Цветы из бури - Лаура Кинсейл

Обыкновенная жизнь. Простое служение тишине и Богу. Она искренне легко опять приняла это. Помогала Констанции стирать, ходила на службу, сопровождала пожилую женщину, которая посещала больных. Все было просто и ясно. Рано вставать. Делать тяжелую работу. Мало говорить: плохо быть ленивым, нечестным, суетным. Не думать о герцоге.

Мэдди чувствовала себя и дома, и где-то далеко. Она обращала внимание на прислугу, экипажи, позолоченные и дорогие украшения, она замечала даже красивые платья, когда думала о том, как она подурнела по сравнению с блестящими дамами, которые танцевали в Белгрейв-Сквейр.

Она не чувствовала лишь одного. Это была оставшаяся в прошлом часть ее души.

Иногда ей вдруг представлялось, что она должна помочь Кристиану пришить пуговицы на жилет, не забыть переписать его письма. Мэдди слышала шаги на лестнице, и ее сердце замирало. Но шаги никогда здесь не были достаточно быстрыми и нетерпеливыми. Она сжимала пальцами кольцо — маленькое украденное сокровище. Идя по улице, Мэдди останавливалась и поворачивала лицо к зимнему закату. И к нему, как будто он был там, как будто она могла еще раз ощутить его, почувствовать хотя бы один раз.

Но он не желал чинить никаких препятствий. Мэдди взяла кусочек мяса и проглотила его. Раньше она была нужна ему, а сейчас нет. Их жизни пересеклись ненадолго во времени и пространстве и опять разошлись. Он был герцогом Жерво. Она была позором в своем Собрании. Она чувствовала осуждение. Она была среди друзей, и все же ее имя — предмет публичного интереса в газетах, а это причиняло горькое унижение Обществу.

Она была благодарна Элиасу, Констанции и некоторым другим друзьям, которые беседовали с ней, разъясняя, насколько она пребывала в заблуждении, однако смогла отвернуться от него идти к Свету. И каждый ждал ее письма с самоосуждением.

— Как продвигается твоя работа, Джон? — спросила Констанция Тиммса.

Он потер подбородок.

— Медленно. Последние дни слишком медленно.

Мэдди сказала:

— Ты не захотел, чтобы я тебе помогала.

— Я не уверен, что захочу опубликовать эту работу.

Она повернулась к нему.

— Не будешь публиковать?

— Мэдди, девочка, — сказал он тихо. — Ты же знаешь…

— Не все, но, — она остановилась.

— Должен ли я публиковать то, что связано с его именем? Я не думаю, что тебе это понравится. — Он улыбнулся ласковой грустной улыбкой. — Сказать по правде, я столкнулся с одной трудностью в доказательствах и моих способностей не хватает.

Она наклонила голову над тарелкой. Это было нечестно. Отец так устал и так много работал. Его исследованиям не должны мешать ее ошибки.

— Немного савойской капусты, Джон? — Констанция переменила тему разговора. — Ее принес сегодня утром друг Гиль. Он говорит, что на рынок привезли крамбе по шиллингу и шесть пенсов за корзину.

— Мне бы хотелось, чтобы он нашел для нас немного спаржи, — сказал Элиас. — Или вырастил ее рядом со своими цветами.

Констанция чуть улыбнулась.

— Его должна попросить Архимедия. Для нее он сделает, что угодно.

— Сейчас, Констанция, — мягко упрекнул ее Элиас, — ты забегаешь вперед.

Констанция, не раскаявшись, положила Мэдди савойской капусты.

— Все счастливо уладится, — сказала она. — Я сердцем чувствую, что так будет.

— Ты продолжаешь писать свое письмо, Архимедия? — спросил Элиас.

— Да, — сказала она, бесцельно помешивая капусту в тарелке. — Я не закончила.

— Сегодня вечером мы вместе помолимся, — сказал он. — Может быть, это поможет направить тебя.

— Да, согласилась Мэдди.

Ошибка должна быть исправлена. Он не хотел чинить препятствий.

Мэдди помнила его в последний момент — она никогда не забудет его. Добродушная самоуверенность, великолепие и власть, звезды и бесконечность, мир на расстоянии протянутой руки. A bon chat, bon rat ниже возрождающегося феникса.

Хладнокровный, дерзкий, кровожадный в своей мести. Как хороший кот, ленивый и игривый, сильный и непрощающий, он уничтожал противника его же оружием, сбил с толку своих мучителей, бросил их в тюрьму, почти позволил им освободиться, швырнул их назад, возобновил свои голословные утверждения; поставил их перед лицом большого жюри, прежде чем по своей прихоти вновь освободить их.

Он был герцогом Жерво. У него были любовницы. Он преодолевал несчастье собственными силами.

Подойди, говорил он ей так много раз. Она даже слышала его голос.

Но все ускользнуло от нее даже в воображении, последняя нить, которая связывала ее с другой жизнью. Она могла писать свое письмо. Время пришло.

После ужина она с Элиасом и Констанцией в строгой гостиной слушала глубоко звучащие в молитве голоса старших. Она услышала все, что должна была написать. И позже она все написала без слез.

Кристиан сидел с почтой, бросая в огонь приглашения одно за другим. Он помедлил над письмом из Шотландии и отложил его в сторону. Он задумался, глядя на нераспечатанное письмо. Затем сломал печать и прочел его.

Он поднялся и прошел наверх.

В желтой комнате кроватка стояла в самом теплом месте и была тщательно занавешена от камина. Джилли отошла от нее.

— О, ваша милость, она только что проснулась и готова видеть вас.

Жерво кивнул. Девушка сделала реверанс и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Кристиан подошел к изголовью и прислонился к кровати, наблюдая за девочкой с близкого расстояния. Диана не заметила его: она лежала на спинке, брыкаясь в своей длинной льняной рубашке и играя ножками. Сейчас у нее белый вышитый чепчик, крошечные, украшенные лентами тапочки, воротнички, нагруднички, серебряная погремушка, мягкая щетка слоновой кости и гребешок. Все, что нужно ребенку. О чем ему сказали Джилли и другие женщины в доме.

— Девочка, — сказал он нежно.

Диана повернулась на звук его голоса. Она научилась это делать совсем недавно. Смущенно сдвинутые бровки чуть приподнялись — она искала источник звука.

Кристиан подошел к изголовью кровати. Диана начала улыбаться, а когда он наклонился, она неистово заколотила ручками и ножками, завизжав от наслаждения.

Она стукнула его кулачками в щеку. Он отдергивал голову, издавая звуки при каждом ударе. Эта игра ее очень воодушевляла.

Кристиан выпрямился и протянул ей указательные пальцы. Она сразу ухватила их. Изогнув головку, чтобы смотреть на него.

— В Шотландии холодно? — спросил он ее. Она смешно наморщила лобик.

— Теплую одежду — пообещал он. — Я пошлю. Платья. Деньги. Безделушки.

Игрушки на день рождения. Интересно, дадут ли они ей их. Он не сможет писать ей или узнавать что-то о ее жизни. Это ему дали ясно понять. Он будет тайно оказывать ей материальную поддержку и не должен делать ничего, что могло бы привести к семейным конфликтам.