Вознесение - Лиз Дженсен

В день нашего очередного занятия за порогом студии меня ждет следующая картина: до предела возбужденная Бетани отчитывает крепкого сложения медсестру по поводу ракушек, якобы пропавших из тумбочки. Памятуя о таланте моей подопечной выискивать слабые места, стараюсь держаться на расстоянии и не терять бдительности.

— Двадцать, поняла? А должно быть двадцать пять! — вопит Бетани. — Ну и куда они, по-твоему, делись? Сперли их, ясно? И я даже знаю кто — Хайди, клептоманка несчастная. Эта сучка у всех ворует. Не веришь, почитай ее чертов диагноз! В Стамбуле скоро будет землетрясение говорит она уже мне и, мгновенно позабыв о ракушках, заводит свою любимую песню: толчок силой «семь с чем-то» разрушит весь город и убьет «тучу народа». Да, еще будет извержение вулкана на тихоокеанском острове, как называется, она забыла, но может показать на карте. А двадцать девятого на Южную Атлантику обрушится ураган.

— Кстати, про торнадо, который на днях прошелся по Штатам, я тоже знала заранее. У меня и документальное доказательство есть, — ликует она, потрясая толстой красно-белой тетрадкой. — Секретные материалы! Вещдоки с того света!

— Можно взглянуть? — Беру протянутую тетрадь. — Откуда лучше начать? С начала?

— Откуда хочешь, — хмыкает она. — Да хоть вверх ногами переверни. Все равно ведь не поверишь.

Раскрываю «секретные материалы» посередине: сплошь разрисованная страница. Мешанина набросков, сделанных то карандашом, то ручкой, с сильным нажимом. Сквозь одни рисунки просвечивают другие, как в небрежно подчищенном палимпсесте[3]. И тем не менее в этих сумбурных каракулях видны мастерство и уверенность. Здесь есть облачные системы, волны, скалы. Линии решительные, быстрые, с густой штриховкой на месте теней. Не спеша листаю тетрадь. Судя по многочисленным стрелочкам, которые разлетаются во все стороны, Бетани видит в этих пейзажах некое научное содержание. В показаниях ее учителей говорится, что у Бетани есть способности к естественным наукам, рисованию и географии. В шаржах на все три ее любимых предмета проглядывает пытливый ум, вскормленный на качественной интеллектуальной диете. Рисунки снабжены надписями — кривые торопливые буковки ползут по странице, замирая в неожиданных местах. «Повышенноедавлениезападвостокскачок». «Кактатьночьювознесены будутнаоблака».

— Не растолкуешь мне, что тут к чему?

— Что растолковать — Армагеддон? — отрывисто бросает Бетани. — Пересказать Книгу Иезекииля? Мне нравится думать, что когда-нибудь в мою честь назовут город. Бетанивиль. Или целую страну. А что, круто! Бетаниленд.

Мания величия. Надо бы над этим подумать. Любой пациент — как запутанный клубок ниток. Главное — найти кончик, и знай себе тяни потихоньку, пока клубок не начнет разматываться. А потом проверь, куда он покатится. Скорее всего — к какому-нибудь краю и вниз.

— Ты считаешь себя особенной, не такой, как другие? Чувствуешь в себе особый дар?

— Будущее я вижу, понятно тебе? Сколько раз тебе еще повторить?

— И что ты там видишь, в этом будущем?

Насторожившись, бросает на меня косой взгляд — Бетаниленд.

— И какая она, твоя страна?

— Ничего хорошего. Поганое место. Деревья все обугленные. Куда ни плюнь, везде отрава. Там еще озеро есть.

— Озеро Бетани?

— В нем, Немочь, тебе плавать не захочется. Рыба вся сдохла, везде комары жужжат малярийные. Там ты будешь не в своей стихии. Да только никто тебя не спросит. Никого не спросят. Выжил — и ладно. Придется привыкать к консервам. Не забудь прихватить открывашку.

— Мрачный пейзаж.

— Но знаешь что? Ты совсем не той дорогой идешь. Так заплутала, что жалко смотреть. Говорю же, я чувствую, что скоро произойдет. Джой Маккоуни это знает.

В памяти всплывает прощальное послание, адресованное моей предшественнице: «Джой, единственной, кто верил». Подпись на открытке была неразборчивая, но почерк — мелкий, торопливый — явно тот же, что в тетрадке Бетани. Мысленно передергиваюсь. Неужели Джой всерьез изучала каракули Бетани и углядела в ее бреде некую логику? Поверила так называемым предсказаниям? В таком случае неудивительно, что ей пришлось взять тайм-аут.

Как ты восприняла уход Джой?

Да никак, — пожимает она плечами, листая тетрадь. Задерживается на странице, где изображены какие-то схемы. Похоже на движение воздушных масс. — Помочь мне отсюда выбраться она не захотела, так на кой она мне сдалась? А вот ее это здорово пришибло. — Лукаво улыбается. — Еще бы, потерять такого собеседника, как я. И между нами, по-моему, она малость свихнулась. И я даже знаю, что она себе вообразила. Думает, это я ей мщу.

Жду, не скажет ли она что-нибудь еще, но Бетани с головой ушла в свои записи. Глядя на ее рисунки — огнедышащие вулканы, еще несколько циклонов, разбегающиеся во все стороны стрелочки, — я в который раз поражаюсь тому, как часто больное воображение избирает одни и те же кривые дорожки.

Бетани тычет в гигантскую спираль:

— Я вижу, куда все течет. Кровь, вода, магма, воздух. Могу прочесть прошлое человека в токе его крови. Увидеть все, что с ним было. — Ее глаза возбужденно блестят. — Я и жива-то только за счет электричества. Я уже всем сказала, что происходит. И тебе тоже. Но ты меня не слушаешь. Не как Джой. Ха! Догадайся, сколько я ей дала звезд. Джой Маккоуни, знай, что покидаешь Оксмит с общим счетом девять из десяти!

Как ни странно, меня это задевает.

— Я прислушиваюсь к твоим словам, Бетани.

— Неправда. Но скоро начнешь. Со дня на день по Шотландии промчит смерч. Вот увидишь. И большой бум не за горами. Часы уже тикают. Скорбь начинается в октябре. Так что никуда ты не денешься, будешь слушать так, что уши отвалятся.

Хохочет. Словно бутылки бьют.

Инвалидные кресла прошли долгую эволюцию и уже ничем не напоминают любимое средство передвижения древних римлян: облагороженные подобия садовых тачек, на которых рабы развозили своих осоловевших хозяев по домам после очередной дружеской оргии — из тех, где все располагаются на изящных ложах и поедают яства из углублений в центре стола, прерываясь лишь на то, чтобы сунуть два пальца в рот. По крайней мере, именно такую картину рисует мне воображение, когда я возвращаюсь домой и приступаю к привычной каторге: коляску на тротуар, тело в коляску, коляску с телом к входной двери, их же — обратно к машине, достать из багажника покупки, открыть дверь, помечтать о личном рабе. По договору с агентством раз в неделю ко мне приходит пугливая полячка по имени Данута: убирает квартиру, закупает продукты, устраивает стирку. Все это я могла бы делать и сама, но даже такие простые вещи, как сегодняшняя вылазка в супермаркет, отнимают у меня уйму времени.

Наматывая километры между стеллажами, я всю дорогу думала о Бетани. Удивительно, как прочно она обосновалась в моей голове. Ни о ком другом из своих пациентов я не думаю так много — ни о маленьком Месуте Фаруке, создателе полосатого воздушного шара, ни об одноруком Льюисе О’Мэлли (вторую он отрезал во искупление грехов), ни о Джейке Болле, который скупал военную технику на сетевых торгах, расплачиваясь отцовской кредиткой. Ущербные младенцы, малолетние терминаторы, они пробуждают во мне обманутую мать. «Интуитивная девочка», — сказал о ней доктор Эхмет. Я не жду наших с ней встреч, но разобраться в ней я хочу. Ее случай — будто слово из кроссворда, которое я никак не могу вспомнить, из-за которого просыпаюсь по ночам, вся в поту.

Дневное пекло сменилось вечерним. Над раскаленным асфальтом стелется жаркое марево. Сначала я ее не замечаю. Но вот она, стоит на своем посту, через дорогу от моего дома. Светлые глаза, рыжие, чересчур блестящие волосы. Поймав мой взгляд, незнакомка приветственно вскидывает руку, будто секретный агент, передающий мне послание на языке жестов, который мы обе выучили в шпионской школе. Говорят, душевнобольных не нужно изолировать от общества. Не знаю, не знаю…

Утром по радио сообщают о смерче, который за пару часов до того пронесся над Абердином. Пять жилых домов лишились крыш, обрушилась половина здания одной из заправок. Предупреждения не было. Бетани упоминала нечто подобное, и этот факт не выходит у меня из головы.

Как многие преуспевающие врачи, доктор Шелдон-Грей — страстный поклонник спорта. Миновав крошечную приемную — царство Рошель, личной помощницы босса, попадаю в директорский кабинет, похожий на спортзал. Широкий письменный стол стиснут с обеих сторон тренажерами: один для гребли, второй для бега. В молодости Шелдон-Грей выиграл несколько чемпионатов по водным лыжам, а последние несколько лет председательствует в региональной ассоциации воднолыжников. Рассказала мне об этом Марион, одна из моих новых коллег. С ее же слов я знаю о том, что по выходным наш директор активно отдыхает в кругу семьи — спортивно настроенной жены и троих сыновей-подростков. Все они дружно облачаются в гидрокостюмы и по очереди носятся по озеру на бешеной скорости, держась за веревку. Я им, конечно, завидую. Будь я их родственницей, я бы, наверное, занималась каким-нибудь колясочным спортом. Врачи из реабилитационного центра говорили, что при желании можно научиться всему: вспомнить хотя бы альпиниста, который выжил после ужасающего падения и впоследствии пересек весь Китай на велосипеде с ручным управлением, или американца-тетраплегика, который играет в регби для колясочников, или, как еще называют этот вид спорта, «убийственный мяч». Быть может, если я буду паинькой, босс пригласит меня на свой катер, и я с пользой проведу время. Но боюсь, как только он узнает, зачем я сюда пришла, приглашения мне уже не дождаться. Потому что я собираюсь спросить, почему в истории болезни Бетани Кролл нет записей моей предшественницы.