История Индий - Бартоломе Лас Касас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Районы деятельности Лас Касаса в Америке.
Карта заимствована из книги: A. Helps. The Life of В. de Las Casas «The Apostle of the Indies». London, 1868.
Что касается сведений, почерпнутых автором «Истории Индий» со слов других очевидцев событий, то они, эти сведения, подчас нелегко поддаются проверке в силу того, что трудно установить степень осведомленности и добросовестности различных информаторов Лас Касаса. Некоторые из этих сведений вызывают явные сомнения — например, данные о расстояниях между различными пунктами и о величине и протяженности тех или иных географических объектов — отдельных областей континента, островов, рек и т. п.; это объясняется крайним несовершенством тогдашней техники измерения расстояний.
Возвращаясь к вопросу об оценке Лас Касасом литературных трудов его современников, надо прежде всего представить себе причины показанного выше острокритического отношения гуманиста к этим трудам. Причины эти коренятся в полярной противоположности тех двух концепций конкисты, одна из которых лежит в основе «Истории Индий» Лас Касаса, а другая — в основе трудов Овьедо, Гомары и многих других испанских историков того времени.
Овьедо и Гомара исходят из безоговорочного признания законности самого факта конкисты — факта вторжения испанцев на чужие земли — и считают вполне правомерными и само собою разумеющимися такие явления, как насаждение христианства силой оружия, массовая отдача индейцев белым пришельцам в рабство и самые суровые меры против непокорных, осмеливающихся сопротивляться посланцам испанского короля или, еще того хуже, восставать против них. Они, как и множество других испанских авторов, писавших об Америке, принимают за постулат и дают понять, что индейцы — существа низшего порядка, порочные и зловредные от природы, и уже в силу этого должны находиться в подчинении у испанцев (особенно это заметно у Овьедо). Вот почему под пером этих авторов преступные фигуры конкистадоров превращаются в образы отважных и благородных героев, заслуги и достоинства которых определялись количеством захваченной земли уничтоженных «врагов», то есть жертв агрессии.
Лас Касас после долгих десятилетий мучительных исканий, заблуждений и ошибок выработал к концу жизни свою концепцию конкисты, пронизывающую его важнейший труд — «Историю Индий».
Исходным пунктом концепции Лас Касаса явились, несомненно, евангельские истины и нормы христианской морали, усвоенные еще в юности и воспринятые — это было обусловлено его исключительной, феноменальной искренностью — без той «поправки» на жизнь, на действительность, на современность, которую делало подавляющее большинство его современников. И хотя Лас Касас — опять-таки абсолютно искренне — считал себя ортодоксальнейшим иерархом римско-католической церкви, занимаемые им религиозно-политические позиции по своей внутренней сути серьезно отличались от католической ортодоксии того времени с ее воинствующей непримиримостью к «язычникам» и с оправданием войны и насилия.
Но одной религиозности, пусть самой искренней, было бы еще далеко не достаточно для того, чтобы Лас Касас стал тем пламенным обличителем колониального разбоя, каким он вошел в историю. Необходимо было и основательное усвоение идеалов гуманизма (о чем уже было сказано выше), и многолетнее наблюдение и осмысление колониальной действительности, чтобы сформировалась та поистине выстраданная концепция конкисты, в которой трактовка этого явления как деяния антихристианского оказалась только одной из граней. По существу центр тяжести концепции Лас Касаса лежит в важнейших, глубоко прогрессивных, «обгоняющих эпоху» идеях незаконности самого вторжения испанцев в земли, населенные суверенными народами, преступности и наказуемости в силу этого большинства мероприятий колониальной администрации и, что важнее и ценнее всего, — в идее справедливости и законности вооруженного сопротивления индейцев испанским захватчикам. «…Там, где правосудие отсутствует (т. е. под игом колонизаторов. — В.А.), угнетенный и обиженный может вершить его сам» (III, 75), — категорически заявляет Лас Касас. По существу этот тезис — не что иное, как провозглашение права угнетенных на вооруженное восстание против угнетателей и на любое проявление классовой мести рабовладельцам со стороны рабов, коль скоро они восстанут. Гуманист открыто выражает сожаление по поводу того, что индейцы из-за отсутствия у них такого оружия, которое соответствовало бы вооружению испанцев, и сколько-нибудь значительного военного опыта, не в состоянии были оказать захватчикам серьезного сопротивления.
В концепции Лас Касаса нет места каким-либо сомнениям относительно полноценности аборигенов Америки и их принадлежности к единому человеческому роду; для гуманиста индейцы — прежде всего люди, а потом уже инаковерующие, и он отстаивает неотъемлемое право народов Нового Света быть хозяевами своей земли, ее природных богатств и недр, право на самостоятельное, ничем не стесняемое политическое развитие.
Естественно, что то апологетическое освещение конкисты и действий конкистадоров, которое столь характерно для Гомары и Овьедо, те клеветнические и, по сути, расистские рассуждения об «органических пороках» индейцев, которыми изобилует труд Овьедо, были не просто неприемлемы для Лас Касаса, но вызывали у него ярость и гнев и толкали гуманиста на решительное отрицание какой бы то ни было ценности таких писаний. Однако в книгах Гомары и Овьедо, видных историков своего времени, можно и должно, кроме проколониалистской скорлупы, найти немало ценных в познавательном отношении зерен, мимо которых не может пройти тот, кто изучает историю первых пятидесяти лет испанского колониального владычества за океаном. То, что Лас Касас, хотя и руководствуясь благородными, высокоидейными мотивами, отбросил такие источники, как труды Овьедо и Гомары, нельзя поставить ему, как историку, в заслугу.
Но не это, конечно, главное. Главное — в непреходящей, общечеловеческой ценности «Истории Индий» как выдающегося памятника смелой гуманистической мысли; главное — в беспощадной и бескомпромиссной критике колониализма и колонизаторов. Вся книга пронизана ясным, недвусмысленным и эмоционально окрашенным отношением Лас Касаса к описываемым событиям и людям. За пространной и многословной хроникой конкисты все время ощущается личность автора, и автор этот — никак не бесстрастный летописец, который «добру и злу внимает равнодушно».
Полное и безоговорочное признание исторической правоты угнетенных — что требовало большого мужества от представителя господствующего класса страны-поработительницы — и столь же полное, столь же безоговорочное, столь же поразительное осуждение неправоты, антигуманности и преступности деяний угнетателей ощущается на протяжении всего сочинения. Это авторское отношение к изображаемому выражается то в прямых страстных инвективах по адресу конкретных носителей зла, то в отступлениях и раздумьях на моральные и политико-юридические темы, проникнутых с трудом сдерживаемым гневом; то во внешне благожелательных, но на самом деле преисполненных убийственной иронии и сарказма характеристиках тех или иных деятелей колониальной администрации, то в ужасающем реализме, с которым нарисованы картины зверств и бесчинств конкистадоров.
Среди последних Лас Касас — за ничтожными исключениями — не находит ни одной не то чтобы светлой личности, но хотя бы элементарно порядочного индивидуума, хотя бы просто человека без особо порочных черт и наклонностей. Ненависть и отвращение к этим подонкам общества, стыд и боль за свою страну, породившую это скопище двуногих зверей, все время сопутствуют рассказу гуманиста.
В то же время нельзя, конечно, согласиться с автором «Истории Индий», когда он в некоторых местах говорит о войне индейцев «против другого народа», невольно отождествляя, тем самым, банды конкистадоров с испанским народом: колониальные захваты, порабощение и истребление народов Америки осуществлялись не «народом» Испании, а представителями класса испанских феодалов. Представители других социальных групп и слоев населения Испании, и в особенности трудящиеся массы, никакого участия в конкисте и колонизации стран Центральной и Южной Америки и Вест-Индии не принимали. Но понять такие высказывания Лас Касаса можно и нужно: значительную часть своей жизни он провел далеко за пределами родины, в общении с худшими из худших своих соотечественников, а подлинного испанского народа в сущности не знал. И, конечно, нет и не может быть никакой почвы для обвинений Лас Касаса в каком-то «антипатриотизме»: напротив, этот великий гуманист всей своей деятельностью и особенно сочинениями спас честь Испании и ее народа.