Канашкин В. Азъ-Есмь - Неизвестно

И я тут же, в рамках кубанского ТВ-вещания, принялся корректировать свое «онейрическое» восприятие. То есть внимать ТАНу таким образом, чтобы все его превращения, в частности, из «зюгановца» и «кондратенковца» – в «путинца» и «медведевца» воспринимать как насущные. И – вскоре довел свой видео-фокус до такой точки, когда в парадоксе внешне «счастливого оборотничества» стал различать и нечто не застывшее, почти «телемическое».

Если позитивно и, как говорится, доходчиво, то – его психоделический дар, о котором ни он, ни его близкие вряд ли когда либо помышляли. Что это такое? – Излишек чувственных и инстинктивно-тавтологических начал, которые, по наблюдениям выдающегося кубанского психиатра Виктора Косенко, продуктивно начинают действовать в направлении подсознания зафрактованного субъекта, когда тот «открывается» целиком, во всей «наготе и прирожденном убожестве».

Сегодня, казалось бы, нет химер, делающих существование человека на Кубани ельцинистским кошмаром. Тем не менее, «Единая Россия на Кубани», растворяя ельцинские комплексы, их тут же воскрешает. И образует сплошную большую полость, требующую оживляющего толчка, радикального вскрытия, театрализованного невроза. Александр Николаевич Ткачев, надо отдать ему должное, как никто из «кубанской вертикали» улавливает этот сдавленный зов. И – отвечает ему, соединяя административно-инициатический фактор со зрелищным. Его театрализовано-показательные «расправы» с заевшимися региональными главами – скажем, с тем же тимашевским «субварваром», погубившим корневое свиное поголовье, – целиком зрелищные, предельно незамысловатые, поднимающие и заостряющие один-единственный вопрос: а почему такой идиот так долго пробавлялся в своем подлом статусе? Столь же эпатажно-феерична у Александра Николаевича и другая «расправа» - с главой ленинградского района, причинившего, как сказано в официальном комментарии, «непоправимый урон стабильности». Кубанские ТВ-вести в разных ракурсах показавшие «нестабила», особое внимание отвели его «голомозой» голове, которую «виновник» под «секущим» языком губернатора опускал все ниже и ниже до тех пор, – пока не «распластал» ее на вытянутых над столом руках.

Кущевское криминальное происшествие в контексте эмоционально-камлающей стилистики ТАНа – не столько кошмарный эпизод, сколько код. Как всполох самоочищения он не распознан, не расшифрован, - он просто отошел и замер в молчании. В свое время «народные трибуналы» присуждали к смертной казни через «отрубание головы», «утопление в проруби», «через повешение товарищем, на которого падает жребий» и т.п. Что такое Кущевка в историко-поступательной проекции? В Отрадной, например, если верить Ивану Бойко, жители априори приговорили местного нувориша зарыть живым в землю. Выполнение бесчеловечного приговора, таким образом, превращается в назидательное публичное «мероприятие», к которому, так или иначе, приобщаются все.

В кущевском злодеянии тема театра – как некой голограммы – была и остается неубывающей. Внешняя абсурдность явно скрывает символическую подоплеку. На первых порах Ткачев твердо, в барабанном формате пообещал выявить преступников и – наказать. Затем, словно поперхнувшись, уперся в развилку: за жестокостью содеянного открылись ритуальные детали – позы убитых, душераздирающие чипсы в детских руках и т.д. Магическая архаика некро-рыночной манифестации стала очевидной…

Бытует мнение, что после суда, вынесшего «заслуженный» сюр-приговор, открылись плоть Иного и дух Иного. Что-то людям подсказывает, что очень скоро ампутаторно-конспирологические реалии обретут зримые параметры. И функционирование «чего-то еще» и «кого-то еще» явит физиологическую оболочку. Коснется ли это Александра Николаевича Ткачева, чья психоделика становится все одномернее и как бы окостеневает? Дать ответ на это сможет только настающее предстоящее. Но то, что конструкция «Ткачев и Ко» - конформистский дубль, вызывающий кричащие ассоциации, – несомненно. И одна из них – хотя бы психоделика Эмиля Золя, гипотетически оживляющая, институирующая и маргинализующая ткачевско-кущевский сидром. В его романе «Разгром» центральные персонажи – Сильвина с Проспером – в поисках «общего языка» с воцарившимся режимом оказываются в «сотрудничающем» с властями квартале Седана. И, – как бы через мрак воспроизводя «здесь и сейчас», видят: «У парадного подъезда, на мелком песке террасы, собралось веселое общество. Круглый стол с мраморной доской окружали кресла и диваны, обитые атласом небесного цвета; эта

странная гостиная мокла под дождем со вчерашнего дня. Двое зуавов, сидя по обоим концам дивана, как будто заливались хохотом; маленький пехотинец, занявший кресло, подавшись вперед, точно держал себя за бока от неудержимого смеха; трое других небрежно опирались на ручки кресел, тогда как один стрелок протянул руку, как будто собирался взять со стола стакан с вином. Очевидно, они опустошили погреб и бражничали на пропалую… Но… солдаты не двигались: они были мертвы. Оба зуава, окоченевшие в своих позах, с искривленными руками, не имели даже человеческого подобия; носы у них были вырваны, глаза выскочили из орбит. Смех солдата, державшегося за бока, происходил оттого, что пулей, влетевшей в рот, ему оторвало губы и вышибло один зуб. Потрясающую картину представляли эти несчастные, как будто весело болтавшие в неестественных позах манекенов с их стеклянными глазами, разинутыми ртами, похолодевшие и застывшие на веки…»

3.

ВВП, ДАМ, ТАН, БАБ – наш посюсторонне-потусторонний мир, или «Music Decorum». Подобно аквариумным дивным существам или неведомым «meta-tvariam», они слились с камнями, и – не сразу разглядишь, кому принадлежат серые, кому коричневые, кому красновато-голубые фаланги-щупальцы, что шевелятся в мистической тине. Являя сплоченные, неразрывно-связанные между собой звенья, они как бы выпростались из единого чрева. И потому вызывают тихую жуть, а еще – нечто, свойственное не всем, но только тем, кто способен посягать на непостижимое…

11 января 2012г.

P.S. В феврале 2012 года молодой инженер-медтехник по имени Юрий Будильников обслуживающий рентген-отделение Краснодарской 2-й горбольницы, обратился в Твиттере к губернатору Кубани с вопросом: как жить на 15 тысяч, подрабатывая при этом в 4-5 местах грузчиком?

Ответ Ткачева поразил простотой, добытой олигархо-чиновничьим опытом: бросить бюджетное место и «разгружать вагоны». При этом было особо подчеркнуто, что он, Ткачев, отвечает не как губернатор, а «как мужик мужику».

Реакция у публики оказалась примерно такой, как у Красной шапочки, что, услышав волка, покраснела и застыла как вкопанная. Правда кто-то из блоггеров вспомнил, что губернаторская племянница в 22 года стала миллиардершей, а экс-префект Северного округа Москвы Олег Митволь в радиоэфире дал рекомендацию: «Если у Ткачева что-то наподобие совести осталось, он должен в отставку подать немедленно...» Скажем кощунственно: ничего чрезвычайного не случится. Пояс невинности, подготовленный самой действительностью, надежно охраняет нашего Александра Николаевича на уровне самоощущения Ваксельберга. Или любого другого магната, причастного к производству инвестиционно-народного фарша.

См. «Кубанский курьер».

2012. №8, С. 3.

Ирреволюция подлых

1.

Демократия – власть общественного договора (Руссо), охлократия – власть толпы (Гоббс), понерократия – власть подлых. Или – gemeine Turannei der Schlechteraten, как выразился Виламовиц.

2.

«Болотно-сахарные» волнения напоминают не столь далекие времена, а именно начало 90-х, когда Манежная площадь, Цветной бульвар, проспект Калинина, Горбатый мост превращались в клинику. Однако, как ни измордованы и безнадежны были фатальные «совки», шулерски выводимые Собчаком, Станкевичем, Березовским и иже с ними на уличные подмостки, во всех этих нравственно-покоробленных и физически надорванных людях была живая душа. А душа нынешних «рассерженных» и «сытых» – душа мертвая.

В 1975 году в издательстве «Прогресс» вышла книга молодого французского писателя П. Лэне «Ирреволюция». Этого слова в нынешних словарях найти невозможно, ибо понятие, заключенное в данном термине, восходит к рубежу 60-70 гг. прошлого века и воспроизводит духовное состояние квази-радикальной молодежи, терзающейся на дыбе либерально-буржуазной стагнации. Попытку определения этого состояния и фиксирует лирический герой Лэне, как бы в общем виде формулируя стремление конформиста-буржуа к пересозданию себя и самопревращению «не в того, кто он есть». «Что мне нужно и в чем моя болезнь?» – спрашивает гипотетический бунтарь Лэне. И, включая в смутный «революционный активизм» дорогие машины, напитки, наркотики, отвечает: «Революция… где «освобождение», «эмансипация», «спонтанный секс» переплетены. А протест – такая «вещь в себе», которая не делает тебя беднее, зато сбивает «прирученных» с пути и приобщает к «методу Иисуса», то есть к методу любви, требующему «свежей крови». Проще, нужна революция, которая, став чересчур сложной, превратилась в ИРРЕВОЛЮЦИЮ…»