Книга Розы - Роза Эпштейн

– Почему ты идешь против воли государства? Если государство закрыло храмы, то ты тоже должна подчиниться.

На что тетушка возразила:

– Это мое личное дело – кто ко мне приходит и кто со мной чаи распивает.

Сообразив, что чаепитие может служить оправданием сборищ, она ставила на стол большой самовар. Ну, а по горбушке хлеба каждый приносил с собой. И все пили чай и читали Тору.

Ничего не добившись от Цивы, серьезные люди вызвали в горком партии моего отца и настойчиво попросили:

– Соломон Борисович, повлияй на свою сестру. Что она творит? Вся улица знает, что по пятницам в ее дом на шабат приходят евреи и молятся там.

Отец, не раз вступавший с Цивой в дискуссии по поводу необходимости платить налоги, предложил:

– Вы лучше ее сюда пригласите, потому что меня, как коммуниста, она не признает.

Но все-таки пошел к сестре и попытался объяснить, что своим поведением та может сломать жизнь и детям и внукам.

– Ах, коммуняка, как ты заговорил! – перебила брата Цива. – А почему вы не тряслись от страха, когда церкви взрывали и когда иконы валялись на улицах, как мусор? Иди отсюда! Молись на свой партбилет. А евреи, которые приходят ко мне, будут молиться на Тору, и ты им не запретишь.

Бывший муж тоже не одобрял эти «чаепития». Но она и ему рот заткнула:

– Тебе не нравится, что ко мне ходят старики? Так ты иди и молись на свою лярву. А ко мне ходили и будут ходить, молиться Богу.

На еврейскую Пасху Цива пекла целый сундук мацы для семей нищих евреев. Ведь на еврейскую Пасху хлеб есть нельзя – только мацу. По преданию, когда евреев изгнали и они шли в Землю обетованную через пустыню, с неба посыпалась манка. Они собрали ее и на раскаленных камнях испекли мацу. Тетушка нас всех отправляла по адресам, кому отнести мацу. Кроме Раи, все дети и племянники были задействованы в этой благотворительной акции. Она заставляла и других зажиточных евреев печь мацу и раздавать бедным.

Во дворе у Цивы росли вишня и жердела – абрикос. Вот тетушка нарвет вишни и выставит за двором на скамейке, покличет:

– Дети, идите, вишенки покушайте.

Те налетят и, наевшись, просят:

– Тетя Цива, а можно я маме и бабушке отнесу? Они чай пьют с вишней.

– Возьми. Благое дело, – скажет тетушка. Это была ее любимая присказка. И на благое дело она ничего не жалела.

Кроме кровной сталинской родни после смерти мамы у нас появилась мачеха. Мы ее сразу прозвали Шуркой.

Александра Ивановна Гаврилова была главврачом той больницы, в которой месяцами лежала мама, заболев лейкемией. Невзрачная, сухопарая – типичная старая дева по внешности и привычкам. Она приметила отца, мужчину видного, когда тот ходил навещать больную жену. Каждый раз Гаврилова, словно невзначай, оказывалась рядом и проявляла участие. Мы тоже были знакомы с этой врачихой, но симпатий к ней не испытывали. И уж конечно никак не ожидали, что через два года после смерти мамы, отец приведет ее в дом и скажет:

– Александра Ивановна будет у нас жить.

Шурка принесла с собой тканевые одеяла и застелила ими постели. На поручни кровати навязала банты. Поначалу она старалась выглядеть культурной. Мне подарила креп-жоржетовую кофточку. А потом началось.

– Маруся, почему у тебя пыли много? – строго вопрошала мачеха.

– Дэ вы ее тут бачили? – удивлялась Маруся.

– Много разговариваешь. Возьми и вытри пыль с мебели! – приказным тоном командовала Гаврилова.

Маруська молча вытирала. А потом тайком плакала.

– Маруся! Ты знаешь, сколько пыли в дорожке? Ты когда ее выбивала? – цеплялась новая хозяйка.

– Раньше выбивала, а сегодня не було времени.

– Как это не было времени? – возмущалась Шурка.

Рая, нетерпимая к грубости и хамству, как-то сделала замечание мачехе:

– Вы Марусей не командуйте. Она не служанка, а член нашей семьи. И относитесь к ней с уважением. А если пыль где увидели, возьмите тряпочку и вытрите.

– А ты не можешь вытереть? – вскинулась Шурка.

– А я утром ухожу на лекции, а после лекций иду на лабораторные работы и на практику. Возвращаюсь поздно. Но Марусе мы все помогаем, и стирать, и убирать. Так что вы над ней не мудруйте.

После этого Шурка еще пуще на Марусю взъелась. Обедать садятся, она – в крик:

– Это что за еда такая? Ты кому варила? Хозяину или свиньям?

Рая недолго терпела такое. И однажды, когда отец на два дня уехал в командировку в Краматорск за лесом, они с Галькой собрали все Шуркины вещи: одеяла, банты, постельное белье, одежду. Соседи знали, что Маруська плакала, и тоже возмущались: ведь эта девчонка вывезла такую ораву, и в доме всегда было чисто. Рая с Галькой попросили соседей:

– Если Гаврилова приедет, скажите, чтоб она своего Ивана не отпускала, потому что надо ей вещи погрузить.

Соседи согласились помочь. И когда та приехала на фаэтоне с персональным кучером, соседки сказали:

– Рая просила вас не отсылать Ивана.

Шурка же решила, что Рая хочет куда-то доехать:

– Обойдется, не барыня – добежит до трамвая.

Тогда Свидлерша взяла ее за руку:

– Нет, вам придется погрузить свои вещи. Девочки их собрали. И они не хотят, чтобы вы с ними дальше жили.

В общем, когда через два дня вернулся отец, то сразу почуял неладное, увидев незастланные постели. Спросил Марусю, что случилось. Она говорит:

– Не знаю, то ж Рая с Фенькой что-то торбувались. Зараз Фенька на занятиях, и Рая в институте.

Тогда он позвонил Гавриловой на работу.

– Спасибо тебе, Соломон Борисович, твои детки меня вышвырнули из хаты, – прояснила она ситуацию.

– Шура, давай встретимся, и ты мне все расскажешь, – предложил отец.

– Видеть тебя не хочу, и чтоб ноги твоей у меня не было, – категорически отказалась оскорбленная женщина.

Я находилась дома, все слышала и увидела, как у отца глаза кровью налились. Он стал таким злым и так прикрикнул на нас с Борькой, что только нас и видели. Вскоре на обед пришла Рая. Я ее предупредила:

– Рая, лучше не заходь. Он там як зверюка.

И пересказала ей все, что слышала.

– Иди скажи Марусе, пусть разогреет суп и поставит на стол, я приду, быстро похлебаю и уйду, – решила Рая. Она сидела и ела, когда на кухню зашел отец и гневно спросил:

– Вы что тут взялись командовать?

– Папа, можешь говорить что хочешь, но Маруську мы в обиду не дадим. Она член нашей семьи. Девочка в шестнадцать лет вывезла нашу семью из грязи, из нищеты. И за это твоя мадам смеет ее тыкать в пыль? Может, и не вытерта где-то пыль. Ну и что? Я на занятиях, Фенька на занятиях, а от Розки чего ты хочешь?

Рая спокойно выслушала обвинения разъяренного отца и ушла. Следом пришла Галька, папина любимица. Он гордился, что дочь пианистка. Ей, однако, тоже досталось: