Хмель-злодей - Владимир Волкович

Михаил и Сашка въехали в крепость одними из последних, они уже давно поняли, что сражаться там не с кем.

Они въехали в кровавый ад. Лошадь Михаила спотыкалась, топча копытами трупы на дороге, с обрубленными руками и ногами. Кое-кто из брошенных здесь был ещё жив, и его умышленно оставили на дороге — умирать медленной, мучительной смертью.

Михаил полузакрыл глаза, чтобы не видеть этого.

— Что это? — Сашка указал другу на подвешенных людей и на толпу вокруг них. Они подъехали ближе, и глазам их предстало жуткое зрелище. Людей подвешивали за руки, забивали в рот кляп, чтобы не слышать душераздирающие крики, и с живых сдирали кожу. Пьяный, весь в крови казак, орудовал кривым турецким ножом, горланя песни, как будто свежевал кабана. Потом людей бросали собакам, и голодная свора рвала, как волки клыками, человеческое мясо.

Михаилу стало плохо. Друзья подъехали к заполненному водой рву. Здесь, прямо на площади, казаки насиловали девушек и женщин. Потом, приглянувшихся, самых красивых тащили к пьяному попу на крещение, чтобы взять в жёны.

— Подожди меня, — бросил Михаил Сашке.

Он спешился и отошёл к стене какого-то дома, его тошнило. Слева от него на телеге пьяная толпа казаков насиловала двух симпатичных девушек. Они уже не могли кричать, были голыми, в крови, и бессильно, как трупы, лежали поперёк телеги. Казаки азартно тыкали в них ножами. Это были Сара и Лиора.

А двух других девушек казаки тащили к мосту. Там на другой стороне была церковь.

— Счас покрещу, и станешь моей женой, — дышал перегаром в лицо Рут немолодой казак. И слюнявил своими губами её губы, меж тем, как руки его шуровали у неё под платьем, — счас будешь моя…

Рут не сопротивлялась, она уже задумала своё…. Не сопротивлялась и Дина, словно бы выказывая удовольствие, ступая рядом с усатым, степенным запорожцем.

Рут обняла казака и сказала ему на ушко:

— А ты знаешь, что я умею пули заговаривать.

— Да ну, — удивился казак, в его пьяном мозгу такое не укладывалось, — как это?

— А вот так: ты будешь в меня стрелять, а я пули отведу.

— Не может такого быть!

— А давай попробуем!

— Давай.

Он и представить себе не мог, что девушка сама ищет смерти.

Михаил смотрел, как казак, взяв у другого самопал, отошёл на несколько метров и прицелился в девушку.

«Убьёт сейчас», — подумал он.

Но вдруг, не успев выстрелить, казак вздрогнул и медленно опустился на землю. В груди его там, где сердце, торчал нож. И тотчас же в воздухе мелькнула гибкая, сильная фигура. Неизвестно откуда взявшийся человек в немыслимо высоком прыжке ударом ноги вышиб Сашку из седла. Вскочив на коня, он подхватил девушку и, промчавшись через мост, поскакал в степь. Казаки стояли, разинув рты от удивления и, воспользовавшись этим, Дина перевалилась через перила моста и прыгнула в воду. Казак, который тащил её, собрался было прыгнуть следом, но другие удержали его. Голова Дины показалась два раза над поверхностью воды и исчезла.

— Утопла, — констатировал кто-то.

Меж тем Михаил, сразу забыв о своей головной боли, вскочил на коня и помчался следом за похитителем.

Вскоре Сашкин конь, неся двух седоков, начал уставать, и расстояние между ним и преследователем сокращалось. Михаил догнал его уже у леса.

Человек, угнавший коня, ссадил девушку, которая сразу исчезла в лесу, и повернулся к Михаилу. Тот увидел перед собой молодого красивого парня, совсем юношу. Большие, миндалевидные глаза его, которые в этот момент были твёрды и решительны, выдавали происхождение своего хозяина. «Надо же, еврей, а так владеет конём и оружием», — подумал Михаил.

Парень изготовился для защиты, в руке его была Сашкина пика, оставшаяся на коне в бушмате[6] по-походному притороченной к седлу. Михаил поскакал навстречу и, когда они сошлись, ловким, известным каждому кавалеристу приёмом вышиб пику из рук парня. Потом развернулся, выхватил саблю, снова помчался в атаку но, не доезжая нескольких метров до противника, вдруг натянул поводья, остановив коня, и опустил саблю. Ему расхотелось убивать этого парня. Тот, как затравленный зверь, следил за каждым его движением.

— Не бойся, я не причиню тебе зла.

Парень молчал, настороженно выжидая, чувствовалось, что он не верит ни одному слову Михаила.

— Как зовут тебя? — неожиданно для самого себя спросил Михаил. И этот обыкновенный вопрос слегка растопил ледок недоверия.

— Давид.

— А я — Михаил. Шляхтич польский. Не казак.

— Тогда что ты делаешь среди казаков?

— Я воюю за правду… да ещё за деньги, — добавил он погодя.

— У тебя своя правда, а у меня своя.

— Иди, скрывайся в лесу, только коня верни, он моего друга. Да и не нужен вам конь, он только выдаст, пешему легче скрыться.

Давид спрыгнул с коня и, не сказав больше ни слова, не попрощавшись, исчез в лесу.

Сашка с трудом поднялся и, приспустив штаны, рассматривал огромный синяк на левом боку. «Хорошо, что не сломал ничего, — подумал он. И что это за приёмы такие невиданные».

Потом похромал навстречу Михаилу. Занятый собой и своими мыслями, он не обращал внимания на то, что творилось вокруг, первое шоковое впечатление от увиденного уже прошло. Вдруг его отсутствующий взгляд зацепил одинокую женскую фигуру. Она сиротливо пристроилась на камне возле какого-то дома и выглядела печальным застывшим островком среди людей, снующих в разных направлениях. Сашка подошёл ближе и увидел симпатичную девушку с заплаканными глазами и печатью страдания на лице.

— Здравствуйте, госпожа, о чём мечтаем? — Как обычно, в своей шутливой манере начал он.

Девушка одарила его презрительным взглядом, и Сашка вдруг почувствовал какой-то необычный интерес к ней.

— Может быть, у вас с языком что-то случилось, тогда я, как доктор, могу его подлечить. Откройте ротик, закройте глазки.

— Девушка, поняв, что молодой человек привязался и просто так не отвяжется, вымолвила:

— Я с казаками не общаюсь.

— А что так, разве они плохие люди?

Девушка не успела ответить, как показался Михаил. Конь его шёл шагом, видимо, приустав от недавней погони. Сашкина лошадь шла в поводу.

— Ну, как, — встретил Сашка Михаила, поглаживая крепко ушибленный левый бок, — догнал ты этого чёрта?

— Догнал, — нехотя вымолвил Михаил, спрыгивая с коня.

— И кто это был?

— Парень молодой.

— Молодой, да удалой, вишь какой ловкий да смелый, из поляков, небось.

— Нет, не угадал, да и отпустил я его.

— Ты что, опять за свою старую привычку, милость к врагу проявляешь, а если бы он меня убил, ты бы тоже его отпустил?

— Не нужно говорить того, что не случилось, не накликай, — Михаил устало опёрся на стремя, — еврей это был.

— Е-врей? — удивлённо протянул Сашка, — откуда у еврея такое умение и выучка, да и поубивали всех?

— Значит не всех, — отрезал Михаил.

Тут неожиданно заговорила девушка, на которую они, уже не обращали внимания. Она спросила Михаила:

— А как он выглядел, вы не рассмотрели?

— Рассмотрел, даже имя его знаю.

— Как, как его зовут?

— Давид.

Девушка вскочила с камня и лицо её сразу же изменилось. В одно мгновение в нём отразились: и радость, и восторг, и всё ещё недоверие, и сомнение, и желание уточнить, проверить, убедиться. Голубые, как небо глаза её засверкали, как будто в них выглянуло солнышко.

— Жив, жив, славу Богу, жив.

— А кем он тебе приходится?

— Это старший сын моей хозяйки, — и добавила, чуть слышно.

— Их всех… всю семью…. Спасибо вам, пан хороший, что отпустили его.

— Я не пан, я казак, — ответил Михаил.

— Кто родился паном, казаком вряд ли станет, даже если его и нарядить в свитку казацкую.

Друзья с удивлением смотрели на крестьянскую девушку, которая обладала, оказывается, внимательностью и недюжинным умом.

В молчании возвращались они в лагерь, где расположилось казацкое войско. Михаил думал о той роли, которая выпала на их долю в этот сложный период жизни, а Сашка всё пробовал на язык такое мягкое и нежное имя девушки — Леся, и представлял себе, какая она красивая, и как ему хочется разговаривать с ней и смотреть на неё.

День клонился к вечеру, солнце садилось, багрово-красный закат, непривычный в этих местах, полыхал в небе.

От восхода до заката этого долгого кровавого дня осталось в городе Немирове десять тысяч загубленных жизней.

Глава 5. Предательство

«Верить клятвам предателя — всё равно, что верить благочестию дьявола».

— Ты поплачь, легче будет, — Рут легонько касалась губами руки Давида, прижимая её к своей щеке. Голова её лежала у него на коленях. Они сидели в шалаше, наскоро собранном Давидом из жердей и веток. В лесу было тихо и казалось, что весь этот дикий и злобный мир существует только в их воображении, потому что того, что случилось, просто не могло быть в реальности. Перед глазами Давида стояла страшная картина смерти его большой и дружной семьи, и он то выл, вздрагивая и выкрикивая что-то непонятное, то жалобно всхлипывал, как ребёнок…