Чужие дети - Джоанна Троллоп

— Вы должны с этим смириться в душе, — говорила она. — Вы должны научиться этому.

Дети не очень жаловали, как думала мать, свои новые школы, — но терпели их. Школы неизбежно были более провинциальными, чем в Седжбери. Хотя их нельзя было назвать менее культурными, здесь хамство приняло другую форму. Надин беспокоилась, что дети не смогут понять негласных правил этого молчаливого сельского общества, их своеобразной и подчас жестокой формы. Она думала, что ребята успокоились. Когда мать разговаривала с ними или сердилась, то обвиняла в таком неестественном для детей спокойствии Мэтью и Джози. Но, оставаясь одна в коттедже днем, Надин, несмотря на безумную смену своего настроения, понимала — все не так просто. Когда она высаживала детей у школы, то всегда говорила им: «Три тридцать!» — как бы настраивая на то, что ее не будет только семь часов.

Бекки предложила, чтобы она не отвозила их до самой школы, а высаживала на остановке на полпути, где можно пересесть на школьный автобус. Но мать ответила отказом.

— Я нужна вам, — сказала она Бекки. — В это время — всегда. Вам нужно, чтобы я была с вами здесь.

«И вы, — подумала она про себя, разворачивая машину в сторону школы Бекки и Рори, — нужны мне, чтобы я была с вами. Я просто гибну без вас».

Когда она вернулась домой, то решила, что приведет коттедж в порядок, постирает, заправит кровати чистым бельем, если таковое найдется, отыщет дрова для камина. Придется вызвать трубочиста. Потом надо купить что-нибудь на ужин на те скомканные пять фунтов, которые нашлись в кармане ее куртки. Эту тяжелую вязаную вещь Надин не носила с прошлой зимы.

Возможно, надо купить макароны и сыр или картошку и яйца. Когда она была студенткой, то питалась только картошкой и яйцами. На полукрону ты мог купить достаточно того и другого — запастись яйцами и чипсами дня на три…

По ее коже пробежала дрожь. Надин отлично помнила о яйцах и чипсах, потому что у нее всегда была хорошая кожа — тот тип кожи, о котором не нужно беспокоиться. Ее кожа сама заботилась о себе, покрываясь прыщиками и цыпками, она выглядела, как мертвая, протестуя против яиц и чипсов. Так что Надин обратилась к вегетарианской диете, она ела бобы и коричневый рис с присущим для нее повышенным энтузиазмом. Тогда ее кожа приобрела более приятный, но несвежий вид.

Надин подняла руку и прикоснулась тыльной стороной ладони к лицу. Ее кожа никогда не обрела настоящей былой свежести. Когда она жаловалась Мэтью на это, он говорил, что ее ограничения зашли слишком далеко. Он всегда упрекал ее в этом, всегда говорил, что она вечно давит на всех и вся — на людей, на дела, на него.

Мэтью… При мысли о нем Надин издала легкий вскрик и ударила в беспомощности по рулю.

Она медленно ехала в машине вверх по дороге, ведущей к дому. Совсем не так давно живая изгородь у дома была усыпана ягодами. Но теперь, зимой, она стояла темной и сырой.

Надин припарковалась в пристройке. В проржавевшей железной крыше сарая было столько дыр, что машина стояла практически на открытом воздухе, невзирая на все меры защиты от непогоды. Но это каким-то образом соответствовало планам женщины — оставлять машину именно здесь, просто так, совершенно бессмысленно. Потом она каждый раз возвращалась в коттедж, заставляя детей пробираться через запущенный сад. Они несли школьные сумки и вещи, которые мать покупала все время. У нее вдруг появилась навязчивая идея — эти вещи изменят жизнь к лучшему: птичья клетка, бывшая в употреблении машинка для приготовления макарон, мексиканский рисунок на доске…

Кухня в коттедже казалась точно такой же, какой ее оставили час назад. Надин приготовила детям завтрак из размоченных зерен с апельсиновым соком из упаковки — не было ни хлеба, ни масла, ни молока, да и они отказались от всего. Клер выпила оставшуюся кружку горячего шоколада, а Бекки нашла где-то бутылку диетической колы, которую они с Рори вылакали наподобие дерущихся собак. Но дети не стали ничего есть из предложенного матерью.

Надин вспомнила детей из младших классов школы Мэтью, которых он нашел роящимися в мусорных корзинах в Седжбери во время обеденного часа — не завтракавших, не получивших денег на ленч.

— В конце концов, я пыталась, — сказала Надин на кухне. — В конце концов, я предлагала…

Она прошла через комнату, наполнила чайник. Будет более экономно вымыть посуду и помыть кухонный пол кипяченой водой из чайника, чем использовать воду, нагретую кипятильником. Он съедал деньги. В сыром холле стоял счетчик, и он громко тикал весь день, когда были включены свет, плитка или кипятильник, с угрозой напоминая Надин, что время пожирает деньги.

Женщина выглянула из окна над раковиной, увидела унылый зимний сад и предалась волне нового отчаяния. Оно поднялось у нее в душе, как протест. Ей предстояло быть здесь следующие четыре или пять часов, одной со своими мыслями, — пока проклятая необходимость идти за детьми не избавит от клетки. Надин никогда прежде не тревожило одиночество, наоборот, она искала его, настаивала на нем, говорила Мэтью, что буквально сойдет с ума из-за его недостатка. Но теперь оно страшило, пугало, как ничто прежде. Слезы страха и страдания (жалости к себе, как назвал бы это Мэтью) навернулись на ее глаза.

Надин подняла руки и прижала их к векам.

— О, боже! — сказала она. — О, боже, помоги, помоги, помоги!

Зазвонил телефон. Надин убрала от лица руки и громко шмыгнула носом. Потом она подошла к аппарату и сняла трубку.

— Алло?

— Надин?

— Да…

— Это Пегги, — сказала мать Мэтью. — Ты не узнала меня по голосу?

— Нет, — ответила женщина.

Она прислонилась к кухонному столу. За все время ее брака с Мэтью Пегги не звонила Надин до тех пор, пока Джози не появилась на сцене. Потом свекровь начала звонить, желая поддержать Надин и убедить, что они обе — своего рода заговорщицы.

Надин приложила трубку к уху. По идее, она должна была приветствовать этот заговорщический пыл против Джози, — но только не у Пегги.

— Как дети, дорогая?

— Все прекрасно.

— Уверена? — спросила Пегги. — Послушай, я звоню с небольшим предложением. Дерек и я хотим помочь тебе. Мы не можем много сэкономить, но, конечно же, поможем тебе и детям.

— Нет, благодарю, — сказала Надин.

— У тебя понурый голос, дорогая.

— Я устала, — ответила Надин. — Я плохо спала прошлой ночью.

— Стыд и срам, — вздохнула Пегги. — Сколько бед на твою голову!

Надин слегка отодвинула трубку от уха.

— Пегги, мне нужно уходить…

— Да-да, конечно. У тебя столько забот, и все приходится делать одной. Я просто хочу, чтобы ты знала: мы всегда поможем тебе — Дерек и я. Деньги и все остальное — тебе нужно только сказать.