Вознесение - Лиз Дженсен

Наматывая километры между стеллажами, я всю дорогу думала о Бетани. Удивительно, как прочно она обосновалась в моей голове. Ни о ком другом из своих пациентов я не думаю так много — ни о маленьком Месуте Фаруке, создателе полосатого воздушного шара, ни об одноруком Льюисе О’Мэлли (вторую он отрезал во искупление грехов), ни о Джейке Болле, который скупал военную технику на сетевых торгах, расплачиваясь отцовской кредиткой. Ущербные младенцы, малолетние терминаторы, они пробуждают во мне обманутую мать. «Интуитивная девочка», — сказал о ней доктор Эхмет. Я не жду наших с ней встреч, но разобраться в ней я хочу. Ее случай — будто слово из кроссворда, которое я никак не могу вспомнить, из-за которого просыпаюсь по ночам, вся в поту.

Дневное пекло сменилось вечерним. Над раскаленным асфальтом стелется жаркое марево. Сначала я ее не замечаю. Но вот она, стоит на своем посту, через дорогу от моего дома. Светлые глаза, рыжие, чересчур блестящие волосы. Поймав мой взгляд, незнакомка приветственно вскидывает руку, будто секретный агент, передающий мне послание на языке жестов, который мы обе выучили в шпионской школе. Говорят, душевнобольных не нужно изолировать от общества. Не знаю, не знаю…

Утром по радио сообщают о смерче, который за пару часов до того пронесся над Абердином. Пять жилых домов лишились крыш, обрушилась половина здания одной из заправок. Предупреждения не было. Бетани упоминала нечто подобное, и этот факт не выходит у меня из головы.

Как многие преуспевающие врачи, доктор Шелдон-Грей — страстный поклонник спорта. Миновав крошечную приемную — царство Рошель, личной помощницы босса, попадаю в директорский кабинет, похожий на спортзал. Широкий письменный стол стиснут с обеих сторон тренажерами: один для гребли, второй для бега. В молодости Шелдон-Грей выиграл несколько чемпионатов по водным лыжам, а последние несколько лет председательствует в региональной ассоциации воднолыжников. Рассказала мне об этом Марион, одна из моих новых коллег. С ее же слов я знаю о том, что по выходным наш директор активно отдыхает в кругу семьи — спортивно настроенной жены и троих сыновей-подростков. Все они дружно облачаются в гидрокостюмы и по очереди носятся по озеру на бешеной скорости, держась за веревку. Я им, конечно, завидую. Будь я их родственницей, я бы, наверное, занималась каким-нибудь колясочным спортом. Врачи из реабилитационного центра говорили, что при желании можно научиться всему: вспомнить хотя бы альпиниста, который выжил после ужасающего падения и впоследствии пересек весь Китай на велосипеде с ручным управлением, или американца-тетраплегика, который играет в регби для колясочников, или, как еще называют этот вид спорта, «убийственный мяч». Быть может, если я буду паинькой, босс пригласит меня на свой катер, и я с пользой проведу время. Но боюсь, как только он узнает, зачем я сюда пришла, приглашения мне уже не дождаться. Потому что я собираюсь спросить, почему в истории болезни Бетани Кролл нет записей моей предшественницы.

Шелдон-Грей сидит в самом дальнем конце кабинета, спиной к двери, и мое появление замечает не сразу. Поскольку сидит он не за столом, а на тренажере, на уровне пола, я тоже поначалу его не вижу. В шортах и майке, мой босс увлеченно гребет на месте. Стены кабинета недавно покрасили в практичный светло-кремовый цвет, и в воздухе до сих пор витает запах эмульсии.

Подъехав вплотную, разворачиваю коляску, и наши стальные друзья оказываются лицом друг к другу: еще сантиметр-другой — и они поцелуются. Доктор энергично сгибается и разгибается, издавая мужественные звуки, такие, как «фу-у-уф» и «х-х-ха», и потеет, как козел в период гона.

— Я хотела бы поговорить с вами о Бетани Кролл. В истории ее болезни я не нашла наблюдений за последний период. Если доктор Маккоуни и вела какие-то записи, теперь их там нет.

Помимо одержимости спортом, у доктора Шелдон-Грея нет заметных пунктиков или странностей, и внешне ничто не выдает его принадлежности к тому тонкокожему племени, из которого по большей части состоит наша профессия. Тем не менее стоит упомянуть имя Бетани, гребной тренажер как будто бы замедляет свой ритм. Похоже, — эта тема шефу неприятна.

— Фу-у-уф! — отзывается он наконец. — Простите, прерваться не могу — норму еще не выполнил. Вы пока рассказывайте. Х-х-ха!

Мне хотелось бы увидеть записи Джой.

Вполне понятное желание.

И могу я их получить?

— Нет. Фу-у-уф!

Можно узнать почему?

Предоставив мне томиться в ожидании и слушать его неприличные вздохи, Шелдон-Грей делает еще три гребка, не отрывая взгляда от показаний частоты пульса.

— Это было бы — фу-у-уф! — неразумно.

— В каком смысле?

Неожиданно он бросает свое занятие и, подняв на меня глаза, начинает вытирать лицо и шею. С минуту в кабинете слышно только его частое дыхание.

— Видите ли, Габриэль, — произносит он, переключаясь на плечи. Уверенный голос разносится на весь кабинет, как будто он обращается к толпе. — По официальной версии, Джой Маккоуни ушла на больничный. Но, к сожалению, все не так просто. В ее поведении появились признаки нервного расстройства. Это видно и по ее записям. Поэтому я их изъял.

Решительным жестом альфа-самца доктор перебрасывает полотенце через плечо.

— Понятно, — говорю я, глядя, как он жмет на какие-то кнопки, пытаясь обнулить показания на экране тренажера. — Жалко, конечно, что она больна. Мне говорили, она в отпуске. Но подробностей я не знала.

— Что ж, теперь знаете. Это все, что вы хотели обсудить? — спрашивает он, когда на экране появляются ровные ряды нулей.

Я не отвечаю. Даю паузе повисеть минутку. И еще немного.

— Вы же понимаете, что это ради ее блага, не правда ли? — оправдывается он.

Продолжаю молчать.

— Представьте, что вы, Габриэль, пребывая на грани нервного срыва, написали о пациенте отчет, способный повредить вашей профессиональной репутации. Думаю, вам бы не хотелось, чтобы подобный документ получил распространение. Верно? — Он устремляет на меня взгляд своих поразительных глаз, таких синих и прозрачных, что они кажутся искусственными. Как будто он пришел в специальный магазин и выбрал себе пару.

Положение у меня в клинике шаткое, вступать с ним в споры я не могу.

— Габриэль, на вашем месте я попытался бы составить собственное мнение о пациентке. Кстати, как вам на новом месте? Привыкаете понемногу? — Директор принимается вытирать свои странно безволосые ноги и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Надо бы приобщить вас к местной жизни. Здесь много чего происходит. На днях будет большое благотворительное сборище в «Армаде». Вам стоит пойти, потолкаться среди нашей публики. Правда, там соберется скорее ученая братия, — добавляет он, словно извиняясь.

— Какого рода? — спрашиваю я, внезапно заинтересовавшись. Загадка Бетани все еще пульсирует у меня в голове.

— Биолог крапчатый, статистик двупалый. Не знаю. Все те же лица.

— Согласна.

— Согласны на что? — От напряжения его лицо побледнело и почти сливается со стеной.

— Я приду. Спасибо. Достанете мне приглашение?

Доктор Шелдон-Грей хлопает себя по лбу: — Ну конечно. Я все устрою. Рошель даст вам знать.

Составить собственное мнение о Бетани Кролл — задачка не из легких. Ее настроения непредсказуемы, как погода. Сегодня она болтает без умолку, а назавтра смотрит на меня, как на пустое место, и наотрез отказывается что-либо обсуждать, даже циклоны или другую ее любимую тему — тектонику плит. Работы Бетани впечатляют. Она пишет сразу несколько больших, выразительных картин неба, а в промежутках выдает целые серии мрачных рисунков углем, на которых над голыми, безжизненными ландшафтами расползаются грозовые тучи. Один сюжет — вертикальная линия, уходящая в никуда, посреди скалистой пустыни — повторяется в этих художествах все чаще и чаще. Иногда черта вырастает из-под земли, отклоняется в какой-то момент влево и заканчивается кляксой — так в мультиках рисуют взрывы. Что это, растение, механизм? На расспросы Бетани отвечает уклончиво: мол, просто картинка, которая «всплывает» в ее памяти после электрошока. Может, инопланетный пейзаж, подсказывает она. Меня же эти рисунки наводят на мысли о Фрейде. Время от времени я возвращаюсь к теме религии в надежде на какое-нибудь откровение о жизни Бетани с родителями, но все без толку. И хотя моя подопечная цитирует длинные пассажи из Библии, о Боге она отзывается с тем же едким сарказмом, что и о врачах, и раздраженно твердит:

— Что он мне сделал хорошего?

— Твой вопрос подразумевает, что Бог все-таки существует, — подсказываю я.

Услышав это, Бетани замолкает. Если Леонард Кролл сексуально ее домогался, а мать знала об этом и молчала, то решение девочки взять правосудие в свои руки объяснилось бы очень просто. Я работаю с ней терпеливо, не спеша, пытаясь подвести ее к тому едва уловимому сдвигу в восприятии, который в один прекрасный день позволит ей бежать с мрачной планеты Бетани в менее суровые края. Впрочем, если этот день когда-нибудь и наступит, то явно не скоро, и я готова признать свое поражение.