Астральные битвы Второй Мировой - Иван Афанасьев

— Хорошо, Николай Павлович, — отозвался Юрий, бегло пробежав глазами, но накрепко запомнив весь список, — но что дальше? Чем получение документа будет способствовать выполнению нашей миссии?

Полковник недовольно поморщился.

— Задайте вопрос полегче. Если мы не предпримем хотя бы этот — первый — шаг, на всем остальном можно поставить крест. Если объект все еще в Смоленске, о чем я денно и нощно молюсь, нам необходимо свободно передвигаться по городу, хотя бы до комендантского часа. Объект надо идентифицировать. Ведь по сей день точно неизвестно, под какой личиной он скрывается. Может быть, офицера по особым поручениям, может быть, интендант-тыловик. Или Вы предлагаете засесть дома с винтовкой в руках и терпеливо ждать, когда он объявится в Вашем оптическом прицеле?

Кондрахин промолчал. Безусловно, полковник прав, но что-то в его плане не хватало. Что — Юрий еще не мог осознать. Нужен какой-то иной ход, безусловное и значимое расширение пространства будущей деятельности. И еще один вопрос неотрывно преследовал Кондрахина. На его родной земле хозяйничают оккупанты, он же, обученный диверсионной работе, замкнется только на поиске неведомого противника, которого, вероятно, вообще не удастся отыскать. Интересно, а что по этому поводу думает его пожилой напарник? Но спросить об этом Юрий не успел: Николай Павлович задернул окно плотным одеялом, убавил фитиль в лампе и пригласил Кондрахина отужинать. Пара печеных картофелин с ломтем пожелтевшего сала — шикарная еда. Особенно, если ты в течение нескольких месяцев питался тем, что нормальный человек в рот не возьмет.

Юрий не имел понятия, сколько времени он проспал днем, но за зашторенным окном стояла глубокая ночь. Кто знает, удастся ли ему высыпаться в ближайшие дни? И хотя он умом понимал, что нельзя отоспаться впрок, тем не менее, забрался под легкое одеяло. Николай Павлович загасил лампу, и густая, пахнущая керосином темень, заполнила комнату. Уже засыпая, Юрий почувствовал, как онемела правая рука. Короткой мысленной командой он послал вдоль руки — от плеча к мизинцу — горячий поток крови и уснул.

"Наверное, до войны Смоленск был очень красивым городом", — думал Юрий, глядя на закопченные остовы домов. Лишь центральные улицы расчистили от завалов, открывая проезд гитлеровской военной технике. К удивлению, по пути встречалось немало гражданских лиц. Но, Боже, как они были одеты! Впрочем, попались и три расфуфыренные девицы, нимало не озабоченные оккупационным режимом. Будь Юрий на Земле с самого начала войны, испытай он вместе с народом и горечь отступления, и голод, и бомбежки, он, пожалуй бы, не удивлялся увиденному.

Следуя на полшага позади и справа от невозмутимого Николая Павловича, вполголоса излагавшего мировые новости, Кондрахин, не переставая наблюдать, размышлял о недостатках предложенной ему легенды. Продумана она, пожалуй, очень подробно, но не было в ней изюминки.

Уже завиднелась комендатура, легко угадываемая по развевающемуся нацистскому флагу, когда, замедлив шаг, Юрий спросил попутчика:

— А скажите-ка, Николай Павлович, Вы упомянули, что поначалу считали источником возмущения информационного поля самого Гитлера. Видимо, к этому имелись веские основания. Он сам-то знает о своих способностях?

— Знает? — усмехнувшись, переспросил Рейнгард. — Да он уверен в своем сверхчеловеческом предназначении! Буквально, помешан на этом! И в какой-то степени полагает, что мистические способности изначально присущи всей арийской расе. Да будет Вам известно, что фюрер окружил себя разного рода астрологами, имперский институт археологии превратил, по сути, в оккультное учреждение, зачем-то организовал несколько тайных экспедиций в Тибет и Египет. О докторе Крафте я уже упоминал.

— Так-так, — задумчиво произнес Кондрахин, постепенно нащупывая верный, неординарный ход.

Часовой у крыльца преградил им вход, что-то быстро сказав, словно пролаял. Николай Павлович ответил так же быстро. Юрий не настолько владел немецким, чтобы уловить смысл. Так или иначе, часовой освободил проход, и прибывшие поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Николай Павлович шагал уверенно, по-хозяйски, словно находился в своей родовой дворянской усадьбе, а не во вражьем логове.

В просторной комнате плавало сизое облако табачного дыма. Комендант, немолодой полковник с багровым лицом гипертоника, восседал во главе стола, но явно — судя по вальяжной позе — главным здесь был офицер лет тридцати пяти в черной форме, небрежно откинувшийся на спинку жесткого стула. Он-то и попыхивал тонкой сигаретой, стряхивая пепел в массивную бронзовую пепельницу. Взгляд его, сытый и насмешливый, очень не понравился Юрию. Так смотрят господа на рабов.

В комнате присутствовал и третий человек — неопределенных лет господин в штатском, хорошо пошитом костюме, с зализанными на затылок белесыми волосами и в очках в толстой черепаховой оправе. Он разместился далеко от военных, у приоткрытого окна, и что-то быстро писал, положив блокнот на колени. В этом прокуренном кабинете он выглядел абсолютно чужеродным элементом, но, казалось, вовсе не был этим озадачен. На вошедших в сопровождении дежурного адъютанта русских он не обратил внимания. Впрочем, Юрию было недосуг и рассмотреть его подробнее, и гадать о роде его занятий.

— А, господин Рейнгарт! — не пытаясь хотя бы переменить позу, приветствовал Николая Павловича комендант города. — А мы как раз вас и вспоминали, — беззастенчиво солгал он. — А это, как я понимаю, и есть ваш воспитанник? Такая пунктуальность внушает зависть и…

— Подозрения, — закончил за него эсэсовец. На его зеркально вычищенных сапогах, казалось, играли солнечные блики.

— И это в том числе, — усмехнулся полковник. — Кстати, пока не забыл: я выполнил вашу просьбу, господин Рейнгарт. Ваша кузина по-прежнему живет в Штутгарте, но… — он замялся, — старуха не в себе. Возраст, знаете ли. Заодно выяснилась любопытная деталь. Оказывается, мы с вами родственники, хотя и очень, очень далекие.

— Седьмая вода на киселе, — кивнул Николай Павлович.

— Как вы сказали?

— Есть такая русская поговорка…

— Непонятно, но забавно. Ну, давайте посмотрим, что мы можем сделать для вашего протеже.

Разговор велся на немецком. Юрий улавливал отдельные слова, смысл же узнал позже от Николая Павловича. Пока же, по интонациям, он мог понять, что говорилось о нем, тем более, что в речи как полковника, так и Николая Павловича несколько раз промелькнула фамилия Иванов. Манера Рейнгарта вести разговор предельно сдержанно, без малейшей жестикуляции, что всегда нравилось Юрию в людях, сейчас только мешала. Но он терпеливо ждал, чем завершится этот визит. Не будучи человеком наивным, Кондрахин понимал, что краткой беседой в кабинете дело не закончится. Предстоит серьезный допрос, и может быть, не один. Протекция Рейнгарта — хотя на сто процентов Юрий в этом не был уверен — хотя бы предохраняла от пыток.