Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.] - Эдуард Фикер

— Значит, безрезультатно… Теперь вряд ли можно взять след.

В этом павильоне, большая часть которого выдавалась во двор, а потолок был скошен и на две трети застеклен матовым стеклом, стояла группка людей. От рассеянного света казалось, будто на всем лежит белый налет. Посередине на передвижном штативе торчал огромный, угловатый, с гармошкой, фотоаппарат. Перед ним на высоком табурете восседал Карличек, бесстрашно подвергая себя опасности, что аппарат вдруг придет в действие, и тогда уж ничто на свете не спасет Карличека от увековечения.

Перед надпоручиком Скалой стоял человек, еще не отдышавшийся после беготни на солнце, по жарким улицам. Нетрудно было угадать, что этот человек со своей группой метался в поисках Арнольда Фидлера.

— Возьмите больше людей и не прекращайте поиски, — приказал ему Скала. — Арнольда Фидлера желательно допросить.

— Что за спешка? — вмешалась женщина лет тридцати, с соломенно-желтыми волосами. — Он ведь уже появился! А эти семь дней он имел право проводить, где ему угодно.

— Ошибаетесь, пани Мильнерова, — строго оборвал ее Скала и повернулся ко мне.

Человек, получивший от него неблагодарную задачу продолжать поиски, испарился как дух.

Отношения, сложившиеся в маленьком коллективе ателье, недолго оставались для меня тайной.

Пани Мильнерова носила романтическое имя Флора; ее рабочее место было в помещении, которое выходило на площадь и называлось здесь «лавочкой». Там она оформляла заказы. Лицо у нее было невыразительно-хорошенькое, розовое, ухоженное. Пани Мильнерову отличало стремление искусственными средствами усилить свое обаяние, но ей немножко изменял вкус. В пышной летней юбке она была поперек себя шире; губы она подкрашивала светло-красной помадой. Однако вся ее забота о своей внешности приводила к обратному результату: ее экстерьер словно предостерегал от чего-то.

— Это пан Бочек, — представил мне Скала, — заместитель заведующего и мастер-ретушер. А пан Гадраба, — он показал еще на одного человека, — работает лаборантом.

Бочек и Гадраба не знали, как им себя держать. Бочек от смущения хранил полную неподвижность. Ему было не более тридцати пяти. Одетый в полотняные брюки и коричневую рубашку с короткими рукавами, он был похож на спортсмена, и я никак не мог представить его себе за ретушированием негативов. Такой работе соответствовал, пожалуй, только его твердый взгляд да крепкие, хотя и толстоватые, пальцы. Темные волосы, не очень красивые на вид, словно влажные и значительно поредевшие, довольно часто встречаются у таких вот здоровяков.

Юлиус Гадраба был в белом халате. Под халатом виднелся жилет, застегнутый на все пуговицы, солидная рубашка и чистый, аккуратно завязанный галстук с немодным узором. Я бы дал ему лет пятьдесят с лишним. Цвет лица — бледный, даже несколько желтоватый, волосы совершенно седые. Природа наделила это лицо чертами классической мужской красоты, но отказала в мужественном выражении. В молодом возрасте это, вероятно, еще больше бросалось в глаза. Ослепительно белые вставные зубы, возможно, хорошо ему служили, но вовсе не шли ему, к тому же, наверное, изменяли форму рта. Роста Гадраба был обычного и фигуру имел почти юношескую — правда, без юношеской гибкости.

— Еще одного члена здешнего трудового коллектива я вам пока представить не могу, — сказал Скала, метнув на Мильнерову ехидный взгляд, — так как он питает болезненное пристрастие к прогулам.

Флора Мильнерова усмехнулась. Притворившись, что не видел этого, я сказал:

— Что ж, тогда доставим сюда его отца. Если вы можете освободить кого-нибудь из своих людей, то моя машина ждет на улице.

Скала обошел взглядом чудовищный аппарат и кивнул Карличеку:

— Ладно. Освобождайтесь!

Карличек собрался быстро.

— Как обычно, ресторан «У королей»? — уточнил он на всякий случай.

— Да.

— Четвертая группа цен[4], выходной по понедельникам, — недисциплинированно выказал он свою осведомленность.

Я попросил Карличека привезти всех, кто, может быть, случайно составил Фидлеру компанию за обедом.

Карличек с умным видом ответил, что и у случайности есть своя права, после чего поспешил к выходу, но с кем-то столкнулся в коридоре.

— Еще одна случайность! — бросил он, многозначительно помаргивая, и вышел.

Вошедший же приблизился к Скале.

— В лаборатории и на складе все в порядке. Выборочная проверка коробок с материалом результатов не дала.

Юлиус Гадраба в безмолвном ужасе всплеснул руками. Скала заметил этот жест.

— Не бойтесь, — холодно сказал он. — Это эксперт. Он в деле разбирается. Если же материал испорчен, стоимость будет возмещена.

— Мы понимаем, — заговорил Йозеф Бочек голосом, странно глухим при его гладиаторском облике, — мы понимаем, вы хотите пролить свет на дело… Только осторожней с кассетами и фотобумагой. А то, знаете, большое спасибо за заботу…

Наш эксперт спокойно повернулся к нему:

— Мы ничего не испортим. Гарантируем.

— По-моему, без оснований! — упорствовал Бочек.

— Предъявлять претензии имеет право только ваш заведующий, — отрезал Скала. — А вы, пан Гадраба, лучше расскажите-ка нам еще раз, как вы встретились с Арнольдом Фидлером.

Гадраба склонил голову и прижал к груди левую руку, растопырив пальцы.

— Еще раз? — недоуменно спросил он, принимая степенную позу. — Я предупредил вас, господа, что мне чрезвычайно вредно волноваться.

— А что тут такого волнующего? — удивился Скала.

— Но согласитесь, вся ситуация…

— Вы ведь не ипохондрик, пан Гадраба?

— Боже сохрани! — обиделся лаборант.

Стараясь придать себе убедительности, он наморщил лоб и с солидным видом развел руками. По всей вероятности, он принадлежал к тому типу людей, которые вечно опасаются, что их не принимают всерьез, и потому стремятся придать себе весу, разыгрывая этакое театрально-лирическое достоинство.

— Но вы не можете отрицать, что тут у вас не все в порядке, — наседал на него Скала. — Или как?

— Что вы имеете в виду? Я лично не вижу никакого беспорядка, если не считать непривычного для нас обстоятельства — то есть того, что у нас совершенно беспричинно производят обыск…

— Пан Гадраба, неужели я должен вам напоминать, что уже хотя бы с производственной дисциплиной у вас не все ладно? — строго оборвал его Скала. — Скажите на милость, где это видано, чтоб сотрудники самочинно устраивали себе отпуск на целую неделю — как это сделал Арнольд Фидлер — и вообще чтоб они работали так, как он? Или вы это одобряете? А вы, пани Мильнерова?

Флора Мильнерова пожала плечами и не ответила.

— Жить в свое удовольствие, не работая, — это, в сущности, всегда преступление, — продолжал Скала. — Не так ли поступает и Фидлер-младший? Это признает даже его отец.

В конце концов Гадраба все-таки рассказал, как было дело. Бочек и Мильнерова ушли в начале двенадцатого. Вообще-то работать они должны были до двенадцати, но в субботний день после одиннадцати обычно нечего делать. Гадраба по субботам дежурит до конца рабочего дня, за что берет выходной в воскресенье — по воскресеньям ателье открыто до обеда.

— Мы стараемся рационально распределить обязанности, — заметил Гадраба в защиту такой системы, — По крайней мере я могу хоть раз в неделю отоспаться. У меня бессонница. Без снотворного не засыпаю…

Одним словом, Гадраба каждую субботу дожидался Бедржиха Фидлера, в редких случаях — его сына, чтобы обработать принесенные ими негативы свадебных снимков. Сегодня заведующий что-то долго не шел. Он ведь очень тревожился за сына, это так понятно по-человечески. Тут не до работы…

Гадраба приготовил бачки для проявления пленок и все прочее. Обе двери в ателье были заперты. У Бедржиха Фидлера были, конечно, ключи, Гадраба пошел в лабораторию поменять объектив увеличителя. Через приоткрытую дверь он услышал шаги. Кто-то вошел в ателье, только не Бедржих Фидлер — шаги были энергичнее, чем у него. Да и не стал бы заведующий топтаться по комнатам, он всегда прямиком направлялся в лабораторию, и если находил дверь запертой, а над ней — горящую сигнальную лампочку, то стучался и называл себя.

Гадраба вышел из лаборатории, полагая, что это вернулся Бочек, забыв что-нибудь.

— Минутку, — прервал я его пространное повествование. — Сколько существует ключей от ателье, и у кого они?

— У меня только ключ от «лавочки», — неохотно отозвалась Мильнерова.

Йозеф Бочек держался спокойнее и нейтральнее, хотя и не сказать чтобы терпеливее. У него был ключ от черного хода, из подворотни. У Гадрабы и старшего Фидлера — тоже. Запасные ключи от железной шторы и главного входа висели на гвоздике в «лавочке». Арнольд, кажется, носил при себе ключи от главного входа, от своей квартиры и от гаража во дворе.