Бес меченый - Вера Гривина

– А то, что никто в Москве не знает о судьбе Глебовских холопьев. Могло ведь случиться, что они вместе со своим дитем вытащили из огня хозяйское чадо, и боярский сын оказался живучее мужицкого отродья. Окрестить младенца холопья смогли спустя месяц опосля его рождения, как раз на Савву Стратилата. Любили Матвей и Акулина господское дите, как свое, но не забывали, что растят не ровню. Савва Фомич Глебов никогда не занимался черной работой и обучился грамоте у попа. Почитай двадцать лет прожил молодец в глуши, а потом решил воротиться туда, где родился. Да и чего сыну боярскому делать в закамских местах? В Москве же, коли нельзя получить отцово наследство, можно хоть службу достойную сыскать.

– Ты хочешь, чтобы я назвался сыном боярским Саввой Фомичом Глебовым? – догадался наконец юноша.

Полкан кивнул.

– Да.

У Саввы дух захватило. С некоторых пор он очень жалел о своем купеческом происхождении и не раз в мечтах воображал себя боярским сыном либо на худой конец дворянином. И вот появилась возможность воплотить мечту наяву. Однако же, как не заманчиво было предложение друга, Савва одновременно с восторгом испытывал и страх.

– Но ведь обман может открыться, – с сомнением произнес юноша.

– Как он откроется? Неужто кто-то поедет аж за Каму, чтобы вызнать жило ли при холопьях господское дите. Родичей в Москве у Глебовых не осталось, а коли кто из соседей выжил, он должен знать, что у Фомы Григорьевича и Марьи Михайловны родился сын перед самым великим пожаром.

– А вдруг я совсем не похож на Глебовых?

– Двадцать лет минуло, Саввушка. Кто же так долго обличье соседа помнит? Ну, а коли и попадется кто-то больно памятливый, ничего в том страшного нет. Дите иной раз удается обличием ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. По части наследства тебе ничего не светит: Троица, поди, прибрала Глебовскую вотчину к рукам, а с чернецами бесполезно свару затевать, тем паче что грамот на владение не осталось. Зато в другом тебе может случиться удача. Опосля Смуты многие молодые дети боярские осталось без вотчин, и государь охотно берет их к себе на службу.

– Боязно мне, – признался Савва.

– Я тебя не неволю, но поверь – так будет лучше.

– Я подумаю, – пообещал юноша и, повернувшись на бок, уснул.

Когда он проснулся, Полкана в горенке не было.

«Поди, уже утро настало», – сонно подумал юноша, но глянув в приоткрытое окно, понял, что еще ночь.

Савва решил поискать друга. Он поднялся с лавки, вышел в сени и стал ощупью спускаться по лестнице. Из корчмы слышался пьяный, многоголосый шум, и когда юноша вошел туда, в глаза ему ударил яркий свет, а в нос шибануло крепкими хмельными парами.

Пирующие люди не обратили внимание на вошедшего паренька. Некоторое время Савва привыкал к свету, а затем увидел длинный стол, заставленный едой и вином; на блюдах лежали жирные куски свинины, бараньи бока, телячьи ноги, гуси и куры.

«Нынче ведь Успенский пост», – машинально подумал Савва.

Однако сидящий в этой корчме народец явно не отличался благочестием. У всех людей имелось при себе оружие, на их пьяных раскрасневшихся лицах были видны рубцы и шрамы.

Савва решил убраться от греха подальше и задержался лишь для того, чтобы удостовериться, здесь ли его друг. Полкан сидел за столом, беседуя с тщедушным остроносым мужичком, и Савву, казалось, не замечал.

Тут в корчму вошел высокий широкоплечий мужик в старом замызганном кафтане. Он бросил на стоящего у порога юношу мрачный взгляд и вдруг завопил:

– Ты …! Мать твою! Ты … здесь! Душу выну!

За столом все замолчали и с удивлением воззрились на вошедшего мужика.

– Никак Селезень до чертей допился? – воскликнул сиплым голосом собеседник Полкана.

Селезень тем временем замахнулся рукой на Савву, тот испуганно шарахнулся в сторону, и мужик с грохотом рухнул на пол. Грянул дружный смех.

Помотав головой, Селезень попытался подняться.

– Признал я, признал сосунка, – бубнил он, сопровождая свое ворчанье забористой бранью. – Он Свища и Куланду прикончил, а его товарищ Курдюка порешил.

Остроносый с любопытством глянул на Савву.

– Неужто сей недомерок со Свищом справился?

Встав наконец на ноги, Селезень, ударил себя кулаком в грудь.

– Провалиться мне, Хрипун, в преисподнюю, коли я соврал! Они ватагу мою со света сжили!

Сидящие за столом люди грозно зашумели.

– Тихо вы! – крикнул Хрипун, и сразу же наступила полная тишина.

– Как все случилось? – обратился Хрипун к Савве, но тот не имел сил выдавить из себя хотя бы слово.

– Дозволь, Хрипун, я поведаю, как все было, – вмешался Полкан.

Хрипун кивнул.

Полкан неторопливо поднялся из-за стола, понюхал табак, громко чихнул и начал повествование о схватке в лесу. Он почти не соврал, разве что умолчал о затаившемся в кустах с самопалом Афоне Зайце. Из рассказа Полкана выходило, что Савва один справился с двумя татями.

– Слыхал, Хрипун! – воскликнул Селезень. – Они лишили жизней моих товарищей!

У Саввы от страха душа ушла в пятки, ибо он был уверен в том, что тати учинят над ним расправу. Однако неожиданно для юноши на его защиту встал Хрипун:

– Ну, лишили! Что ж им надобно было дожидаться, покуда вы им головы снесете?

– Да, ты никак взял сторону чужаков супротив своих? – удивился Селезень.

– Я за справедливость! – торжественно возвестил Хрипун. – Вы напали первыми и вчетвером не сумели двоих одолеть. Кто же в том виновен, окромя вас самих? – он дружелюбно глянул на Савву. – А ты, парень, молодец, раз сумел с самим Свищом справиться.

Селезень взревел и схватил со стола огромный нож. В то же самое мгновенье Хрипун с удивительным проворством вскочил и взмахнул саблей. Не успел никто опомниться, как пытавшийся убить Савву тать упал бездыханным, и из-под его неподвижной головы медленно потекла кровь.

Хрипун брезгливо вытер свое оружие.

– Нечего зря за нож хвататься: чай, мы не в лесу и не в чистом поле. Ну-ка, ребятушки, уберите его в Волгу! Пущай рыба тоже попирует!

Тати отнеслись спокойно к гибели своего товарища. Когда труп унесли, и сухая подвижная старуха затерла кровь, за столом возобновилось пьяное веселье.

Хрипун усадил Савву слева от себя и спросил:

– Ты чей, паренек? Отколь взялся?

Открыв рот, юноша хотел было сказать:

– Я купеческий сын Савва Грудицын.

Но неожиданно для самого себя он заявил:

– Я сын боярский Савва Фомич Глебов.

Савва замер с открытым ртом, удивляясь собственной смелости.

«Я ведь вовсе не хотел назваться боярским сыном, а как-то само получилось».

– Прямо-таки сын боярский? – хмыкнул Хрипун.

Он явно не поверил в знатное происхождение своего собеседника.

– А опосля пары чарок доброго вина паренек царевичем окажется, – съязвил один из татей.

За столом все захохотали.

Смущенный Савва едва не убежал из корчмы, но тут в беседу вмешался Полкан:

– Поведай-ка, Саввушка, сиим добрым людям о горестной судьбе своего семейства.

Савва робко начал рассказывать услышанную им всего лишь несколько часов назад историю о несчастном семействе Глебовых. У юноши оказалась замечательная память, и он не упустил ни слова из рассказа друга. Недоверие в глазах татей начало таять, и, заметив это, Савва заговорил увереннее. А закончил он свое повествование даже с вдохновением:

– Похоронил я Матвея Малого и решил отправиться в Москву. Не сидеть же мне до скончания века в лесу. Может, хоть часть отцова наследства сумею воротить, а коли не получиться, то послужу государю.

«Неужто я так складно сию сказку людям поведал? – сам себе удивился юноша. – Будто мне кто-то мудрее меня на ухо ее нашептывал».

– Кто же тебя выучил саблей владеть? – спросил Хрипун. – Неужто твой холоп?

– Я выучил, – подал голос Полкан. – Еще запрошлым летом пришлось мне в их селе остановиться, тогда-то я и услыхал впервые про Саввушку. Матвей Малый плакался мне, что взращенный им сын боярский узнал от тамошних охотников, как с ножом и самострелом управляться, но саблю и пищаль никогда в руках не держал. Тогда-то я и показал молодцу, как надобно обращаться со стоящим оружием.

Хрипун сказал доброжелательно:

– Откушай с нами, Савва Фомич, коли не брезгуешь.

Остальные тати принялись обсуждать повествование молодого человека:

– Опосля Смуты многие дети боярские совсем обнищали.

– Иные из них к нам подались.

– Уж лучше татьбой промышлять, чем волочиться под окнами и просить подаяние.

Тем временем кое-кого уже тянуло на веселье: несколько человек пытались петь, а двое, выйдя из-за стола, пустились в пляс.

– Почто нет баб? – крикнул одноглазый сгорбленный уродец.

– А ведь верно, Бирюк? – обратился Хрипун к мрачному хозяину постоялого двора.

– Я уже за ними послал. Да, вот они, легки на помине.