Сердце василиска - Полина Флер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Жду? – Я слегка отодвинулась и нахмурила брови. – Разве ты не возьмешь меня с собой?
– В армию? – в свою очередь нахмурился Дитер. – Какие глупости! Война – это кровь, грязь, постоянные походы. Я не хочу подвергать тебя опасности!
– Почему? – с жаром подхватила я, развивая мысль. – Я могу оставаться при штабе. Могу помогать тебе советом или просто ждать с задания. Только позволь быть рядом! Знать, что с тобой все в порядке!
– Я буду писать письма.
– Письма не посмотрят ласково, так, как ты, – возразила я. – Не обнимут, не поцелуют, не передадут твой запах. Бумага мертва, а мне нужен живой Дитер. Такой, как сейчас!
– Ты не знаешь, чего просишь! – Мой генерал аккуратно отстранился и поднялся на ноги. – Женщине не место в армии, это дурная примета.
– А куртизанки, значит, примета хорошая? – парировала я, тоже вскакивая и упирая кулаки в бока.
– Это совсем…
– Что? – вспылила я, комкая подушку. – Другое? У-у! Только попробуй сказать, что это другое. И получишь подушкой… нет, вот этой чашкой! Нет, подносом по лбу!
Я намекающе постучала по подносу на столике, и Дитер обмяк.
– Прости, – пробормотал он. – Конечно, я не собираюсь изменять тебе, пичужка. Клянусь! Но все-таки не могу рисковать твоей жизнью.
– Обещай хотя бы подумать!
Дитер вздохнул, обогнул кровать и подошел ко мне.
– Обещаю, – едва слышно сказал он, глядя в глаза. – Я обещаю, пичужка. Я слишком тебя люблю…
Мы обнялись и стояли так, вжимаясь друг в друга и слушая, как внизу топочет прислуга, а за окном шумят сады. Я не знала, сколько нам отмерено времени перед расставанием, и не хотела терять ни минуты.
Этот день принадлежал нам. Мы гуляли по тенистым аллеям, держась за руки и переговариваясь о всякой ерунде. Смеялись, играя в салки. Дитер прокатил меня на виверне, и я немного поуправляла Крошкой Цахесом в небе, отдаваясь восторгу полета и стараясь не думать о завтрашнем дне. К ужину небо заволокло тучами, в отдалении порыкивала гроза, Дитер извинился и сказал, что ему нужно навестить Ю Шэн-Ли, так что к ужину его ждать не нужно.
– Лучше погрей мне кровать, дорогая, – ласково попросил он. – Когда я вернусь, то сразу приду к тебе, моя роза.
– Я буду ждать моего дракона, – прошептала я, целуя мужа в губы и приглаживая его непослушную седую прядь за ухом. – Но если ты не вернешься, поднос все-таки познакомится с твоим упрямым лбом, договорились?
– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа, – расшаркался Дитер.
Одной мне было не по себе. Вечер тянулся, ливень обходил нас стороной, но где-то далеко посверкивали белые нити молний, а здесь тихонько шуршал дождь, сбивая со сливовых деревьев последнюю цветочную пену. Я легла рано и читала при свете лампы, прислушиваясь к каждому шороху. Дитер не обманул: он явился к полуночи.
– Что сказал Шэн? – спросила я, откладывая книгу и выжидая, пока Дитер разденется.
– Он тоже собирается выступить в составе отряда как переговорщик, – сообщил генерал, юркая ко мне в постель и прижимаясь холодным боком.
Я вскрикнула и оттолкнула его ладони:
– Брр! Лягушонок!
– На улице дождь, мой цветочек, – усмехнулся Дитер. – Согреешь усталого путника?
– Если только усталый путник скажет, что он решил по одному маленькому вопросу, – надула я губы.
Дитер засмеялся и поцеловал их.
– Скажу завтра. Утро вечера мудренее.
– Обещаешь? – Я ответила на поцелуй.
– Обещаю, пичужка, – шепнул он, лаская мое тело, так что вскоре меня бросило в жар.
Я отзывалась на ласки стоном, как хорошо настроенный музыкальный инструмент. Касания Дитера были легки и умелы, страсть и магия снова клубились вокруг, накапливая статическое электричество и покалывая наши тела крохотными молниями удовольствия. Мы снова занимались любовью, сначала размеренно и нежно, потом напористее и грубей. Я кричала, содрогаясь в сладостных судорогах, и ощущала, как внутри меня выбрасывает свое напряжение Дитер. Словно губка, я впитывала его любовь каждой порой на коже и все не могла насытиться. И провалилась в счастливое забытье, обвивая Дитера руками. Наверное, я смеялась во сне, и в ту ночь меня не беспокоило ни Черное Зеркало, ни Оракул, заплетающая узелки.
Разбудил мерный стук по подоконнику. Открыв глаза, я долго не могла понять, почему за окном все еще темно. Большие настенные часы показывали девять утра, за окном едва брезжил серенький рассвет, и стук, разбудивший меня, оказался моросящим дождиком.
– А дождь все идет и идет, – спросонья пробормотала я и повернулась с боку на бок, чтобы приветствовать Дитера поцелуем.
Но рядом на подушке никого не было. Постель оказалась пуста и прохладна: если Дитер и проснулся, то сделал это довольно давно.
– Милый? – позвала я, потягиваясь и протирая глаза.
Наверное, он, как и вчера, уже вышел в гостиную, чтобы налить чая и принести в постель. На сердце потеплело, и я улыбнулась, заплетая в косу растрепавшиеся волосы. Взгляд упал на прикроватный столик, где, придавленная пресс-папье, лежала вдвое свернутая записка.
Расслабленность сразу покинула меня, сердце кольнуло тревогой. Схватив записку, я развернула ее и тут же прижала к груди ладонь: внутри, под ребрами, что-то назрело и лопнуло, обдав слепящей болью.
«Моя дорогая, любимая Мэрион! – начиналось послание. – Я хорошо подумал и принял решение. Я генерал фессалийской армии и останусь им, поэтому сегодня же на рассвете приказал оседлать виверн, и когда ты прочтешь это письмо, мы с Гансом уже будем в альтарской столице. Нет розы без шипов, а любви без разлук, поэтому прости, что дал ложную надежду, но подвергать тебя опасности не хочу. Прости, что уехал так рано, не разбудив тебя, расставание слишком тяжело для нас обоих. Я поцеловал тебя в щеку… да-да, как раз туда, возле ушка, где ты когда-то отрезала локон, чтобы получить у монахов-отшельников зелье гиш. Я остаюсь с тобой навеки душой, а ты приходи ко мне во сне, ладно? Жди, и я обязательно вернусь. Твой сердцем, вечный солдат Фессалии, Дитер».
Записка выскользнула из рук и закружилась, падая на простыню. Я подскочила с кровати, но едва не рухнула от головокружения, ухватилась за подголовник и слабо позвала:
– Жюли… Жюли!
Сначала было тихо, потом за дверью раздались мелкие шаги, и в комнату заглянула не Жюли, а Гретхен.
– Простите, фрау! – испуганно проговорила она. – Она не может подойти, ее муж Ганс утром без предупреждения отбыл вместе с герцогом в неизвестном направлении.
– И Ганс! – в отчаянии проговорила я и закрыла лицо руками. – Что же вы наделали… что же…
Я глубоко вздохнула, утерла выступившие слезы и отчеканила:
– Прикажи конюхам седлать виверн, Гретхен.
Девушка помялась у порога и мотнула головой.
– Виверн нет, – осторожно сообщила она. – Его сиятельство и герр адъютант уехали на них верхом.
– Тогда пусть оседлают коней! – закричала я и откинула косу за спину. Она хлестнула меня по лопаткам, точно подстегнула в спину. – Скорей, Гретхен! Скорей!
– Вы хотите догнать его сиятельство? – всплеснула руками служанка. – Но это невозможно! Виверны слишком быстро летят, а господа слишком рано отбыли, не сказав никому и слова, даже слугам!
– Знаю, – кивнула я. – Поеду в поместье к Ю Шэн-Ли. Мне, как и Дитеру, есть что с ним обсудить.
Глава 4
Умник и забияка
На улице было свежо, в карете – душно, на душе – тоскливо.
Я комкала в руках платок с инициалами «Д. М.», от него все еще пахло духами Дитера: крепкими, с табачными нотками. Я подгоняла кучера, умоляя ехать быстрее. Только бы успеть! Только бы Ю Шэн-Ли не умчался вместе с Дитером! Тогда я буду совсем одна, в опустевшем поместье, и мне останется только ждать, ждать, ждать… Бог знает сколько времени! Я не смогу вынести этого постоянного ожидания и одиночества! Я не за это сражалась с фессалийскими монархами и не собираюсь сдаваться!
Пагода Ю Шэн-Ли была заметна издалека. Покатые крыши с золочеными коньками выныривали из облетающей пены садов, на воротах восседал деревянный красно-белый дракон. Посматривал мудрым черным глазом и усмехался в длинные усы, словно спрашивал: «И что ты собираешься делать, пичужка?»
– Сама не знаю, – пробормотала я и вошла в калитку.
Лакей-альтарец покосился на меня вопросительно и немного с недоверием. Наверное, я выглядела слишком воинственно для женщины: растрепавшаяся коса, шерстяное платье для конных прогулок, минимум украшений, максимум напора.
– Дома ли господин? – спросила по-альтарски.
Лакей поклонился, сложив ладони на груди и не поднимая взгляда:
– Дома, госпожа. Но занят сейчас, он собирает вещи к отбытию.
– Так и знала! – с досадой воскликнула я. – Мне нужно его видеть!
– Что доложить господину? – снова поклонился альтарец.
– Что его хочет видеть одна фессалийская птица, – раздраженно ответила я. – Мэрион. Передай, что его хочет видеть Мэрион фон Мейердорф.