной твоей частью.

Мой второй кулак летит вперед, разбивая зеркало. Она вздрагивает в моих руках, и ее ногти впиваются в мою плоть, когда я выковыриваю осколок стекла, который подношу к ней.

Я ослабляю хватку, и она жадно вдыхает кислород, не сводя глаз с осколка. Она дрожит, я упираюсь бедрами в ее упругую попку и стону, когда она вздрагивает только сильнее.

– Направь меня к первому, – приказываю я.

Я даю ей возможность выбора. Может быть, я и пугаю ее до одури, но она умеет вырываться из моего захвата. Она знает, как обратить оружие против меня.

Она может сопротивляться мне.

Сделав неровный вдох, она указывает пальцем на свой живот.

Я подношу руку к этому месту, внимательно наблюдая за ней через разбитое зеркало. Она смотрит на осколок и резко вдыхает, когда я прижимаю его к коже прямо над шрамом.

Замираю, давая ей последний шанс отступить, но она приникает губами к моей шее, и ее горячее дыхание веером пробегает по моей коже.

Поэтому я вдавливаю обломок зеркала в ее шрам и рычу, когда она открывает рот и впивается зубами в мое горло, не сдерживаясь.

Все заканчивается так же быстро, как и началось, и она сразу же отпускает меня, тяжело дыша. Порез не глубокий – всего лишь для того, чтобы пустить кровь.

Глаза мне застилает чернота, и я поддаюсь зверю внутри себя.

– Дальше.

Я едва узнаю свой собственный голос, но она ему доверяет, потому что бросает взгляд в зеркало и указывает на другой – на своем бедре.

И снова я режу ее, пока она кусает меня. Раз за разом, пока передняя часть ее тела не покрывается ранами, а сама она не начинает дрожать. Тогда я поворачиваю ее и усаживаю на раковину, прижимая к груди, а сам кромсаю шрамы на ее спине, пока она полностью не окрашивается кровью, а на моей шее и плечах не остаются следы укусов.

Мы оба тяжело дышим, переполненные похотью, агонией и беспокойством, которое заставляет нас обоих находиться на грани.

Она дрожит в моих руках, и ее глаза под воздействием эндорфинов, стремительно бурлящих в ней, похожи на покрытые карамелью яблоки. Я опускаю стекло и провожу большим пальцем по ранке, опьяненный ее резким шипением.

– Что-нибудь в том, как я люблю тебя, кажется тебе трагичным? – спрашиваю я, скользнув губами по ее челюсти.

– Да, – стонет она. – Но только потому, что однажды это закончится.

Из моего горла вырывается рык, и я сжимаю в кулаке ее волосы, откидывая голову назад и заставляя ее осознать правду.

– Это никогда не закончится, маленькая мышка. Даже когда мы окажемся под землей, а наши кости превратятся в пыль, я продолжу преследовать твою душу, пока она не возжелает освободиться от меня. И тогда я сожму тебя еще крепче.

Ее губы дрожат, она борется с моей хваткой, чтобы прижаться ко мне ближе, ее затвердевшие соски задевают мою грудь.

– Я никогда не захочу освободиться от тебя, Зейд. Ни в этой жизни, ни во всех последующих.

Она прижимается губами к моему лицу, и ее ногти скребут по щетине на моих щеках.

Адди держится за меня так, будто падает в бездну, но мне неинтересно ее ловить. Я буду падать вместе с ней, даже после жизни.

Ее ноги обхватывают мои бедра, и я поднимаю ее на руки, мои ладони скользят по ее гладкой коже, и я несу ее к ванне. Она отстраняется от меня – всего на мгновение, ее зубы клацают, и это заставляет меня улыбнуться. Она бьется своей киской о мой член и скользит по нему, потому что чертовски намокла.

Я осторожно переступаю через бортик ванны и опускаю нас в нее. Фарфор сразу же окрашивается пунцовым от размазанных отпечатков и свежей крови.

Оскалив зубы, я стону, ощущая, как она извивается на моем члене, угрожая вырвать рассудок из моей головы, как это делают монстры в дешевых фильмах ужасов.

Прежде чем окончательно сойти с ума, я протягиваю руку и хватаю душевую лейку, находящуюся рядом с краном. Потом включаю горячую воду на полную мощность, регулируя температуру, пока она не становится комфортной.

– Зейд, – умоляет Адди, впадая в полное исступление.

В прошлом нож причинял Адди только боль, и теперь она на собственном опыте убедилась, насколько катастрофическими могут быть последствия при правильном его применении.

Отныне единственным ножом, которым ее можно будет сразить, будет мой, и она, мать ее, еще будет умолять меня сделать это.

Я переключаю подачу воды на лейку для душа и, откинувшись назад, поливаю ее тело. Она шипит, откидывая голову, но не перестает медленно вращать бедрами на мне.

Ее хриплые стоны пронизывают пространство, отражаясь от камня и фарфора и прилипая ко мне, словно раскаленный воск. По ее изгибам струится красноватая жидкость, которая затем стекает в слив.

Я направляю воду и на себя, смывая кровь и грязь сегодняшнего дня. Когда я заканчиваю, она смотрит на меня сверху вниз, в ее глазах пылает жар, от которого у меня