Остров любви - Сергей Алексеевич Воронин

берега Амгуни. Он обрывист. Словно любуясь собой, с него свисают над водой деревья. Почти сплошь берега усеяны шиповником с красными шариками плодов.

Догнали отряд К. В. Он на другом берегу. Оттуда доносится: «Инда-бира-бей!.. Инда-бира-бей!» Это они тянут волоком лодки.

Ехать становится все труднее и труднее. Сегодня мы чуть все не утопили. А может, кто утонул бы из нас. Ни на веслах, ни на шестах, ни бечевой нельзя было обойти затонувшее дерево, — перебирались по его ветвям. Одна не выдержала, течение тут же развернуло нос. Перваков не отпустил свою, напротив, стал подтягиваться. Лодка накренилась, и вода хлынула через борт. Баженов испуганно вскрикнул. Перваков отпустил ветвь, и нас выбросило на быстрину. Изогнувшись всем корпусом, рискуя вывалиться через борт, я направил лодку к берегу.

— Греби! — видя, что нас сносит, закричал я.

Пристали к другому берегу много ниже злополучного места. И снова нам предстояло преодолевать его. Как и другим. Но не всем. Иные прошли его благополучно.

Небо до обеда ясное. Туча пришла с севера. Загремел гром. Сверкнула молния. Стало тихо. Словно природа стала прислушиваться к наступающей грозе. Откуда-то налетевший ветер пригнул деревья, поднял гребни волн на Амгуни, бросил капли дождя, и все завертелось.

Плыли. Останавливаться бесполезно. Мокрые, добирались до бивака.

7 августа. Видны уже горы. Одна из них зеленая, другая — снежная. Это целая цепь гор. «Зеленая» по-эвенкийски — «Лалта», «снежная» — «Уалта». Так сказал проводник.

Чем выше поднимаемся, тем оживленнее становится край. Когда я совсем не ожидал, словно в насмешку, пролетела над головой стая уток. Недалеко от берега пищат рябчики. И часто попадаются на берегу следы то медведя, то сохатого.

Каждый день аварии. Где-то далеко раздаются крики. Перевернулась чья-то лодка. Плывут вещи. Их спасают, рискуя жизнью. Так было и сегодня. Мы с Баженовым чуть не гробанулись. Перваков остался на берегу, ему нездоровилось. А без него плохо. Налетели на завал. И тут уж не до спасания груза, еле спаслись сами. Во всем был виноват радист. Это его лодка перевернулась. Поплыли мешки, ящики. Ладно, что К. В. взял себе радиооборудование, не то бы и оно оказалось в реке. Бросились вытаскивать мешки и ящики. Особенно самоотверженны Маша и Неокесарийский, и, конечно, комсорг Забулис. Мешки уносило течением. Надо было их догнать, но получилось так, что лодка Забулиса налетела на завал. И все трое — Маша, он и «Кесарь» — оказались в воде. Но и тут они не отступили от своего — стали вытаскивать вещи. Неокесарийский ухватился за мешок с личными вещами, и тут неожиданно у него стало сводить левую ногу. Судорога! Закричал: «Сюда!» Но в суматохе не услышали, и он скрылся под водой. Вынырнул, не выпуская мешка, — может, он его и спас, — и снова закричал: «Лодку!» На этот раз услышали и вовремя подоспели. Сам он не мог взобраться в лодку, его втащили вместе с мешком. В итоге спасли четыре мешка муки, мешок солонины и личные вещи.

Сегодня же чуть не утонула Маша. На лодке было шесть человек. Кривун и сразу завал, — костер намытых деревьев метра в три высотой. Лодка с грохотом налетела и сразу же исчезла под завалом. Через несколько секунд показалась первая голова — это был рабочий. За ним показались другие. Вылезали на коряги. Но не было Маши. И вдруг в воде мелькнула ее голова, взлетела рука, и все скрылось. И мелькнула уже в конце завала. И в ту же минуту кинулся туда бригадир, — он стоял в конце завала, там течение было приглушенным. Подхватив Машу, он вытащил ее на завал. Из водоворота вылетали доски.

8 августа. Потеряли еще две лодки. Погиб груз: четыре мешка муки, мешок гречи, мешок пшена и риса и мешок мяса. Мясо всё.

Дальше сегодня не едем. Отдых. Вчерашний день был самым аварийным. Перевернулось восемь лодок.

9 августа. Моросит дождь. Не видно ни конца ни краю свинцовому покрову. Все кажется унылым, скучным, задумчивым. Только Амгунь беснуется: гонит деревья, подмывает и обваливает берега, гудит и рокочет на перекатах.

Сегодняшние происшествия в сравнении со вчерашними кажутся незначительными. Упал в воду один из рабочих, — шест скользнул по гальке, ну он и свалился. Течением прибило его к берегу. Захлестнуло волной лодку Мозгалевского. Столкнулись пять лодок. Крик, брань.

Сегодня я весь день не вылезал из воды. В сапогах идти тяжело, босиком больно. Иду в носках, — смешно!

10 августа. Мои гребцы стали раздражительны. Малейшая неурядица выводит их из терпения. На чем свет стоит клянут тот день, когда подрядились в экспедицию.

Весь день мы в воде по пояс, а то и выше. Тянем бечевой, тащим за уключины. Ноги мои избиты, кожа между пальцами полопалась.

Продукты катастрофически уменьшаются. Соли осталось семь килограммов на пятьдесят человек. Пшено от воды стало затхлым. Мука плесневеет. Страшно подумать о дальнейшей судьбе нашей партии. Организация экспедиции, безусловно, ни к черту.

Дождь, переставший днем, пошел опять к вечеру. Продвигались по протоке. Слева высилась стеной высоченная сопка. Она была как бы заштрихована серыми стволами сухих деревьев. У ее подножия заночевали.

11 августа. Выехали поздно. Задержались из-за отправки вниз Забулиса, эвенка Миши, бригадира Головина и одного рабочего, потребовавшего расчет («Поработал, и будя!»).

Утром проводник поймал одиннадцать крупных тайменей. Дали одного Забулису, на его команду, остальных съели сами и тронулись, повеселевшие, в путь.

Исчезли отлогие берега, появились сопки с березовым редколесьем в распадках. Движемся по Амгуни. У сопок река расширяется, ее зеркало доходит до ста метров. Спокойная гладь. Но это только кажется. Лишь сто́ит на нее выехать, как лодку начинает качать какая-то зыбь, словно там глубинные волны. Сопки круты и отвесны, и время от времени слышен глухой шум падающих осыпей. У подножия сопок обилие малины. Каждый считал себя вправе полакомиться ею, да и трудно удержаться от соблазна.

12 августа. Идет дождь, мелкий и частый. Кажется, вблизи отряхивается собака и брызги летят в лицо.

Тащили лодки бечевой. На одной канат не выдержал, лопнул. Лодку потащило, развернуло. В ней был только рулевой. «Бурлаки» шли берегом. Побежали. Особенно был занятен один