Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине - Владимир Успенский

Мануильский спросил:

- Не навредят они? Закроют вход во дворец, начнут митинги...

- Товарищи предупреждены, - ответил Калинин. - Ну, нам тоже пора по своим делам.

Чем дальше колонна уходила от думы, тем медленнее она двигалась. Одно дело - произносить речи в теплом уютном зале, а другое - шлепать среди ночи по улице, освещенной редкими тусклыми фонарями. Холодный сырой ветер вызывал озноб. Колдобины были заполнены грязной водой, у многих думцев сразу промокли ботинки. Пугала стрельба, слышавшаяся все ближе. Некоторые гласные отставали от колонны, исчезали в переулках и проходных дворах.

На перекрестках горели костры, грелись вооруженные солдаты и красногвардейцы. С удивлением смотрели они на нестройные ряды хорошо одетых людей, на их бледные лица.

Около Казанского собора думцы увидели тяжелые орудия на тракторной тяге. Массивные стволы были направлены в сторону Зимнего. Артиллеристы балагурили возле ящиков с огромными снарядами. Шрейдер замедлил шаги. Графиня Панина что-то горячо доказывала ему, увлекая вперед.

Вблизи от Дворцовой площади, перегородив Невский проспект, цепью стояли матросы, опершись на винтовки. Стояли, очевидно, уже давно, изрядно промерзли. Они оживились, увидев думцев. Те моряки, которые курили в сторонке, быстро заняли свои места в цепи.

Колонна сжалась и замерла. Графиня Панина попятилась. Рядом с городским головой остался только министр Прокопович.

Несколько минут думцы и моряки стояли молча. Матросы разглядывали незваных гостей, а те переминались встревоженно, не зная, как преодолеть преграду. Шрейдер обратился к матросу, который был ближе к нему:

- Мы идем в Зимний дворец и требуем, чтобы нас пропустили.

Моряк был молод, высок: шея длинная, глаза округлые, пострижен наголо - деревенский парень, недавно надевший бушлат. Слова вальяжного, солидного господина в котелке смутили его.

- Нельзя... Не приказано.

- Здесь вся городская дума, а я городской голова. С нами министр. Мы имеем право пройти в Зимний.

- Нельзя, - более решительно ответил матрос.

- Стоп травить, папаша! - поддержал его сосед по цепи, щеголеватый морячок, бескозырка которого чудом держалась на шевелюре. - Отчаливай, пока штиль!

Третий, широкоплечий богатырь, пробасил добродушно:

- Приказ Военно-революционного комитета.

- Но мы настаиваем...

- Обращайтесь в Военно-революционный комитет.

Гласные придвинулись к цепи, убеждали, просили:

- Во дворце избранники народа... Ваши избранники...

- Не надо кровопролития!

- Мы предлагаем переговоры, предлагаем перемирие - это ли не разумно?

В ответ слышалось:

- Своих избранников мы знаем!

- Эй, Федя, бабу задержи - под рукой проскочит!

- Полный назад, говорю!

- Стреляйте! - истошно крикнул кто-то из думцев. - Стреляйте в меня! Мы все равно пройдем!

- Нет! - раздался громкий голос, сразу привлекший общее внимание. - К Зимнему вы не пройдете. Безусловно!

- Но мы требуем!

С тротуара на середину проспекта вышел коренастый человек в кожаной куртке с широким поясом, в кожаной кепке.

- Вам объяснили: есть приказ Военно-революционного комитета. И никаких разговоров!

Он наклонился, прикуривая. Спичка осветила рябое лицо. Матрос-богатырь шагнул вперед, будто заслоняя этого, в кожанке. Пробасил:

- Ступайте домой, граждане хорошие. Да поживее!

7

За день министр Никитин очень устал, переволновался, охрип от телефонных разговоров. До полуночи не спадало нервное напряжение. Но потом стало спокойнее. Прекратилась пальба из пушек, реже трещали винтовочные выстрелы. Во дворце снова зажегся свет. И хотя Зимний находился в блокаде, хотя часть юнкеров покинула его, большевики все же не пошли на штурм. Уж не Шрейдеру ли с думцами удалось задержать их? Во всяком случае, теперь можно считать, что ночь выиграна.

Никитину хотелось посоветоваться с коллегами, поделиться своими мыслями, но министры были настолько подавлены и растерянны, что у него быстро пропала охота говорить с ними. Адмирал Вердеревский прохаживался по комнате, словно совершал вечерний моцион по палубе от борта к борту. Генерал Маниковский подремывал, развалившись в кресле и подставив под ноги стул. Из-за полуоткрытой двери слышались голоса Кишкина и Маслова.

Никитин чертыхнулся и пошел в пустовавший кабинет Керенского. Рослый юнкер с туповатым лицом старательно вытянулся при виде министра. «Надежный, пост не покинет», - подумал Никитин.

В комнате, смежной с кабинетом, он плюхнулся на мягкий диван, издававший почему-то запах женских духов. Это было неприятно, однако встать Никитин не смог, одолела усталость. Щека словно приросла к шершавому диванному валику.

Он спал в комнате, отделенной от внешнего мира толстыми стенами, и не слышал той напряженной тишины, которая воцарилась на Дворцовой площади после часа ночи. Осаждавшие перестали стрелять. Прекратилось всякое движение. Внезапная тишина была настолько грозной, что юнкера, защищавшие Главный вход, испугались ее больше пальбы, покинули дровяные баррикады на площади и укрылись во дворце.

Прошло десять, пятнадцать минут, и вдруг громко прозвучал одиночный выстрел из винтовки. Тысячеголосый гул раскатился окрест. Масса вооруженных людей хлынула к Зимнему.

У входа - стремительный водоворот. Сюда, как в узкое горло, стекались потоки штурмующих. Кто-то кричал, притиснутый к стене, кого-то вынесло вверх. А те, кто пробился в здание, уже бежали по широким лестницам, по длинным коридорам, путаясь в многочисленных залах и переходах.

Представитель Военно-революционного комитета, первым ворвавшийся в дворцовую комендатуру, заявил коменданту, полковнику Ананьеву, что сопротивление бесполезно, потребовал немедленной капитуляции.

Полковник отдал приказ защитникам Зимнего сложить оружие.

Тяжкий нарастающий гул человеческой лавины, растекавшейся по дворцу, докатился и до слуха Никитина. Ему снилось, что находится он в бушующем море. Ветер гонит высокие волны, они поднимают Никитина на гребень, потом опадают...

Резкий голос в кабинете Керенского заставил Никитина вскочить.

- Борисенко, иди сдаваться! - испуганно командовал кто-то. - Скорей! Наши сдались!

Министр бросился в кабинет - юнкера там уже не было. Никитин выскочил в коридор и сразу попятился: к нему бежал солдат без шапки, в длинной шинели. Следом - краснолицые, разгоряченные матросы с винтовками.

Солдат остановился возле Никитина, палец его как ствол револьвера, твердо уперся в грудь:

- Вы кто?

- Министр внутренних дел, почт...

- Где правительство?

- По коридору, через зал и налево.

- Вперед!

- Товарищ Чудновский, а с этим как? - крикнул моряк.

- Взять! - на бегу бросил солдат.

Никитин не сразу понял, что последнее слово относится непосредственно к нему. Чья-то жесткая рука сдавила его плечо. Спорить и возражать было бессмысленно. Никитин послушно прижался спиной к стене, пропуская мимо себя солдат и матросов.

8

Комиссар Евсеев поднялся с моряками по мраморной лестнице и присоединился к отряду, который вели представители Военно-революционного комитета Чудновский и Антонов-Овсеенко. Людей было много. В отряд вливались солдаты и красногвардейцы, появлявшиеся из боковых коридоров, но часть бойцов постепенно отставала: они обыскивали комнаты, взламывая и дробя прикладами запертые двери.

Чудновский шагал стремительно. Невысокий Антонов-Овсеенко с трудом поспевал за ним, придерживая очки. Пальто расстегнуто, широкополая шляпа сдвинута на затылок, а все равно жарко.

Возле Евсеева по-прежнему были Федя Демидочкин и Григорий Орехов.

Иван Евсеевич тревожно думал: что, если юнкера дадут залп или ударят из пулемета по густой толпе, стиснутой стенами коридора!? Не свернешь, не укроешься! Но юнкера не стреляли. Под ногами перекатывались брошенные ими патроны, хрустели пустые обоймы.

Движение отряда замедлилось. Впереди, в небольшом зале, человек десять перепуганных юнкеров, сомкнувшись полукольцом, выставили штыки и пятились к высокой двери.

- Бросьте оружие! - крикнул Антонов-Овсеенко.

- Здесь правительство! - ответил юнкер.

- А здесь революция! - пробасил Григорий Орехов и вырвал винтовку из рук юнкера. Второго обезоружил Федор.

Высокая дверь распахнулась, все устремились в нее. Следуя за Антоновым-Овсеенко, моряки вбежали в душную комнату, увидели бледные, растерянные лица.

- Это что? Это правительство?! - изумился Федор Демидочкин.

Повинуясь команде Чудновского, матросы и красногвардейцы стали вдоль стен комнаты. Антонов-Овсеенко непослушными пальцами застегнул пуговицы пальто. Перевел дыхание и произнес громко:

- Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными!